Шпион, выйди вон - Ле Карре Джон

Некоторое время он так и стоял в темноте и выжидал, зажав в одной руке пистолет, а в другой кусок нитки; толстый босой шпион, как непременно назвала бы его Энн, обманутый в любви и оказавшийся неспособным к ненависти.

Затем, все так же держа в руке пистолет, он на цыпочках подошел к окну, откуда просигналил пятью короткими вспышками – быстро, одна за другой.

Подождав довольно долго ответного сигнала, подтверждающего правильный прием, он вернулся на свой пост и продолжал слушать.

* * *

Гиллем бежал по асфальтовой дорожке вдоль канала, и фонарик дико плясал у него в руке; наконец он поравнялся с низким арочным мостом и стальной лестницей, зигзагами поднимающейся к Глостер-авеню. Калитка оказалась закрытой, ему пришлось перелезть через нее; при этом он до локтя разодрал себе рукав. Лейкон, одетый в какое-то старое деревенское пальто, стоял на углу Принсез-роуд с портфелем в руке.

– Он там. Он приехал, – прошептал Гиллем. – Джералд у него.

– Мне не нужно, чтобы вы устроили кровавую бойню, – предупредил Лейкон.

– Я хочу, чтобы все было абсолютно тихо и спокойно.

Гиллем не удосужился ответить. В тридцати метрах по дороге их ждал Мэндел в нанятом на всю ночь такси. Они ехали минуты две, не больше, и остановили такси, немного не доезжая до изогнутой улицы. Гиллем уже держал наготове ключ от двери, который ему дал Эстерхейзи. Дойдя до дома номер пять, Мэндел с Гиллемом перелезли через калитку, чтобы лишний раз не шуметь, и приблизились к дому, ступая по траве вдоль кромки дорожки. Пока они шли, Гиллем коротко обернулся, и ему на мгновение показалось, что за ними кто-то наблюдает в тени дверного проема через дорогу; он не мог различить, мужчина или женщина; но когда он обратил внимание Мэндела на черный силуэт, там уже ничего не было, и Мэидел довольно грубо приказал ему взять себя в руки. Свет на крыльце не горел. Гиллем пошел вперед, Мэндел остался ждать под яблоней.

Гиллем вставил ключ в замок, повернул его и почувствовал, что дверь открыта.

«Идиот несчастный, – торжествующе подумал он, – что ж ты даже защелку не опустил?» Он приоткрыл дверь на пару сантиметров и замешкался. Он медленно и глубоко дышал, набирая в легкие побольше воздуха перед решающим броском.

Мэндел приблизился еще на несколько шагов. По улице прошли двое молодых парней, громко смеясь, чтобы было не так страшно идти поздно ночью. Гиллем еще раз оглянулся, но так никого больше и не заметил. Он шагнул в прихожую.

На ногах у него были замшевые туфли, и они неожиданно скрипнули по паркету, который, как назло, никто не догадался накрыть ковриком. Стоя у двери в гостиную, он довольно долго слушал, что там происходит, пока в нем не закипела безумная ярость.

Его зверски замученные агенты в Марокко, его изгнание в Брикстон, его ежедневные бесплодные усилия, после которых у него оставалось лишь чувство опустошенности оттого, что он стареет, а юность, словно вода, ускользает между пальцами; унылая тоска, которая с каждым днем все сильнее сжимала вокруг него свои тиски, а способность в полную силу любить, смеяться и наслаждаться жизнью постепенно истощалась; постоянное размывание когда-то таких ясных критериев героизма, на которые он старался ориентироваться; препятствия и испытания, он взвалил их на себя во имя молчаливой преданности делу всей своей жизни – все это он сейчас готов был швырнуть в ухмыляющуюся рожу Хейдона. Хейдон, когда-то бывший его исповедником; Хейдон, с которым было так хорошо вместе посмеяться, поболтать, выпить чашечку этого вечно пережженного кофе; Хейдон, образец, по которому он строил свою жизнь.

И даже более того. Теперь он это видел, теперь он это понимал. Хейдон был для него больше, чем просто образец, он был для него источником вдохновения, путеводной романтической звездой, хотя романтика давно вышла из моды. Он был для него воплощением понятия «истинный англичанин», которое – именно по причине своей неопределенности, расплывчатости и неоднозначности – до сих пор придавало смысл всей жизни Гиллема. Питер чувствовал, что сейчас его не просто предали, но сделали сиротой. Его подозрения и обиды, так долго бывшие направленными на внешний мир – на его женщин, на его неудавшиеся любовные опыты, – сейчас тугим узлом завязались вокруг Цирка и его магического очарования, которое долгие годы поддерживало в нем веру, а теперь разбилось вдребезги. Со всей силой, на какую был способен, он отшвырнул дверь и влетел в комнату с пистолетом в руке. По разные стороны низкого столика там восседали Хейдои и грузный мужчина с черной челкой.

Поляков – Гиллем узнал его по фотографиям – курил трубку, как истый англичанин. Он был одет в серый кардиган с «молнией» сверху донизу, похожий на куртку от спортивного костюма. Он даже не успел вынуть трубку изо рта, как Гиллем уже схватил Хейдона за отвороты пиджака и выдернул его из кресла одним рывком. Отбросив в сторону пистолет, он стал трясти Хейдона, как щенка, из стороны в сторону и орать на него, будто в беспамятстве. Потом вдруг он понял, что это бессмысленно. В конце концов, это ведь все тот же Билл, с которым они так много сделали вместе. Гиллем сам отпустил его и отошел назад, и лишь после этого Мэндел крепко схватил его за руку, и он услышал, что Смайли, как всегда вежливо, попросил «Билла и полковника Викторова», как он их назвал, положить руки за голову, пока не приедет Перси Аллелайн.

– Там снаружи никого не было, ты не заметил? – спросил Смайли Гиллема, пока они ждали.

– Там все тихо и спокойно, как в могиле, – ответил Мэндел за двоих.

Глава 37

Бывают в жизни моменты, столь насыщенные событиями, что то время, в которое они происходят, кажется нереальным. Для Гиллема, как, впрочем, и для всех остальных присутствующих, этот вечер был одним из таких моментов.

Непрекращающаяся тревога Смайли и его частые настороженные взгляды из окна; безразличие Хейдона; не ставшая ни для кого неожиданностью вспышка негодования Полякова, его требования, чтобы с ним обращались сообразно его дипломатическому статусу – требования, которые Гиллем со своего места на диване с нескрываемой угрозой в голосе пообещал «удовлетворить», – прибытие слегка сбитых с толку Аллелайна и Бланда; новые протесты и всеобщее паломничество наверх, где Смайли прокрутил им пленку; долгое мрачное молчание, последовавшее после их возвращения в гостиную; прибытие Лейкона, а потом и Эстерхейзи с Фоном; хлопоты Милли Маккрейг, безмолвно приготовившей им чай, – все эти события разворачивались с театральной неестественностью, которая, совсем как та поездка в Аскот целую вечность назад, усугублялась неестественностью времени суток. С другой стороны, все происходящее, включавшее в себя поначалу и физическое принуждение Полякова, и поток отборных русских ругательств в адрес Фона за то, что тот непонятно в какой момент успел ударить его, несмотря на бдительность Мэндела, – все это служило каким-то нелепым фоном единственному намерению Смайли посовещаться и убедить Аллелайна, что Хейдон предоставил им шанс провести с Карлой переговоры на предмет спасения того, что осталось от агентурных сетей, проваленных им, Хейдоном, – и сделать это нужно если не из профессиональных, то хотя бы из чисто гуманных соображений. Сам Смайли не был уполномочен руководить такими переговорами, да он, кажется, и не стремился к этому; возможно, потому, что Эстерхейзи, Бланд и Аллелайн лучше других осведомлены о том, кто из агентов еще может существовать хотя бы теоретически. Так или иначе, он вскоре поднялся наверх; Гиллем снова услышал, как он неутомимо ходит из комнаты в комнату, продолжая наблюдать из окон.

Итак, пока Аллелайн и его заместители удалились с Поляковым в столовую, чтобы отдельно от всех обсудить свои дела, все остальные молчаливо сидели в гостиной; одни смотрели на Хейдона, другие подчеркнуто в другую сторону. Он же, казалось, вообще никого не замечал. Подперев подбородок рукой, он сидел в углу под присмотром Фона и выглядел при этом так, будто все происходящее ему смертельно наскучило. Когда совещание наконец закончилось, все разом вышли из столовой и Аллелайн объявил Лейкону, который решительно отказался от присутствия на этих переговорах, что они условились встретиться здесь же через три дня: за это время «полковник успеет проконсультироваться со своим начальством». Лейкон кивнул. Все это было очень похоже на какое-нибудь деловое совещание.