Убийство на скорую руку - Честертон Гилберт Кийт
Энгус рассказал о Смайсе и Уэлкине, начиная с истории Лауры, упомянул о сверхъестественном смехе на углу двух пустых улиц и о странных отчетливых словах, произнесенных в пустой комнате. Слушая его, Фламбо выглядел все более озабоченным, но маленький священник оставался совершенно бесстрастным и неподвижным, словно предмет мебели. Когда дело дошло до надписи на гербовой бумаге, прилепленной к витрине, Фламбо встал и как будто заполнил всю комнату своими могучими плечами.
– Если не возражаете, лучше расскажете мне остальное по дороге к его дому, – сказал он. – Мне почему-то кажется, что нам нельзя терять времени.
– Превосходно, – Энгус тоже встал. – Хотя пока что он в безопасности: я приставил четырех человек следить за единственным входом в его логово.
Друзья вышли на улицу, и маленький священник потрусил за ними, как послушная собачка. Он лишь добродушно заметил, словно пытаясь завязать разговор:
– Смотрите, как быстро намело снегу!
Пока они поднимались по крутым переулкам, уже блиставшим зимним серебром, Энгус закончил свой рассказ, а к тому времени, когда они приблизились к полукругу многоквартирных домов, смог опросить четырех своих стражей. Продавец каштанов, до и после получения соверена, упорно твердил, что наблюдал за дверью и не видел никаких посетителей. Полисмен был более категоричен. Он сказал, что имел дело со всевозможными проходимцами, и в цилиндрах и в лохмотьях; но он не такой простак, чтобы ожидать подозрительного поведения от подозрительных типов; он был готов следить за всеми, но, слава богу, никто не появился. А когда они собрались вокруг швейцара, с улыбкой стоявшего на крыльце, то услышали еще более окончательный вердикт.
– У меня есть право спрашивать любого человека, будь он герцог или мусорщик, что ему нужно в этом доме, – сказал добродушный великан в мундире с золотым шитьем. – Клянусь, здесь было некого спрашивать с тех пор, как ушел этот джентльмен.
Незаметный отец Браун, который отступил назад и скромно потупил взор, собрался с духом и кротко спросил:
– Значит, никто не поднимался и не спускался по лестнице с тех пор, как пошел снег? Снегопад начался, когда мы втроем были на квартире у Фламбо.
– Здесь никого не было, сэр, можете поверить мне на слово, – заявил привратник с непререкаемой авторитетностью.
– Тогда интересно, что это такое? – произнес священник и снова уперся в землю немигающим рыбьим взором.
Все остальные тоже посмотрели вниз; Фламбо отпустил пару крепких словечек и всплеснул руками по-французски. Посреди входа, охраняемого швейцаром в золотых галунах – в сущности, прямо меж расставленных ног этого колосса – тянулась цепочка грязно-серых следов, отпечатавшихся на белом снегу.
– Боже! – невольно воскликнул Энгус. – Это Невидимка!
Без лишних слов он повернулся и устремился вверх по лестнице в сопровождении Фламбо, но отец Браун остался стоять, поглядывая на занесенную снегом улицу, словно вдруг утратил интерес к своей находке.
Фламбо был явно настроен выбить дверь своим мощным плечом, но шотландец Энгус поступил более благоразумно, хотя и не так драматично. Он провел пальцами по дверному косяку, пока не нашел невидимую кнопку, и тогда дверь медленно отворилась.
Картина внутри была в целом такой же, как и раньше; в прихожей стало темнее, хотя в комнату еще пробивались последние алые лучи заката. Несколько безголовых автоматов передвинулись со своих мест с какой-то неведомой целью и стояли тут и там в вечерних сумерках. Их зеленая и алая раскраска стала почти незаметной, очертания размылись, и они странным образом стали немного более похожими на людей. Но в самом центре, где раньше лежала бумажка, исписанная красными чернилами, теперь находилось нечто очень похожее на лужу красных чернил, пролитых из бутылочки. Однако это были не чернила.
С подлинно французским сочетанием неистовства и рассудительности Фламбо лишь заметил: «Убийство!» – и, ворвавшись в квартиру, за считаные минуты обшарил все шкафы и укромные уголки. Но если он ожидал найти труп, его постигла неудача. Исидора Смайса просто не было в квартире, ни живого, ни мертвого. После тщательных поисков двое мужчин встретились в прихожей и уставились друг на друга, утирая пот с лица.
– Друг мой, – сказал Фламбо, который от волнения перешел на французский. – Ваш убийца не только невидим, но и делает невидимыми свои жертвы.
Энгус обвел взглядом сумрачную комнату, полную механических кукол, и в каком-то кельтском уголке его шотландской души зародился суеверный трепет. Один из автоматов в рост человека стоял прямо перед кровяным пятном, вероятно вызванный убитым хозяином в последний момент. Большой крюк, торчавший из высокого плеча и заменявший ему руку, был немного приподнят, и у Энгуса возникло жуткое подозрение, что бедный Смайс был сражен одним из собственных железных созданий. Косная материя восстала против духа, и машины убили своего хозяина. Но в таком случае что они с ним сделали?
«Сожрали его?» – шепнул голос из кошмара ему на ухо, и ему сразу же стало дурно при мысли о разорванных человеческих останках, поглощенных и перемолотых механическими внутренностями манекенов.
Он с усилием отогнал от себя это видение и обратился к Фламбо:
– Ничего не поделаешь. Бедняга испарился и оставил лишь красное пятно на полу. Похоже, эта история не принадлежит к нашему миру.
– Принадлежит или не принадлежит, остается только одно, – сказал Фламбо. – Я должен пойти вниз поговорить со своим другом.
Они спустились по лестнице, миновав человека с ведром, который снова заверил, что не пропустил ни одного незваного гостя, к швейцару и болтавшемуся поблизости продавцу каштанов, подтвердившему свою бдительность. Но когда Энгус поискал взглядом своего четвертого стража, то не смог обнаружить его.
– А где полисмен? – с некоторой тревогой спросил он.
– Прошу прощения, это я виноват, – сказал отец Браун. – Я недавно послал его навести кое-какие справки… мне показалось, это стоит сделать.
– Он нужен нам здесь как можно скорее, – резко сказал Энгус. – Тот несчастный, что жил наверху, не только погиб, но и пропал.
– Каким образом? – спросил священник.
– По правде говоря, отец, я убежден, что это больше по вашей части, а не по моей, – сказал Фламбо после небольшой паузы. – Ни один друг или враг не входил в дом, но Смайс исчез, как будто его похитили эльфы. Если это не сверхъестественный случай, то я…
Его речь была прервана необычным зрелищем: рослый полисмен в синей форме выбежал из-за угла и во весь опор помчался к отцу Брауну.
– Вы были правы, сэр, – пропыхтел он. – Тело бедного мистера Смайса только что нашли в канале внизу.
Энгус в замешательстве поднес руку ко лбу.
– Он побежал туда и утопился? – спросил он.
– Клянусь, он не спускался вниз, – ответил констебль. – И он не утонул, потому что был убит ножом в сердце.
– Тем не менее вы видели, что никто не входил в дом, – мрачно произнес Фламбо.
– Давайте немного пройдемся по улице, – предложил священник.
Когда они подошли к дальнему концу полукруга домов, он вдруг воскликнул:
– Какая глупость с моей стороны! Я забыл спросить у полисмена, не нашли ли поблизости светло-коричневый мешок.
– Почему светло-коричневый? – изумленно спросил Энгус.
– Потому что если бы мешок был любого другого цвета, все пришлось бы начать сначала, – ответил отец Браун. – Но если он светло-коричневый, то дело можно считать закрытым.
– Рад это слышать, – с иронией произнес Энгус. – Насколько мне известно, оно и не начиналось.
– Вы должны все рассказать нам, – сказал Фламбо с тяжеловесным детским простодушием.
Невольно ускоряя шаги, они шли по длинному изгибу улицы на другой стороне высокого холма; отец Браун, возглавлявший процессию, некоторое время хранил молчание. Наконец он сказал с почти трогательной застенчивостью:
– Боюсь, объяснение покажется вам слишком прозаическим. Мы всегда начинаем с абстрактных вещей, и эта история не может начаться как-то иначе. Вы никогда не замечали, что люди никогда не отвечают именно на тот вопрос, который вы задаете? Они отвечают на вопрос, который слышат или хотят услышать. Допустим, одна пожилая дама в загородном доме говорит другой: «Кто-нибудь живет вместе с вами?» Ее собеседница никогда не ответит «Да, дворецкий, трое слуг на посылках, горничная и так далее», хотя горничная может находиться в комнате, а дворецкий – стоять за ее креслом. Она скажет: «С нами никого нет», имея в виду, что нет никого из тех, о ком вы спрашивали. Но предположим, что врач во время эпидемии спросит ту же самую даму: «Кто живет в вашем доме?» Тогда она сразу же вспомнит дворецкого, горничную и всех остальных. Это особенность языка: вам никогда не ответят на вопрос буквально, даже если ответят правдиво. Когда эти четыре честных и достойных человека утверждали, что никто не входил в дом, они на самом деле не имели в виду, что никто туда не входил. Они имели в виду только тех, кого могли в чем-то заподозрить. На самом деле один человек зашел в дом и вышел обратно, но они даже не заметили его.
