Сьюзен Льюис - Горечь моей надежды
Удар – это мягко сказано. Это шок. А если удар – то в самое сердце.
Впервые за всю свою жизнь Алекс искренне захотела убить человека.
– Как я уже сказала, – продолжала между тем Тина Гардинер, – к концу дня ты получишь полный отчет. Хотя, если честно, официально это произойдет не раньше понедельника или вторника. Ты уже извини, но такие у нас правила.
Поблагодарив Тину, Алекс нажала на кнопку отбоя. Перед глазами тотчас возникла омерзительная сцена того, что Уэйд делает с дочерью. К горлу тотчас подкатилась тошнота, и Алекс бросилась в туалет.
Через пару минут мать вытерла ей рот мокрым полотенцем. Однако унять сердцебиение оказалось сложнее.
– До меня только что кое-что дошло, – сказала она. – В первый день, когда я только познакомилась с Отилией у нее дома, я спросила у нее, в какие игры ей нравится играть, и она ответила «не в шинкр». По крайней мере, мне так послышалось. При этом, когда она была с нами, я ни разу не замечала, чтобы она боялась качелей с шиной вместо сиденья. Потому что, если то падение причинило ей физическую боль, она вряд ли стала бы кататься на таких качелях снова. Единственное, чего она избегает и о чем не хочет говорить, это тигр. Кстати, когда она произносит это слово, оно действительно звучит у нее как «шинкр». – Алекс пристально посмотрела на Анну. – При этом она не знает, кто такой тигр. Когда она складывала пазл и когда я показала ей тигра в зоопарке, она понятия не имела, что это такой полосатый зверь.
На лице Анны возникла гримаса отвращения. Похоже, она догадалась, что это за «тигр».
– Она обрадовалась, когда я назвала его Тигрой, а не тигром, – продолжала Алекс, чувствуя, что ей вновь становится дурно.
– И что ты намерена предпринять? – убитым голосом спросила Анна.
Алекс попыталась рассуждать здраво.
– Первым делом поставить в известность Томми, – ответила она, – после чего мы вместе с ним пригласим на разговор Брайана Уэйда.
– Разве ее нельзя изъять прямо сейчас на основании заключения врача?
Алекс покачала головой.
– У нас пока никаких доказательств, но, по крайней мере педиатр, похоже, на нашей стороне. Правда, это еще не значит, что другой тоже примет нашу сторону, но я уверена: Брайан Уэйд потребует вторичного освидетельствования, возможно, даже третьего.
Анна не сразу нашлась, что на это сказать.
– И нельзя исключать того, что он говорит правду, – вяло сказала она.
– Мне бы очень хотелось в это верить, но боюсь, что я не смогу. – Алекс посмотрела на часы. – Мне нужно заехать за Отилией и отвезти ее домой. Она проведет со мной сегодня весь день, пока ее родители не вернутся от психиатра. Эрике на сегодня назначено освидетельствование.
– Боже милостивый, – прошептала Анна. – Бедный ребенок, ей не позавидуешь. Сумасшедшая мать и отец, которого, вероятно, даже не назовешь человеком.
– Не вероятно, а точно, – поправила ее Алекс. – Потому что я нисколько в этом не сомневаюсь. Более того, я сделаю все для того, чтобы это доказать.
Ей уже стали видны последствия разоблачения заместителя директора начальной школы, однако отступать в ее планы не входило.
– Даже если меня потом уволят с работы, – с жаром заявила она, – я сделаю все для того, чтобы этот изворотливый мерзавец больше не смог прикоснуться к ней даже пальцем.
Глава 23
Брайан Уйэд копал и копал, зачерпывая лопатой огромные комья земли и кидая их в кучу, которая доходила ему уже до талии. Он знал: Отилия наблюдает за ним из окна второго этажа. Возможно, также и Эрика смотрит на него, но ему было все равно. После четверга, когда состоялся визит к педиатру, им, парализуя его сознание и волю, овладел страх. Уэйд не знал, что ему делать и куда обратиться. Этим утром, когда он собирался в церковь, его осенило. Он должен выкопать большую яму и похоронить в ней свой позор, все доказательства его вины, которые наверняка хотела бы заполучить Алекс Лейк.
Она, как обычно, приехала в пятницу, чтобы отвезти Отилию в садик, однако он не пустил ее на порог. Понятное дело, эта назойливая особа не собиралась сдаваться и даже устроила скандал, правда, не слишком рьяно, потому что победа в конечном итоге досталась ему. Все-таки Отилия – его дочь, и если он хочет отвези ее в садик сам, он имеет на это полное право. Впрочем, ей быстро стало известно, что в «Тыковке» он так и не появился, потому что уже через час она вновь стала ломиться к нему в дом, требуя свидания с Отилией.
Он позволил Алекс увидеть Отилию, правда, всего на пару минут, после чего отослал дочь назад в ее в комнату.
– Вы намерены отвезти сегодня вашу жену на освидетельствование к психиатру? – спросила она его с таким презрением в глазах и в голосе, что у него не осталось никаких сомнений на тот счет, что ей уже известно заключение педиатра.
Отилия свалилась с качелей и упала на колышек от палатки. Да, такое бывает, и это, безусловно, трагедия, которую уже не исправишь.
– Вы же знаете, что моя жена не выходит из дома, – бросил он ей в ответ. – Она не в состоянии побороть страх, у нее агорафобия.
– Думаю, у нее куда более серьезные проблемы, и вы сами прекрасно это знаете, – возразила ему Алекс Лейк. – Вы используете ее в качестве ширмы, но дальше так продолжаться не может.
– Если вы позволите мне закончить мою мысль, я скажу вам, что намерен лично поговорить с психиатром! – прорычал он, однако нервы уже начинали сдавать, и вместо благородного возмущения ответ даже ему самому показался ущербным и жалким. – Я должен рассказать ему о ней, объяснить, что произошло с ней в прошлом, назвать причины, почему она стала такой.
– Он должен осмотреть ее, а не вас.
– Знаю, и тем не менее…
– Вы вновь тянете резину, мистер Уэйд, пытаетесь помешать нашей работе, но теперь послушайте меня. Ничто из того, что вы делаете, не спасет вас от того, что вы сделали с вашей дочерью. От этого вам нигде – повторяю, нигде! – не спрятаться и не скрыться. Вы меня слышите? Мне все равно, кто вы такой и какую линию обороны возведете вокруг себя…
Не в силах больше выносить эту самонадеянную особу, он захлопнул дверь прямо у нее перед носом и прижался к ней спиной. Сердце колотилось в груди, как кузнечный молот. Он стоял под дверью, пока не дождался, когда она наконец уедет. Ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал, но в конце концов она все же уехала.
Впрочем, она еще вернется, в этом не было ни малейших сомнений.
Сегодня воскресенье. Интересно, она уже в курсе его визита к психиатру? Даже если и в курсе, врач вряд ли – он просто не имеет такого права – сообщил ей то, что стало ему известно. Официальный запрос был по поводу освидетельствования жены, он же разговаривал с врачом о себе. По сути дела, вместо жены пациентом стал он сам. Он все честно рассказал врачу, умолял того понять: то, что происходит с ним, то, что он делает, отнюдь не его вина. Просто он жертва жестокой природы, и если закрыть на это глаза, то в остальном он вполне нормальный человек, как и все. Виноват же во всем его мозг, в котором что-то пошло не так, и он бессилен что-либо в нем исправить. У каждого из нас есть свои порывы, свои слабости – у одних сильнее, у других слабее, причем его еще не самые страшные. Ему известны случаи и похлеще. Но он готов поклясться перед Господом Богом, что он ни разу даже пальцем не тронул чужого ребенка. Лишь своего.
Неужели в глазах психиатра промелькнуло омерзение или ему только показалось? В глазах Алекс Лейк оно однозначно было. В редкие моменты просветления на него точно так же смотрела жена. Он знал: она видела в нем своего отчима, но разве можно его сравнить с тем монстром? Садист, извращенец, насильник во всех смыслах этого слова. А его жена, мать Эрики, она была ничуть не лучше! И хотя оба умерли еще до того, как Эрика вошла в его жизнь, он с самого первого дня ощутил, какая она хрупкая, какая уязвимая, какие шрамы оставило в ее душе то, через что она была вынуждена пройти в юные годы. Он жалел ее, ему хотелось ее защитить. Он женился на ней и дал ей новую жизнь в новом городе.
Ей было за что испытывать к нему благодарность, включая детей. Не говоря уже о том – секрет, с которым он не поделился бы ни с одной живой душой, – что она собственными голыми руками до смерти задушила их трехлетнего сына. Если бы не молчание мужа, она давно уже была бы в Бродмуре или другом подобном заведении для умалишенных с агрессивными наклонностями. Отилия тоже появилась бы на свет в тех стенах, он же был бы вынужден искать для дочери новую мать.
И вот теперь этот дом стал для них западней. Оба страдали в нем, каждый на свой лад, будучи не в состоянии общаться друг с другом, равно как и с внешним миром. Это была их тюрьма, их наказание, их личный никому не видимый ад.
Яма была глубиной уже по меньшей мере четыре фута[9]. С него градом катился пот, отчего воздух казался холоднее, и сам он слегка продрог. На ладонях уже появились волдыри, легкие горели огнем. Стоило ему выпрямиться, как спина тотчас напомнила о себе резкой болью. Он устал, его била дрожь, ему было так страшно, что он с трудом передвигал ноги.
