Лоуренс Блок - Вор в роли Богарта
— Мы идем в кино.
— О… — протянула она. — Понимаю… Что ж, безошибочный выбор для первого свидания, во всяком случае. И что собираетесь смотреть?
— Два фильма. «Молния» и «Токийский Джо».
— Это что же, премьера?
— Да нет, не совсем.
— «Токийский Джо» и «Молния»… Первый раз слышу. А кто играет? Я знаю?
— Хамфри Богарт.
— Хамфри Богарт? Тот самый Хамфри Богарт?
— Это ретроспективный показ фильмов с его участием. В театре «Мюзетт», ну, что в двух кварталах от Линкольн-центра. Сегодня как раз открытие, и мы встречаемся у касс без четверти семь.
— Но ведь фильмы начинаются вроде бы в семь?
— Семь тридцать. Просто она хочет прийти пораньше, чтобы достались хорошие места. Она никогда не видела этих фильмов.
— А ты, Берн?
— Нет, но…
— Потому что я тоже не видела. И что самое главное, никогда даже не слышала!
— Она ярая поклонница Богарта, — объяснил я. — Выучила английский по его фильмам, прокручивая их по тысяче раз.
— Тогда, наверное, любимое ее выражение: «Эй, ты, грязная крыса!»
— Так это Джимми Кэгни.
— «Сыграй-ка еще раз, Сэм». А это уже Хамфри Богарт, правильно?
— Уже ближе к истине.
— «Ты играл для нее, можешь сыграть и для меня». Верно?
— Да, верно.
— Так я и думала. А что ты имел в виду, когда говорил, что она училась английскому? Где она выросла?
— В Европе.
— А где конкретно в Европе?
— Просто в Европе.
— Просто в Европе? Но где именно? Во Франции, Испании, Чехословакии, Швеции или…
— Из этих четырех стран, что ты назвала, я бы предположил Чехословакию. Однако не стану уточнять, потому как мы это не обсуждали. — И я пересказал ей наш разговор, опустив, впрочем, гастрономические причуды обитателей Огненной Земли. — И вообще, между нами осталось много чего недоговоренного, — добавил я. — Ну, знаешь, обмен многозначительными взглядами, всякие там нюансы и прочее…
— И страсть? — предположила она.
— Я бы скорее сказал, романтика.
— Тем лучше, Берн. Я обожаю романтику! Так, значит, вы встречаетесь в «Мюзетт» и собираетесь смотреть два старых фильма, сидя рядышком, как голубки. Но ведь они даже не цветные. Или я не права?
— Придержи язык.
— Ну а потом? Ужин?
— Наверное.
— Только в том случае, если не обожретесь попкорна. Итак, вы выйдете из кинотеатра примерно в десять тридцать и заскочите куда-нибудь поблизости. Ну а потом? К ней или к тебе?
— Кэролайн…
— Если этот «Мюзетт» находится всего в паре кварталов от Линкольн-центра, — сказала она, — то это не дальше чем в паре кварталов от твоего дома, потому как твой дом всего в паре кварталов от Линкольн-центра. Но, может, и ее дом тоже недалеко? Где она живет, а, Берн?
— Я не спрашивал.
— Но ведь ты говорил, что она живет в Нью-Йорке, верно? Приехала из Европы и живет в Нью-Йорке, уж чего ясней. А ты даже не поинтересовался, где именно.
— Но, Кэролайн, мы ведь только-только познакомились.
— Ты прав, Берни, я болтаю глупости. Наверное, просто ревную, поскольку, Господь свидетель, сама никогда не была загадочной женщиной. И знаешь, в любом случае, если она загадочная женщина, то должны быть вещи, которые ты о ней не знаешь и не узнаешь никогда.
— Наверное.
— Но самое главное ты уже знаешь. Она красавица и обожает Хамфри Богарта.
— Да.
— И еще она приехала из Европы и живет здесь. А как ее зовут, Берни?
— Гм… — ответил я.
Наступила пауза.
— Нет, как все-таки ее имя, а, Берни? Ты знаешь, там у них розы любят. Может, так оно и есть?
— Что?
— Роза. В Европе полно женщин по имени Роза, и пахнут они так же сладко, даже если зовут их по-другому. Ладно, Берни, желаю тебе хорошо провести время, слышишь? А завтра, за ланчем, жду полного отчета… Или позвони мне прямо сегодня, если не будет очень поздно. Договорились?
— Договорились, — согласился я. — Обязательно.
Глава 5
Две недели спустя снова была среда, и все еще был май, и без нескольких минут час я повесил табличку, уведомляющую клиентов, что я вернусь в два. Через десять минут я уже входил в салон красоты «Пудель», где нас ждал ланч на двоих.
Я открыл коробку и стал выкладывать из нее еду, а Кэролайн тем временем запирала дверь и вывешивала в витрине свою табличку с надписью: «Закрыто». Потом она села напротив и придирчиво осмотрела свою тарелку.
— Выглядит неплохо, — признала она и принюхалась. — Да и пахнет ничего. А что это у нас, а, Берн?
— Понятия не имею.
— Как это не имеешь?
— Просто заказал сегодняшнее меню.
— И даже не спросил, что это такое?
— Спросил, — сказал я, — а парень ответил. Но только я не понял, что он сказал.
— Так, значит, заказал, и все?
Я кивнул.
— Дай-ка мне парочку вот этих, с коричневым рисом, — попросил я.
— Но это белый рис, Берни.
— Значит, у них был только белый рис, — сказал я. — А может, он просто меня не понял. Если даже я ни черта не понял из того, что он там бормотал, так чего ж от него понимания ждать?
— Разумно. — Она взяла пластиковую вилку, потом передумала и взяла палочки. — Ладно. Что бы оно там ни было, но пахнет нормально. Где брал, Берн?
— У «Двух парней».
— У «Двух парней из Абиджана»? С каких это пор к африканской жратве стали подавать палочки? И потом на вкус она ничего общего с африканской не имеет. — Она подхватила еще кусочек, поднесла ко рту и остановилась. — И кроме того, — добавила она, — они ведь закрылись?
— Да, пару недель назад.
— Ну вот, а я что говорю!
— Но не далее как вчера снова открылись, и теперь у них новый управляющий. И теперь они называются не «Два парня из Абиджана», нет. Теперь они называются «Два парня из Пномпеня».
— А ну-ка повтори.
Я повторил.
— Пномпень, — пробормотала она. — А где это?
— В Камбодже.
— А вывеска старая?
— Угу. Только закрасили «Абиджан» и написали «Пномпень».
— Наверное, у них финансовые трудности.
Так оно и было. На вывеске красовалась надпись «Два парня из Пномпеня». Они явно экономили деньги и место.
— Ну уж во всяком случае дешевле, чем заказывать новую вывеску, — заметил я.
— Наверное. А помнишь, там была другая: «Два парня из Йемена»? А до этого — «Два парня еще черт-те откуда», только не спрашивай меня, откуда именно. Несчастливое им досталось место, ты как считаешь?
— Не иначе.
— Уверена, когда Манхэттен принадлежал голландцам, там у них был ресторан «Два парня из Роттердама». — Она закинула в рот кусочек мяса и начала задумчиво его жевать, потом запила глотком сельдерейного тоника доктора Брауна. — Неплохо, — объявила она. — Скажи-ка, а эту камбоджийскую еду мы с тобой не пробовали тогда, ну, неподалеку от Колумбийского университета?
— Забегаловка называлась «Ангор Вок», — ответил я. — Угол Бродвея и Сто двадцать третьей или двадцать четвертой, где-то в тех краях.
— Нет, мне кажется, эта лучше. И уж во всяком случае поближе. Надеюсь, они останутся в бизнесе?
— Кто их знает. Может, через несколько месяцев там откроется новое заведение «Два парня из Кабула».
— Жаль. Ну, хоть на вывеске сэкономят. А тоник тоже там брал?
— Нет, заскочил в гастроном.
— Здорово идет с этой камбоджийской жратвой, верно?
— Будто специально для нее делали, — согласился я.
Мы поели еще немного африканской еды, попили сельдерейного тоника. Потом она спросила:
— Берн, а что ты смотрел вчера вечером?
— «Бурные двадцатые», — ответил я.
— Опять? Но ты же видел его в понедельник?
— Ты совершенно права, — согласился я. — Знаешь, просто в голове все перемешалось. — Я на секунду закрыл глаза. — Так, дай-ка подумать… «Конфликт», вот что.
— «Конфликт»?
— Да. И «Брат Орхидея».
— Первый раз слышу.
— На самом деле я, пожалуй, смотрел «Конфликт» лет сто назад в программе для полуночников. Что-то припоминаю. Там Богарт влюбляется в Алексис Смит, она играет роль младшей сестры его жены. Потом он попадает в автокатастрофу, у него повреждены ноги, и он скрывает от всех, что выжил, чтобы обеспечить себе алиби, когда убьет свою жену.
— Берни…
— А Сидни Гринстрит играет врача-психиатра, который расставляет ему ловушку. И знаешь, как он это делает?.. Тебе интересно?
— Не слишком.
— Вот «Брат Орхидея» — это потрясающе интересная картина! С Эдвардом Дж. Робинсоном в главной роли. Он играет гангстера, а Богарт — одного из его шайки и становится в ней главарем, когда Робинсон уезжает в Европу. А потом он возвращается, и люди Богарта стараются его убрать. Но Робинсон все-таки ухитряется спастись, он находит прибежище в монастыре, берет имя Брат Орхидея и занимается выращиванием цветов…
— А куда вы ходили после фильма, Берни? Тоже нашли прибежище в монастыре?
