Дева в голубом - Шевалье Трейси

— Держите его, он задыхается! — выкрикнула я.

Передо мной возвышалась стена спин. Я метнулась к противоположной стороне круга.

— Пустите, я акушерка, я знаю, что надо делать!

Люди, которых я расталкивала, повернулись ко мне. Лица были суровы и непроницаемы.

— Надо постучать его по спине, в легкие не поступает воздух! Живо! Если не поторопиться, нарушится мозговое кровообращение.

Я умолкла. Оказывается, я говорила по-английски.

Появилась мать младенца, и, ящерицей проскользнув сквозь толпу, принялась яростно колотить младенца по спине. «Слишком сильно», — подумала я. Люди не сводили с нее глаз в суеверном молчании. Я пыталась вспомнить, как по-французски будет «потише», когда младенец внезапно закашлялся и изо рта у него вылетела обсосанная конфетка. Он судорожно вдохнул и громко заревел. На лицо его вернулась краска.

Раздался общий вздох, и круг людей разомкнулся. Я поймала холодный взгляд хозяина и уже открыла рот, собираясь заговорить, как он повернулся, взял поднос и вернулся в кафе. Я сложила газеты и ушла, не заплатив.

После этого эпизода мне стало совсем неуютно в городке. Я избегала кафе и женщины с ребенком. Теперь было даже трудно смотреть людям в глаза. Мой французский стал хуже, акцент явно усилился, что сразу же отметила мадам Сентье. «Что случилось? Вы ведь делали такие успехи».

Перед глазами у меня возникла стена спин. Я промолчала.

Однажды, стоя в очереди в boulangerie, я услышала, что женщина впереди меня собирается идти отсюда в lа bibliothиque, и, судя по всему, эта самая bibliothиque находится совсем рядом, за углом. Мадам передала ей книгу в мягкой обложке — какой-то дешевый любовный роман. Я купила багеты и пирожные, сведя на сей раз к минимуму ритуальный обмен репликами с мадам. Затем выскочила на улицу и пристроилась к женщине, делавшей свои ежедневные покупки. Время от времени она останавливалась поговорить с прохожими и торговалась с лавочниками, я же тем временем сидела на скамье, глядя на нее поверх обреза газетной страницы. Задержавшись попеременно на трех сторонах рыночной площади, женщина в конце концов стремительно вошла в здание мэрии. Я сложила газету и бросилась следом. Оказавшись внутри, я принялась расхаживать по вестибюлю, изучая разного рода документы — от извещения о свадьбах до разрешения на строительство домов. Женщина тем временем поднималась по длинной лестнице. Перескакивая через ступеньку, я бросилась следом и вошла за ней и ту же дверь. Закрывая ее, я обнаружила, что впервые за все время, что прожила в городке, оказалась в месте, которое хотя бы выглядит знакомым.

Библиотека в Лиле отличалась тем сочетанием деловитости и покоя, который так привлекал меня в общественных библиотеках дома, в Америке. Несмотря на скромные габариты — всего два зала, — здесь были высокие потолки и несколько окон без штор, что придавало старому зданию удивительное ощущение простора и воздушности. Несколько человек оторвались от своих занятий, чтобы посмотреть на меня, но, к счастью, любопытство их было быстро удовлетворено, и один за другим они вернулись к чтению или негромкому разговору.

Я огляделась и прошла к столу регистрации заполнить формуляр. Любезная дама средних лет в модном платье оливкового цвета разъяснила, что мне следует предоставить какой-нибудь документ, свидетельствующий о местожительстве. Кроме того, она тактично кивнула в сторону полки с многотомным франко-английским словарем и указала на небольшую английскую секцию.

Когда я пришла в библиотеку в следующий раз, за столом регистратуры моей знакомой не было; на ее месте стоял, разговаривая по телефону, мужчина с карими глазами, взгляд которых был устремлен в какую-то точку на площади, и иронической улыбкой на скуластом лице.

Не дойдя до него нескольких шагов, я свернула в сторону англоязычной секции. Судя по ее содержимому, составилась она из книг, подаренных туристами: это было откровенное чтиво, триллеры и эротическая литература. Правда, имелось и неплохое собрание романов Агаты Кристи. Выбрав один из них, ранее не читанный, я принялась рыться на полках французской литературы. Мадам Сентье советовала почитать Франсуазу Саган, это поможет усовершенствовать язык. Я выбрала «Прощай, грусть» и направилась к регистрационному столу. Посмотрев на сидевшего за ним молодого волка и оценив все легкомыслие своего выбора, я остановилась, снова подошла к англоязычной секции и сняла с полки «Женский портрет» Генри Джеймса.

Некоторое время я рассеянно листала «Пари-матч», потом все-таки понесла свою добычу к столу. Сидевший зa ним мужчина сурово посмотрел на меня, оценил про себя мой выбор и, пряча в уголках рта едва заметную усмешку, сказал по-английски:

— Ваш читательский билет, пожалуйста.

«Черт бы тебя побрал», — выругалась я про себя. Ненавижу эти высокомерные оценивающие взгляды, ненавижу, когда в тебе заранее видят американку, не умеющую говорить по-французски.

— Мне хотелось бы записаться, — сказала я по-французски, тщательно подбирая слова и стараясь четко, без малейшего американского акцента произносить их.

Он протянул мне формуляр.

— Заполните, пожалуйста, — распорядился он по-английски.

Я так обозлилась, что в графе «фамилия» вместо Тернер написала Турнье, и вместе с водительским удостоверением, кредиткой и банковским уведомлением, на котором значился наш местный адрес, сердито подтолкнула к нему. Он посмотрел документы, затем перевел взгляд на формуляр.

— Как это понять — Турнье? — Он постучал пальцем по анкете. — Тернер, не так ли? Как Тина Тернер?

— Да, — я по-прежнему говорила по-французски, — но изначально мои предки были Турнье. Они изменили фамилию, переехав в Соединенные Штаты, чтобы она звучала по-американски. Это было в девятнадцатом веке.

Так гласило семейное предание, эта его часть была мне известна, чем я немало гордилась. Но на моего собеседника слова не произвели решительно никакого впечатления.

— Многие меняют имена, когда эмигрируют…

Я отвернулась, избегая его насмешливого взгляда.

— Ваша фамилия Тернер, и на формуляре следует писать Тернер, не так ли?

— Я… В общем, поскольку сейчас я живу здесь, — я перешла на английский, — решила, что буду называться Турнье.

— Но никакого документа с этим именем у вас нет?

Я покачала головой, сцепив пальцы, мрачно посмотрела на стопку книг и, к ужасу своему, почувствовала, что глаза наполняются слезами.

— Ладно, не имеет значения, — пробормотала я, стараясь не смотреть на него, сгребла все бумаги в одну кучу, круто повернулаоь и зашагала к выходу.

Ночью я вышла на крыльцо отогнать кошек, затеявших драку на улице, и споткнулась о стопку книг. Наверху белел читательский билет, и выписан он был на имя Эллы Турнье.

В библиотеку я все эти дни не заходила, борясь с желанием нанести специальный благодарственный визит. Дело в том, что я так и не поняла, как надо благодарить французов. Когда покупаешь что-нибудь, они рассыпаются в благодарностях, но что-то заставляет сомневаться в их искренности. Интонацию толком не разберешь. Однако же саркастический тон библиотекаря сомнению не подлежал, и мне трудно было представить, что он с достоинством примет слова признательности.

Некоторое время спустя, прогуливаясь по набережной, я увидела его сидящим на солнце перед входом в кафе, где я раньше пила кофе. Казалось, он был целиком поглощен своими мыслями, и я в нерешительности остановилась, не зная, что сделать — то ли подойти, то ли незаметно пройти мимо. Но тут он оторвался от созерцания воды, поднял голову и перехватил мой взгляд. Выражение лица его, однако, не изменилось — мысли, казалось, были по-прежнему далеко.

— Bonjour, — глуповато улыбнулась я.

— Bonjour. — Он слегка приподнялся и кивнул на соседний стул. — Кофе?

— Oui, s'il vous plaît, [7] — поколебавшись ответила я и села рядом.