Андрей Евпланов - Змеюка на груди
— Ой, мне эти разговоры…
— Теперь вы понимаете, какой вред вы нанесли нашему делу. Если в центре узнают об этом, вам немедленно вынесут смертный приговор. Но я задержала информацию, я на вас рассчитываю, — сказала Мария и тоже хлебнула из стакана. — Я навела про вас справки, вы ведь тоже принадлежите к угнетенной нации. Вас дискриминируют, унижают, а власти закрывают на это глаза, любой пьяный негодяй может вас оскорбить на улице и это сойдет ему с рук, а полиция сделает вид, что ничего не произошло. Я об этом знаю не из газет, меня несколько раз принимали за еврейку и называли жидовкой. Но вы научились приспосабливаться, вы можете плавать даже в серной кислоте, вы поняли, что образованием можно пользоваться как оружием. А индейцы темные и забитые… На юге есть деревни, где до сих пор не знают плуга и поля под кукурузу обрабатывают заостренными палками. Все что они имеют на обед — кукурузная лепешка и горсть фасоли. Они живут в глинобитных хижинах с земляным полом, как тысячу лет назад. Они не умеют ни читать, ни писать. Немногие из них знают, что их предки создали одну из самых великих цивилизаций. Евреи рождаются старыми, а индейцы, как дети, им нужен Кукулькан, чтобы поверить в себя. Это наш долг, долг белых людей вернуть им историю и чувство собственного достоинства. Я прошу вас, верните змея. Если в центре узнают, что я провалила операцию, меня не простят. Они подложат бомбу в машину отца или похитят мать.
То ли угроза расправы, то ли выпивка, наконец, подействовала, но Мария вдруг сразу как-то обмякла, на смуглых ее щеках проступил румянец, и во взгляде появилось некое сомнение, легкая печать ревизионизма.
Она хлопнула еще текилы, откинулась в кресле и прижав ладони к лицу запричитала:
— Я не хочу, чтобы они причинили зло моим родителям. За себя мне не страшно, моя жизнь мне все равно не принадлежит, и я сознательно пошла на это, А мама… Она тайком от отца пишет мне письма, в которых называет меня trago — ласточкой. Так она меня звала в детстве. А потом я сделала это прозвище партийной кличкой. Теперь я товарищ Ласточка в клетке. Помогите мне, помогите ради бога.
Фиме стало жалко марксистку, он поднялся, чтобы успокоить. Он хотел положить ей руку на плечо и сказать что-нибудь вроде «ну-ну, все обойдется», но вдруг поскользнулся на полированном паркете, и оказался на коленях у ног девушки. Одна его рука была на ее бедре, другая на груди. Она тут же прижала ее своей рукой. При этом она взглянула на Фиму так, как будто хотела спросить «как это понимать?». И сама же ответила на этот вопрос, только уже вслух, но едва слышно:
— Да, только я сперва приму душ.
И тут же каркнула так, что Фима вскочил на ноги, как ошпаренный:
— Muchachos, es posible salir. Ha convenido[9].
Из спальни вышли Диас и Санчес и молча проследовали к выходу. Ни дать, ни взять слоники с бабушкиного комода.
Фима хотел воспользоваться ситуацией и идти за ними, но Мария крепко вцепилась в его руку.
— Нет, ты останешься и дашь немного любви бедной Ласточке у которой здесь нет никого, кто бы ее пожалел.
Когда Фима наконец покинул номер был уже вечер. Возле входа в отель собралась нарядная толпа. Дамы в вечерних платьях, мужчины с бритыми затылками в смокингах. То и дело к подъезду подкатывали дорогие иномарки и величественный как «Мерседес» швейцар распахивал перед гостями двери. Перед тем как выпустить Фиму, он оглядел его с ног до головы, и нагло ухмыльнулся.
«О, Господи, думал Блюм по дороге к метро. — Ты помогаешь даже тем, кого я не знаю, так почему бы тебе не помочь мне?».
Новый поворот событий не вызвало энтузиазма ни у Розы Марковны, ни у Никиты. Фима рассказал им все о своем свидании с Ласточкой, за исключением того, что было после того, как ушли индейцы. Компаньоны слушали и качали головами, ситуация им явно не нравилась.
— Вот уж не думала, что на старости лет меня ожидает участь Троцкого.
— Вы, Роза Марковна здесь совершенно не причем, — сказал Фима. — Если уж на то пошло, то участь Троцкого ожидает одного меня. Вам лучше сейчас уехать в Харьков и лечь на дно.
— С этой украинской пенсией даже на дне можно протянуть ноги. Бедность, конечно не порок, но это единственное ее достоинство. Сколько, ты говоришь, они заплатят? А сколько стоит эта из змея? Она из золота?
— Самое хреновое, что они иностранцы. Это уже не просто уголовщина, а политика. За сотрудничество с международной мафией по головке не погладят. А если они террористы или сатанисты? — запаниковал Никита.
— Не думаю, — сказал Фима, — но в любом случае это опасные люди. Черт меня дернул ввязаться в эту историю. Где я им найду эту гадскую змею. Вартанова убили, Афанасий исчез… Может они и убили виноторговца…
— Зачем им убивать, если они могли ему заморочить голову настолько, что он сам бы все выложил. Нет, предпринимателя удрал кто-то другой. Возможно, этот кто-то очень не хотел, чтобы Вартанов попал в руки к мексиканцам, — предположила Роза Марковна.
— Вторая версия Стаса, — подумал в слух Никита. — Вартанова убили торговцы наркотиками. Хотели кокнуть Афанасия, но Алик перебежал ему дорогу.
— Ту, где я фигурирую, можно отбросить, — сказал Фима. — Впрочем, вам виднее. Легко рассуждать, когда вам к горлу не приставили мачете.
— А это что за херня? — спросил Никита.
— Четвертая версия — жена, — продолжала дедуцировать Роза Марковна. — Кажется Вероника… Она не еврейка?
— Кто ж ее знает, — сказал Фима. Компаньоны начинали его раздражать. Его жизнь висит на волоске, а они решили поиграть в комиссара Мегрэ и мисс Марпл.
— Вот именно, что мы ничего не знаем, — подчеркнула Роза Марковна. — А уже таки не мешало бы что-то знать.
— Лишнее знание рождает скорбь, — вздохнул Фима. — Это сказал неглупый человек и я убеждаюсь в этом на своей шкуре.
— Если у тебя есть другой выход, то выходи, — пожала плечами Роза Марковна.
— Хорошо, — согласился Фима. — Что вы предлагаете?
— Я думаю, мексиканскую версию нужно отставить. Они нам все равно не заплатят, если мы докажем, что убийство Вартанова дело их рук. Займемся теми, кто мог быть в курсе дел бизнесмена. Это могут быть Афанасий и Вероника.
— Но Афанасия нигде нет, — подал голос Никита. — Вот вы его и найдите, сказала Роза Марковна тоном, не терпящим возражений. — Вы работали в органах, у вас наверно остались связи.
— У нас нет выхода на Веронику, — сказал Фима.
— Вот вы его и найдите. В любой конторе всегда найдется человек, который в курсе дел всех сотрудников. Раньше это были профсоюзные активистки, а теперь…
— Секретарша, — подхватил Фима. — Вот я ей и займусь.
— А я поговорю с Самвельчиком, — сказала Роза Марковна. — Завтра он обещал отвезти меня на рынок. Бедный мальчик, он сегодня звонил, совершенно растерялся после смерти начальника. Не знает, кто ему будет платить, а у него дома сестра замуж выходит… Кстати, насчет денег, что эта ваша птичка говорила насчет аванса? А то тут один профессор обрывает телефон. У него пропал фокстерьер. Готов заплатить любые деньги в пределах разумного.
После смерти Вартанова и исчезновения Афанасия Trade group Realta тихо скончалась, однако оставшиеся сотрудники упорно имитировали трудовые будни, скорее по инерции, чем по необходимости.
К девяти приходил охранник Арам, отключал ночную сигнализацию, и занимал свой пост на вахте. Ровно в десять на работе появлялась Вера Андреевна — главный бухгалтер, и, наконец, Самвел привозил в офис секретаршу Зину, не потому что она была такой важно персоной, а просто они жили в одном районе. Последним приходил телохранитель Гамлет, который после смерти хозяина отпустил бороду и перестал носить галстук.
Для начала, Зина включала компьютер и проверяла электронную почту. Если были послания, то она их распечатывала на принтере, присваивала им номер и клала в папку, на которой было написано «Входящие». Потом заваривала чай и созывала всех сотрудников на чаепитие. Пили сосредоточенно, лишь изредка перебрасываясь фразами вроде «а тепло то как, в прошлом году в эту пору шли дожди» или «что будет с рублем, ума не приложу». Убийство директора и пропажу зама они уже обсудили, действия милиции, которая, по их мнению, ничего не делала для того, чтобы найти преступников, тоже. А о том, что их ждет, они принципиально не говорили, хотя каждый из них прекрасно понимал, что контора приказала долго жить. Их посиделки напоминали бдения у гроба покойника, но собрать вещи и уйти ни у кого не хватало мужества.
После чаепития Вера Андреевна шла в свой кабинет приводить в порядок никому не нужные теперь счета и ведомости, которые и без того были в полном порядке. Все операции прекратились, денег в кассе не было, а получить их из банка она не могла без подписи директора, да там и оставалось-то всего ничего. Остатка едва хватило бы на оплату процентов по кредитам.
