Ольга Степнова - Своя Беда не тянет
Пацан был в потрепанной джинсовой куртке, штанцы у него тоже знавали лучшие времена. Что за делишки у него с Грибановым? Грибанов сноб, его мало интересует бедное население школы.
После того как дверь за Грибановым закрылась, пацан долго хлебал воду из-под крана. Я наблюдал за ним, стоя на унитазе. Наконец, он оторвался от воды и… нагнулся.
И тут я сделал ошибку. Я выскочил из кабинки в полной уверенности, что поймаю его с поличным: шарящего под батареей в поисках бутылки. Только пацан оказался проворней. Когда я схватил его за шкварник, он с самым невинным видом завязывал шнурки.
— А че? — поднял он на меня тупенькие глазки, оказавшись Ванькой Глазковым из девятого «а». Они все умели делать такие тупенькие глазки; все — такие как Ванька, в драненьких курточках и старых штанцах. Это Грибанов принадлежал к касте «Какие ко мне претензии?», смотрел насмешливо и высокомерно.
— Не это разыскиваешь? — я стукнул его по плечу бутылкой, злясь на себя за то, что не смог подождать секунду и удостовериться, что он шарит под батареей, а не у себя в шнурках.
— А это че? — уставился Глазков на бутылку.
— Бутылка, — усмехнулся я. — С мешком и наперстком.
— Ага, — кивнул Ванька. — А я-то тут при чем?
Я отпустил его, развернулся и ушел из туалета.
Это было второй моей ошибкой. Я должен был вытрясти у этого Ваньки все карманы, я должен был вытрясти из него всю душу — за что он задолжал Грибанову, что нашел, что отдал, что взял взамен? Хотя, тут и ежу все было ясно. Только не мне.
Я шел по коридору, когда задребезжали оконные стекла, а цветок на подоконнике затряс широкими листьями, словно решил станцевать цыганочку. Двери классов стали открываться одна за другой: кто-то поспешно, кто-то вразвалочку, но абсолютно все привычно начали эвакуироваться. Дети — с радостью, учителя — с легкой паникой. Коридоры заполнились гомоном, у раздевалки закрутилась толпа, и баба Капа, тихонько ругаясь, начала метать в окошко дубленки и шубы. От учеников к учителям и обратно перекатывались веселые фразочки типа: «А сегодня десять баллов обещали!», и «Вот увезли алтайскую принцессу археологи, теперь трясти будет, пока не вернут!»
Я усмехнулся, действительно, по городу ходили байки, что землетряс — это месть богов за то, что сибирские ученые откопали на Алтае мумию принцессы и увезли ее в институт для изучения.
Мимо меня вприпрыжку, а не с пятки на носочек, промчался уже одетый Ильич. Он крикнул:
— Петька, отдай телефон! Я без него как без рук!
Я поплелся за всеми на улицу. Надеюсь, Женьке не придет в голову выскакивать из сарая, а то от его вида народ убежит обратно в школу — это тебе не принцесса алтайская, а обитатель подвалов Возлюбленный.
Я послонялся вместе со всеми во дворе, толчков больше не было. Следующий мой урок — физкультура. Если не перестанет трясти, то прогоню пацанов по стадиону бегом, а девицам… девицы пусть отдыхают.
— Петька, у тебя сарай открыт, замок на одной скобе висит, — ко мне подошел Ильич, он растирал руками красные уши, видимо, впопыхах забыл натянуть свою черную шапочку.
— Черт с ним, с сараем! — отмахнулся я. Посвящать Ильича в то, что я пустил пожить к себе бомжа, я пока не собирался.
— Петька, дай телефон! — жалобно попросил Ильич.
— Я не Петька. И я потерял телефон.
— Как потерял? — Ильич оставил в покое свои уши и уставился на меня испуганно и удивленно.
Я туманно объяснил ему, что в панике эвакуации выронил где-то телефон и со следующей зарплаты, ну, или с трех…
— Да караул! — завопил Ильич. — Жопа! Жопа! И здрасьте, жопа, и прощай! Да ты оф… ох… без ножа…
Ильич пошел винтом вокруг своей оси. Вот уж не подозревал, что он так расстроится! Я привык, что у меня щедрый, немелочный, ненапряжный шеф. Ему не фиг делать снова залезть в спонсорские деньги и купить себе новый, самый навороченный сотовый. А он так верещит из-за старого!
— У меня там все! Все телефоны, все мэйлы, все дни рождения! И Нэлькины! У меня же ни одной записной книжки нет, я только в телефон забивал! — орал он, будто сам не мог точно так же потерять трубу и остаться без адресов и телефонов всех своих знакомых.
— К Нэльке можно и в гости зайти, — напомнил я ему. Нэлька жила этажом ниже Беды, и вряд ли Ильич об этом забыл.
— Чудак ты на букву… — он не успел сказать, какую. Как сайгак, широкими скачками, а не с пятки на носочек, он помчался в школу. Я пожал плечами, глядя ему вслед. Ведь я даже не сказал ему, где потерял телефон. Я снова пожал плечами и поймал на себе удивленный взгляд математички.
Толчков больше не было. Если их не будет еще минут двадцать, можно возвращаться в классы. Толпа учеников, правда, сильно поредела, детки не упустили возможности сачкануть.
И тут я увидел Ильича. Он стоял на крыльце школы белый, как мел, и отчаянно махал мне руками. То, что он машет именно мне, я понял сразу, хотя Ильич не произнес ни слова и смотрел в никуда — бессмысленно и дико.
Надо же так расстроиться из-за трубы, подумал я, и вразвалочку пошел к нему. Ильич вцепился в мою руку так, будто он был утопающим, а я случайно проплывающим мимо бревном. Он попытался что-то сказать, но только беззвучно открыл и закрыл рот. Я опять удивился: надо же так расстроиться!
Он затянул меня в вестибюль первого этажа.
— Глеб, — Ильич впервые назвал меня правильно, и я понял, что дело плохо.
— У нас труп.
Он сказал это шепотом, но мне показалось, что последнее слово громыхнуло мне в ухо, и пустые коридоры подхватили его, понесли вверх, чтобы на каждом этаже прозвучало «труп, труп, труп…»
— У нас эвакуация, — сохраняя спокойствие, подсказал я Ильичу. — В школе никого нет.
Белыми губами Ильич прошептал «Есть!», и больно потянул меня за локоть в направлении тира. Я пошел за ним с тем же чувством, с каким ночью полез в заснеженные кусты.
В двух шагах от приоткрытой двери тира лежал человек.
Он лежал не так, как должен лежать труп. Издалека было похоже, что он бил челобитную, да так и замер на коленях, уперевшись лбом в пол. Я отцепился от Ильича и одним прыжком оказался у широкой, склоненной спины. На парне был кожаный пиджак, в центре спины крутой прикид был испорчен рваной дыркой. Я глазам своим не поверил — такую дырку мог оставить только огнестрел. Крови было немного, не было почти крови, и это удивило меня даже больше, чем рваная дырка в спине.
— Скорую! — шепотом прокричал я. — Скорую! Скорую! И милицию. Быстрей!
То, что парень стоял на коленях, давало маленькую, мизерную надежду на то, что он еще жив.
Я узнал его. Ильич не узнал: у него плохая память на лица, на детали одежды, у него хорошая память только на суммы. Но я-то узнал — только один ученик в школе носил кожаный пиджак, только у одного парня такие широкие плечи, такие светлые волосы: длинные, зачесанные назад.
У дверей тира, на коленях, умирал от выстрела в спину лучший ученик школы Игорь Грибанов — красавчик, с вечным вопросом в глазах «А какие ко мне претензии?»
— Быстрей! — я вскочил с колен, на которые опустился, чтобы попытаться заглянуть в лицо парню.
— Глеб, давай не будем милицию! Давай…
— Ты что, сдурел?! — не при людях я был с Ильичом на «ты».
— Того, давай его за ноги, и через черный ход на улицу, — продолжал бормотать Ильич, от страха у него повредились мозги. — Того, давай, чтобы к школе отношения не имело… Убийство, проверки, наизнанку вывернут, уволят, посадят, Глеб…
— Скорую! — заорал я и помчался на второй этаж.
— А почему тир открыт? — заорал в ответ Ильич.
Я не знал, почему тир открыт. Я его закрывал. После того, как Капа помыла в тире пол, я закрыл сложный замок и не поленился снова опечатать дверь бумажной лентой. Код навороченного замка знали только я, зам. директора по учебно-воспитательной работе Дора Гордеевна Доценко, и… Ритка Грачевская. Я не знаю, почему тир был открыт.
— Все свалят на тебя, — уже тише сказал Ильич, догоняя меня. — Тир — это твоя идея! Оружие в школе!
— Пневматическое! Пластмассовыми шариками даже кошку не поранишь!
— Они все умеют стрелять! Все! И вот результат! — он коротким пальцем ткнул почему-то в потолок. — Слушай, — он опять умолял, — давай его за ноги и на улицу!
Я ускорился, Ильич с трудом и одышкой еле поспевал за мной.
— Это убийство! — отчаянно прокричал он мне в спину, будто я мог подумать, что это несчастный случай.
— Убийство в школе! Нас всех во все щели… всех с насиженных мест… твою мать, давай его за ноги и на улицу, Глеб! Это тебе нечего терять!
Очень даже мне есть что терять, подумал я, влетая в учительскую и хватая телефонную трубку. Не скрою, перед тем как ринуться звонить, у меня было большое желание захлопнуть дверь тира и налепить на нее бумажную ленту.
Я набрал 03.
— Огнестрел, — сказал я. — Школа номер двадцать, улица Обская.
