Дочь палача и дьявол из Бамберга - Пётч Оливер

2

26 октября 1668 года от Рождества Христова, ночью в Бамберге

Когда Магдалена уже решила, что они никогда не разыщут дом дяди, отец вдруг остановился и торжествующе показал на двухэтажное строение прямо у северного рва.

– Ха! Что я говорил! – прогремел он. – Дом моего братца. Малость обветшал с прошлого раза, но по-прежнему великолепный. Долго же Барт Совету зад лизал, чтоб ему в городе позволили жить…

Магдалена обвела хмурым взглядом окутанный туманом, покосившийся дом. К нему примыкали небольшой сарай и конюшня. Краска давно облупилась, и стоял он так близко ко рву, что казалось, в любую минуту может рухнуть в зловонную трясину. И все-таки строение было внушительным. Магдалена невольно вспомнила отцовский дом в Шонгау; он располагался в зловонном Кожевенном переулке, за городскими стенами, и по размеру даже близко не мог сравниться с домом Бартоломея. Магдалена заподозрила, что едва прикрытая неприязнь отца к своему брату вызвана в какой-то мере завистью.

Сквозь закрытые ставни первого этажа на улицу пробивалась тонкая полоса неверного света. Палач решительно заколотил в массивную деревянную дверь. В скором времени послышался приглушенный, но знакомый голос, от которого у Магдалены сердце забилось чаще.

– Это вы, дядя Бартоломей? – спросил кто-то осторожно. – Я не думал, что вы так рано вернетесь из камеры. Почему…

– Георг, чтоб тебя, это я, твой отец! Давай открывай уже. Или хочешь, чтоб мы так и стояли на холоде?

Палач дернул за ручку, и изнутри донесся шорох. Потом засов отошел в сторону и дверь распахнулась.

– Георг! Слава небесам!

При виде младшего брата Магдалена радостно вскрикнула. Они не виделись вот уже два года. Георг вырос, юношеские прыщи на его лице сменились черным пушком. В свои шестнадцать лет он выглядел теперь куда сильнее и крепче, словно уменьшенная копия отца с крючковатым носом, широкой грудью и черными взъерошенными волосами. Георг расплылся в улыбке и со смехом покачал головой:

– Похоже, мои молитвы были услышаны! Еще сегодня утром дядя говорил, что вы, наверное, так и не приедете на его свадьбу. Но я знал, что вы меня не оставите… Господи, как же я рад вас видеть!

Одного за другим Георг обнял сначала отца, затем Барбару и наконец Магдалену. Потом подхватил ликующих племянников и по очереди подбросил высоко в воздух.

– Дядя Георг, дядя Георг! – восторженно кричал Пауль. – Ты смастеришь мне меч, как у палачей?

– Как у палачей? – растерялся Георг.

– Я рассказал, как ты раньше вырезал им мечи, – пояснил Симон, стоя чуть в стороне. – Мальчишки, ты же знаешь… Боюсь, они теперь успокоятся, только когда получат по клинку.

Георг ухмыльнулся, отпустил ребят и пожал Симону руку.

– Получат они свои мечи, даю слово бесчестного подмастерья. – Он заговорщически взглянул на Пауля: – А будешь слушаться, сможешь как-нибудь подержать меч дяди Бартоломея. Он у него даже длиннее, чем у деда.

– Как будто в этом все дело, – проворчал Куизль. – Шею перерезать я и кухонным ножом смогу.

– Вы хоть иногда можете поговорить о чем-нибудь другом? – покачала головой Магдалена. – Вечно эти мечи! Хоть Петер унаследовал от отца мирный характер… Из вашей породы мне и одного хватает по горло.

Она со вздохом кивнула на маленького Пауля, который как раз колол брата воображаемым кинжалом.

Симон улыбнулся и привлек к себе ноющего сына.

– Петер в свои пять лет уже умеет читать, – сообщил он с гордостью. – Латынь, немецкий и даже несколько греческих букв. Я сам его учил, и в лекарствах…

– Может, впустишь наконец старого отца, Георг? – перебил его Куизль. – Думаю, мы довольно настоялись в осеннем тумане. Хотя я и в трактире могу переночевать, если тебе так больше нравится.

– Входи, конечно. – Георг отступил в сторону и пропустил родных в дом.

В углу пылала жаром изразцовая печь, и Магдалена тут же позабыла о сырости и тумане. В общей комнате было прибрано; чувствовалось радушие. Пол устилал свежий тростник, и в центре стоял недавно обструганный стол на большую семью. За ним помещался красный угол: рядом с распятием и засушенными розами висел меч палача. Он и в самом деле был чуть длиннее, чем у Куизля в Шонгау. Пауль не раздумывая устремился за клинком, но Георг со смехом схватил его за шкирку.

– Успеешь еще подержать его, – успокоил он мальчика. – А сейчас пусть лучше Барбара отведет вас наверх. Вам давно спать пора.

Девушка закатила глаза, но послушно взяла детей за руки и стала подниматься по узкой лестнице. Мальчики зевали и почти не сопротивлялись. Вскоре сверху донеслись успокаивающие звуки колыбельной.

Некоторое время все хранили молчание. Затем Георг снял со стены внушительных размеров меч и протянул отцу.

– Рукоять из акульей кожи, – пояснил он с гордостью. – Если у палача вспотеют руки, она становится шершавой, будто из тысячи мелких зубов. Насколько я знаю, такие мечи есть только у палачей Бамберга. Ни на дюйм не выскользнет. Попробуй.

Куизль пожал плечами и отвернулся.

– Если у палача потеют руки, это значит только одно: он наложил в штаны. А пугливый палач ничуть не лучше старой беззубой шлюхи. – Якоб склонил голову набок и окинул комнату оценивающим взглядом. – Но должен признаться, с прошлого моего приезда тут кое-что переменилось. Значит, Бартоломей и вправду чего-то добился. Вот уж чего не ожидал от бледного боязливого паренька…

– Вот подожди, пусть он на Катарине женится, – ответил Георг. – Его предыдущая жена была родом из семьи живодера. Славная Йохана, помилуй Господи ее душу, умерла от чахотки. Денег в семью, видимо, не приносила, и детей у них не было. – Он тихо вздохнул, а потом приосанился. – Но с новой женой дядя не прогадал – дочь судебного секретаря. Приданое всем на зависть. А уж глянуть на Катарину, так и не представишь, чтобы ее какая хворь сломила, – добавил он с ухмылкой. – Ну, скоро вы сами ее увидите. Это она заставила дядю Бартоломея пригласить родственников. Катарина хочет отпраздновать свадьбу с размахом.

Куизль нахмурился:

– И Барт получил на это разрешение Совета? Кто ж позволит палачу жениться на ком-то из высших кругов?

– Разрешение уже у него в кармане. Его будущий тесть, видимо, как-то обстряпал это дело. – Георг улыбнулся и повернулся с объяснениями к Магдалене: – Палач в Бамберге – не то что в Шонгау. Может, мы и не знатные горожане, зато на улице нас не сторонятся. С нами считаются. Тебе тут понравилось бы, сестрица.

– Неудивительно, что Бартоломей теперь как сыр в масле катается, – вмешался Куизль. – После всего, что в городе случилось… В Бамберге палачам живется, как священникам в ином городишке.

Магдалена обратила на отца растерянный взгляд:

– Что… что ты имеешь в виду?

Палач отмахнулся:

– Мне до этого дела нет. А где, собственно, мой почтенный братец?

Георг вернул меч на место. В красном углу между распятием и розами клинок смотрелся как языческий символ.

– Дядя еще в камере. Только вчера был допрос с пристрастием, и он приводит инструменты в порядок. Упрямый вор, крал пожертвования в церкви Святого Мартина… – Юный подмастерье вздохнул: – Все доказательства против него. Но ты же знаешь, как у нас всё. Без признания не вынесешь приговор. Он даже на дыбе ни в чем не сознался, и пришлось его отпустить.

– Допрос, значит… Видно, тебе тут есть чем заняться?

– Дядя даже дает мне поручения во время пыток или казней. – Георг скрестил руки на широкой груди. – Не то что у тебя. Ты мне только повозку скоблить разрешал.

– Так тебе, видно, по душе, что тебя из Шонгау изгнали? – огрызнулся Куизль и хлопнул по столу так, что миски задребезжали. – Уж будь покоен, Лехнер не скоро тебе вернуться позволит.

Повисло неловкое молчание, и Магдалена тихо вздохнула. Два года назад ее брат ввязался в драку с печально известными братьями Бертхольдами и избил до полусмерти младшего из них. С тех пор сын пекаря хромал, и судебный секретарь Лехнер на пять лет изгнал Георга из Шонгау. Для отца это стало тяжелым ударом. С тех пор ему с горем пополам помогал вечно пьяный живодер, и сын палача из Штайнгадена метил на его место.