Брат мой Каин - Перри Энн
– Нет… – задумчиво проговорил он. – Нет, он, по-моему, вообще не собирался ничего писать. Но я поверил ему. Я вышел и попросил у охранников письменные принадлежности, и их вскоре принесли. Я взял их в камеру. А он взял перо, обмакнул его в чернильницу, которую я поставил на стол, и попробовал что-то им написать. Мне кажется, он нажал на него слишком сильно. Потом поднял голову и заявил, что перо тупое, вдобавок еще и расщепилось, и попросил меня его заточить. – Плечи Майло едва заметно шевельнулись, словно он хотел ими пожать. – Я, конечно, согласился. Он протянул мне перо. Я вытер его, чтобы как следует рассмотреть его кончик, потом достал нож, раскрыл…
Все, кто находился в комнате, неподвижно замерли, а охранник и вовсе выглядел так, словно его кто-то загипнотизировал. Сквозь тяжелую железную дверь, отделявшую камеры от остальной части здания, не проникало ни единого звука.
Рэйвенсбрук снова перевел взгляд на Монка. Его темные глаза казались исполненными ужаса после пережитого им кошмара. Потом, словно в голове у него опустился какой-то занавес, взгляд его опять сделался отсутствующим, а голос зазвучал более звонко, как будто горло ему сдавил спазм:
– В следующую секунду я почувствовал сильный толчок и ударился спиной о стену, а Кейлеб тут же набросился на меня. – У Майло вырвался тяжелый вздох. – Завязалась схватка, продолжавшаяся еще несколько секунд. Я изо всех сил старался вырваться, но он оказался на удивление силен. Он, похоже, решил меня убить, и мне с трудом удалось отвести нож от горла, собрав все силы, которые у меня только были. Я наверное, сумел это сделать лишь потому, что увидел смерть на острие ножа. Я точно не знаю, как это случилось. Он стремительно подался назад, а потом, оступившись, потерял равновесие и упал, из-за чего я тоже повалился на него.
Рэтбоун попытался мысленно представить эту схватку, страх, жестокость и смятение. Это удалось ему довольно легко.
– Когда я высвободился и поднялся на ноги, – продолжал тем временем милорд, – он лежал на полу с воткнувшимся в горло ножом, а из раны потоком лилась кровь. Я уже ничего не мог поделать. Теперь он, по крайней мере, успокоился. Да поможет ему Господь! Ему уже… – Рэйвенсбрук опять медленно, с усилием, втянул в себя воздух, а потом тяжело выдохнул: – … не вынесут приговора.
Взглянув на лицо Уильяма, Оливер увидел на нем такое же горестное выражение, а также сознание того, что у Майло не оставалось другого выхода.
– Спасибо вам, – поблагодарил Рэйвенсбрука Монк. После этого он, вместе с последовавшим за ним Рэтбоуном, направился к двери камеры, широко распахнул ее и прошел туда. Кейлеб Стоун лежал на полу, залитый кровью, образовавшей алую лужу вокруг его головы и плеч. Перочинный нож, изящная серебряная вещица с гравировкой, валялся рядом. Острие его смотрело прямо в шею погибшего, словно он выпал из раны от собственной тяжести. В том, что Кейлеб мертв, не было никаких сомнений. Красивые зеленые глаза остались широко раскрытыми, но они уже ничего не видели. На его лице застыло выражение какой-то отрешенности, словно он, наконец, к немалому для самого себя удивлению, избавился от одержимости и его страдания теперь прекратились.
Уильям окинул камеру пристальным взглядом, в поисках каких-либо мелочей, свидетельствующих об обстоятельствах, о которых не упомянули Рэйвенсбрук или охранник. Однако ему не удалось обнаружить ничего, что противоречило бы их словам или допускало другие предположения, ничего, что нельзя было объяснить иначе, чем обычным проявлением безумной склонности к насилию. Единственным, что заставило детектива задуматься, был вопрос о том, произошло ли все на самом деле неожиданно, в порыве всепоглощающей злобы, возможно напоминавшем тот, который закончился гибелью Энгуса, или речь шла о заранее продуманном способе самоубийства, показавшемся Кейлебу более легким выходом, чем ожидание того момента, когда палач, наконец, лишит его жизни после долгой и изощренно-мучительной процедуры признания виновным, вынесения приговора и подготовки к казни.
Обернувшись к Рэтбоуну, Монк по выражению его лица догадался, что мысли юриста заняты тем же вопросом.
Прежде чем кто-либо из них сумел выразить собственные сомнения словами, позади послышался шум, а потом – лязг железного дверного засова, после чего они услышали голос Эстер. Стремительно повернувшись, сыщик вышел из камеры в смежную комнату, едва не втолкнув туда Оливера.
– Лорд Рэйвенсбрук! – Взглянув на охранника, по-прежнему прижимавшего окровавленный платок к груди Майло, медсестра приблизилась к нему вплотную и опустилась на колени. – Куда вас ранили? – спросила она, словно обращалась к ребенку: успокаивающим, но в то же время довольно властным тоном. – Куда вас ранили? – повторила она, осторожно взяв конвойного за руку и медленно убрав платок. Вопреки опасениям всех присутствующих, кровь не ударила фонтаном: она, очевидно, уже запеклась, плотно склеив края раны. – Пожалуйста, позвольте мне снять с вас сюртук, – сказала мисс Лэттерли. – Мне необходимо посмотреть, прекратилось кровотечение или нет. – Ее слова показались неуместными, поскольку лорд, судя по всему, продолжал медленно истекать кровью.
– Может, не стоит, мисс? – неуверенно заметил Джимсон. Вернувшись вместе с Эстер, он теперь смотрел на Майло с явным сомнением. – Вдруг ему станет еще хуже? Давайте лучше дождемся врача, за ним уже послали.
– Снимайте! – Не обращая внимания на его слова, девушка принялась тянуть на себя плечи сюртука, стараясь высвободить из него Рэйвенсбрука. Он по-прежнему оставался неподвижным, и ей пришлось самой убрать его руку с груди. – Берись за другую! – велела она Монку. – Я быстро сниму сюртук, если ты подержишь ее прямо.
Уильям сделал все, что от него требовалось, и мисс Лэттерли осторожно потянула сюртук вниз. Соскользнув с плеч, он упал сыщику на руки. Сорочка Рэйвенсбрука оказалась на удивление белой и не столь окровавленной, как опасался Монк. Ему удалось заметить на ней лишь четыре кровяных пятна: одно на левом плече спереди, другое – на левом предплечье и еще два – на правой стороне груди. Ни одно из них не показалось ему свежим – кровь на них уже запеклась. Лишь на плече, за которое детектив держал Майло, она еще оставалась сырой.
– Похоже, рана не слишком опасная, – бесстрастно заявила Эстер, после чего обернулась к первому конвойному: – У вас, наверное, нет бинтов? Конечно, я так и знала! Может, у вас найдется какая-нибудь материя?
Охранник замялся.
– Ладно, – кивнула медичка. – Снимайте рубашку. Она вполне подойдет. Я оторву от нее полы. – Она сухо улыбнулась. – И вы тоже, мистер Рэтбоун. Ваша белая сорочка мне тоже понадобится. – Монка и его безупречно чистой льняной рубашки она как будто не замечала – даже при таких обстоятельствах девушка не забывала о его стесненном материальном положении.
Оливер набрал полную грудь воздуха, подумав о пышных нижних юбках Эстер. Однако затем, оставив эту мысль, он молча повиновался.
– У вас есть спиртное? – спросила медсестра у охранника. – Скажем, немного бренди для поддержания духа? – Не дожидаясь ответа, она перевела взгляд на Рэйвенсбрука: – Вы не носите с собой фляжку, милорд?
– Я обойдусь без бренди, – ответил раненый, едва заметно качнув головой. – Скорее делайте ваше дело!
– Я не собираюсь давать его вам, – ответила мисс Лэттерли. – Так есть у вас бренди?
Майло смотрел на нее непонимающим взглядом.
– Вам нехорошо, мисс? – с тревогой проговорил один их конвойных.
Губы Эстер искривились в легкой улыбке.
– Нет, не беспокойтесь. Я хотела промыть раны, – объяснила она. – В крайнем случае, подойдет и вода, но бренди все-таки лучше.
Рэтбоун протянул ей стакан с водой, от которого отказался Рэйвенсбрук. Монк, приблизившись, осмотрел карманы сюртука Майло, извлек оттуда серебряную фляжку с гравировкой и, отвинтив крышку, поставил ее так, чтобы девушка могла до нее дотянуться.
Потом они молча наблюдали, как Эстер обрабатывает рану. Сначала она удалила запекшуюся кровь с помощью кусков материи, оторванной от грубой рубашки конвойного, затем смочила рану бренди, что, наверное, оказалось весьма болезненным, потому что с губ ее пациента сорвалось тихое проклятие и он судорожно сглотнул, крепко стиснув зубы.
