Иоанна Хмелевская - Что сказал покойник
Обзор книги Иоанна Хмелевская - Что сказал покойник
Иоанна Хмелевская
Что сказал покойник
Алиция ежедневно звонила мне на работу в обеденное время. Так было удобно нам обеим. Но в тот понедельник у нее были какие-то дела в городе, потом она опаздывала на встречу с Торкилем, так что позвонила мне лишь во вторник.
Фриц ответил, что меня нет. Она поинтересовалась, когда я буду. По-датски Алиция говорила уже совсем свободно, и ей без труда давались даже весьма изысканные и сложные обороты. Фриц ответил, что не знает, и на этом, скорее всего, их разговор и закончился бы, если бы Фриц вопреки датским обычаям не прибавил кое-что от себя (Алиция, уже изучившая датчан, по собственной инициативе ни за что не спросила бы больше ни о чем).
– Боюсь, не заболела ли она, – вот что добавил Фриц. – Вчера ее тоже не было.
Это встревожило Алицию, она стала расспрашивать и выяснила, что мое отсутствие весьма странно, ибо, во-первых, в конце прошлой недели я была здорова как бык, во-вторых, никого не предупредила, что не приду, в-третьих, я прекрасно знала, что у нас много работы, и даже обещала несколько рисунков закончить побыстрее, а уж если обещала, то всегда держала слово. И вот рисунки лежат на столе незаконченные, а меня нет. Чрезвычайно странно.
Обеспокоенная Алиция позвонила мне домой. К телефону никто не подходил, но это еще ни о чем не говорило. Я могла куда угодно выйти, а домработницы не было дома. Поэтому Алиция позвонила еще раз поздно вечером и узнала от домработницы, что меня нет, домработница не видела меня с воскресенья, в моей комнате нормальный беспорядок.
На следующий день, уже не на шутку обеспокоенная, Алиция с утра висела на телефоне. Меня нигде не было. Домой на ночь я не возвращалась. Никто ничего не знал обо мне. Расспросы Алиции очень встревожили Аниту, с которой я договорилась встретиться во вторник, но не пришла и не подавала никаких вестей, а ведь Анита переводила мою книжку, в чем я была заинтересована куда больше ее. Весь вечер она была вынуждена переводить одна, злилась, названивала мне, а меня все не было и не было.
Все это заставило Алицию задуматься. Подумав, она вечером в четверг после работы пришла ко мне домой. Поговорив с домработницей, она осмотрела квартиру, проверила наличие моих вещей, прочла вопреки своим принципам заправленное в пишущую машинку мое письмо к Михалу, хотя это ей ничего не дало (ибо письмо состояло в основном из рассуждений на тему: каковы шансы Флоренс на победу в очередных скачках), потом напилась кофе, посидела за столом и ничего не решила. Какое-нибудь любовное приключение? Не похоже на меня. Уж скорее можно предположить, что мне очередной раз что-то втемяшилось в голову и я решила немедленно ехать в Польшу. Причем ехать в чем была – без вещей, без денег, без документов, которые лежали в столе и среди которых не хватало только паспорта. Алиция обзвонила все больницы, звонила в полицию и пожарную команду. Никто обо мне ничего не знал, я как сквозь землю провалилась.
Дипломатично, с большими предосторожностями Алиция позвонила в Варшаву своей подруге и попросила узнать, нет ли меня там. Не было. Более того, мои родные как раз получили от меня письмо, в котором я сообщала, что вернусь только через несколько месяцев.
Алиция подождала еще сутки и наконец решила заявить в копенгагенскую полицию об исчезновении ее подруги, гражданки Польши.
Полиция соизволила проявить интерес к моей персоне – сначала умеренный, потом повышенный, поскольку происходящим заинтересовался инспектор Йенсен, лично знавший меня. Не очень близко, но достаточно, чтобы понять, что я способна на что угодно. Полиция стала выяснять, кто же последний видел меня. И где.
Из всех опрошенных последней видела меня домработница. В воскресенье утром я ушла из дому как раз в то время, когда она чистила ковер в прихожей. На вопрос блюстителей порядка, куда это я могла отправиться, Алиция, не задумываясь, ответила: в Шарлоттенлунд, на бега. Блюстители двинулись по моим следам в Шарлоттенлунд. Их миссию значительно облегчал тот факт, что опять наступило воскресенье, то есть создались условия, подобные тем, что и неделю назад: опять были скачки и трибуны заполнила толпа.
Для начала они наткнулись на Лысого Коротышку. Отсидев сколько положено, он уже давно пользовался заслуженной свободой. Ничего не скрывая, честно и откровенно Коротышка признался полицейским, что действительно видел меня неделю назад и даже разговаривал со мной. Я произвела на него впечатление человека, довольного жизнью, поскольку была в выигрыше. Сколько я выиграла? Пару кусков. Точнее? Ну, приблизительно четыре тысячи шестнадцать крон. Любой был бы доволен жизнью. Да, я разговаривала и с другими, да, он это сам видел, околачиваются тут два типа, с ними он меня и раньше видел. И в то воскресенье я тоже разговаривала с ними, а что дальше, он не знает.
Добрались и до тех двух. Они оказались французами. Французы подтвердили, что действительно я что-то выиграла, возможно, порядочно, они действительно разговаривали со мной, так как я хорошо знаю французский язык, а вот что было дальше, они не знают. На все вопросы они отвечали предельно кратко и уклончиво, полиции это показалось подозрительным, и она активизировала свои поиски, в результате чего был выявлен один тип, который, правда, меня не знал и даже не разговаривал со мной, но обратил на меня внимание. Просто потому, что я ему нравилась – может, у него дурной вкус, понравилась, и все тут.
Так вот, этот, с дурным вкусом, дал показания, что с французами я разговаривала уже напоследок и ушла вместе с ними. Он тоже выходил и видел, как мы вместе сели в какую-то машину, а что было дальше, он не знает. И очень жалеет, что сегодня меня нет.
Припертые к стене, французы стали выкручиваться и давать противоречивые показания: они подбросили меня на машине до станции, они высадили меня в центре города, это была их машина, не их машина, машина одного знакомого, машина одного незнакомого. В конце концов они так запутались и так явно старались что-то скрыть, что вызвали подозрения у инспектора Йенсена. Было допрошено еще несколько свидетелей: завсегдатаи бегов обычно знают друг друга, я же, иностранка, была особенно заметна. Удалось установить, кому принадлежала машина. Выяснилось, что ее владелец уже давно был на заметке у полиции.
Инспектор Йенсен лично занялся моим делом, что чрезвычайно удивило Алицию. К тому времени она уже знала, что он является весьма важной фигурой в датской полиции, и никак не могла понять, почему я представляю для нее такой интерес. Если бы я совершила какое-нибудь грандиозное преступление, ей, самому близкому мне человеку, было бы наверняка все известно, так в чем же дело? Однако инспектор Йенсен знал, что делает.
Припертые еще крепче к стенке, французы (как и хозяин машины) сказали наконец правду. Ничего не поделаешь, приходится сознаваться: после бегов я поехала с ними в некий притон, где нелегально играли в покер и рулетку, кажется, выигрывала, кажется, очень много, видно, такой уж счастливый день у меня выдался. А потом они как-то потеряли меня из виду. Сами они проигрались и рано ушли, а я, кажется, осталась. Где этот притон? А в старой развалюхе на улице Нильса Юэля, возле канала.
Только тогда в умах полицейских чинов забрезжили первые, еще нечеткие ассоциации. Датскую полицию залихорадило.
Дело в том, что Интерпол подготавливал большую и сложную операцию по ликвидации мафии, захватившей в свои руки игорные дома. Планировалось нанести удар одновременно в нескольких странах. Полиция надеялась схватить всех главарей мафии и завладеть ее капиталами. Налет полиции на притон на улице Нильса Юэля был совершен в рамках акции. Налет оказался удачным, игроков застали на месте преступления, даже обнаружили свежий труп. Притон прикрыли, порок был наказан. Получается, что она, то есть полиция, должна знать обо мне больше всех, раз я была в том притоне. И что же? Ничего не знает. Меня в притоне не оказалось. И что самое неприятное, эта операция – налет – подтвердила подозрение, что шайка, а точнее, мощный международный синдикат преступников имел своих людей во всех полициях всех стран, где действовали отделения синдиката. Слабое, конечно, утешение. Тем более что все акулы и другая крупная рыба преступного мира ускользнули, а труп не мог дать никаких показаний. Некоторые из задержанных полицией мелких рыбешек и просто игроки показали, что видели меня в притоне, что я делала ставки, а потом поднялась жуткая суматоха, и куда я делась – не знают.
Итак, я исчезла, как камень, брошенный в воду. Мой след был затерян.
Я сама, разумеется, прекрасно знала, где я нахожусь и что со мной происходит, только у меня не было никакой возможности сообщить о себе. Происходило же со мной вот что.
В ту пятницу – перед роковым воскресеньем – мне наконец удалось купить прекрасный и очень дорогой географический атлас мира, о котором я давно мечтала. Купила и из-за своей дурацкой рассеянности забыла его на работе. Кроме того, я оставила там на вешалке в авоське польско-английский словарь и наполовину связанный шарф из белого акрила. Дело в том, что в прошлый четверг мы договорились с Анитой встретиться, но она не могла, мы перенесли встречу на вторник, мне не хотелось все таскать домой и обратно, и я оставила сетку на работе. Анита переводила мою книгу, словарем мы пользовались в творческом процессе, а шарф я вязала по ходу дела. У Аниты были заняты руки и голова, у меня только голова, так что руки я могла использовать для создания материальных ценностей. А словарь был жутко тяжелый, и, понятно, мне не хотелось, чтобы он сопровождал меня повсюду.
