Квинканкс. Том 2 - Паллисер Чарльз

— Это язык мести, — горячо сказала Генриетта. — Я понимаю вас, ибо у меня тоже есть причины ненавидеть своих опекунов. О, не такие веские, как у вас, далеко не такие.

— О чем вы говорите? — резко спросил я.

— О, сейчас это уже не имеет значения. И все же вы сами видели, как Том мучил меня в Хафеме тем летом. Хотя в некоторых отношениях он наименее жестокий из них. Но желать мести значит отплачивать за несправедливость той же монетой.

— Но в моем случае меня побуждают к действию обиды, причиненные не мне, но людям, которых я любил.

— Тогда, коли это не месть, — печально промолвила Генриетта, — значит, возмездие, а оно гораздо коварнее. Ибо позволяет вам с такой легкостью выдавать свои истинные мотивы за желание восстановить справедливость.

— Неправда! — воскликнул я, а потом, не раздумывая, выпалил: — Ваша бабушка не горела жаждой мести.

— Что вы имеете в виду?

Мне ничего не оставалось, как сказать правду.

— Помните, на прошлой неделе я говорил, что, купив кодицилл, мой дед сначала собирался представить его суду, но потом внезапно переменил планы? Причина заключалась в том, что кто-то из момпессоновских домочадцев письменно сообщил деду о завещании и пообещал добыть его. Это была мисс Лидди, и она сдержала слово, хотя документ каким-то образом вернулся к вашему опекуну.

Явно ошеломленная, Генриетта потрясла головой.

— Бабушка Лидди могла пойти на такое?

В следующий момент в комнату вошла мисс Лидди.

— Я рада, что ты еще здесь, Джон, — весело сказала она, улыбаясь нам обоим. — Моя племянница передала мне, что хочет меня видеть — случай в высшей степени необычный, — и потому я отправилась в ее апартаменты, но она так и не явилась. Загадочная история. Вероятно, она беседует с врачом Персевала. Я знаю, племяннику сегодня хуже. После удара, случившегося с ним на прошлой неделе, его состояние неуклонно ухудшается.

Она осеклась, заметив странный взгляд Генриетты, и вопросительно посмотрела на меня, словно ожидая объяснений.

— Мисс Лидди, — признался я, — боюсь, я рассказал ей о том, как вы помогли моему деду.

— И ты, разумеется, потрясена, — сказала она Генриетте. — Дорогая моя, я пошла на такой шаг, поскольку считала поступок, совершенный моим отцом, бесчестным. Я долго размышляла о нем, но перешла наконец к действию только лишь потому, что таким образом могла спасти одну молодую женщину от ужасной участи.

Генриетта взглянула на нее с изумлением.

— Разве ты не объяснил ей, Джон? — спросила старая леди. — Ты помнишь, Генриетта, что дед Джона пытался принудить свою дочь к браку с отвратительным старшим сыном Сайласа Клоудира? Этого я никак не могла допустить. Предлагая ему завещание, я делала замысленный брак совершенно невыгодным для него.

— Если воровство вообще можно оправдать когда-нибудь, — медленно проговорила Генриетта, — полагаю, это именно такой случай.

— Воровство! Не употребляй это слово! — вскричала мисс Лидия.

— Нет, здесь следует говорить о возвращении законному владельцу, — сказал я. — Такой поступок был правильным тогда и остается правильным сейчас. Ибо, представив завещание суду, я стану законным владельцем поместья, и только тогда мне не будет грозить опасность со стороны Клоудиров. — Пристально глядя на Генриетту, я проговорил: — Поэтому я непременно попытаюсь вернуть завещание.

— Да! — воскликнула мисс Лидия. — Конечно, именно это ты и должен сделать!

— Но почему бы вам, — спросила Генриетта, — не явиться в суд в качестве наследника Хаффама до истечения установленного срока и не отдаться под защиту властей?

— Как я однажды уже сделал перед тем, как меня передали в руки Дэниела Портьюса, а затем доктора Алабастера? — возразил я. — Похоже, вы не верите мне, когда я говорю, что нахожусь в смертельной опасности, покуда Сайлас Клоудир жив.

— Если вас превыше всего заботит безопасность, — сказала Генриетта, — почему бы вам просто не позволить, чтобы суд признал вас мертвым?

Я опешил.

— Но тогда ваши опекуны лишатся поместья, — указал я, — ибо оно немедленно перейдет к Сайласу Клоудиру.

Генриетта кивнула. Значит, она руководствуется не просто корыстными соображениями, как я опасался, ибо, если Момпессоны разорятся, она останется без всяких средств. И приняв такое предложение, я докажу ей, что и мной тоже движут отнюдь не корыстолюбивые побуждения. Мисс Лидия внимательно и серьезно смотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами.

— Полагаю, так и следует поступить, — сказал я. — Я оставлю эту унизительную работу и попытаюсь найти место, более достойное меня, хотя без денег и сколько-либо приличного образования на многое надеяться не приходится.

Генриетта улыбнулась и, подавшись вперед, сжала мою руку.

— Уверена, это благородное решение.

— Милые мои дети, — сказала мисс Лидия, — мне нужно сообщить вам нечто важное, что наверняка заставит вас переменить свои намерения.

— О чем ты говоришь, бабушка? — спросила Генриетта.

— О вопросе, связанном с похищенным завещанием, который я собиралась разъяснить вам на прошлой неделе, когда нам пришлось резко прервать беседу. Если оно лишает Момпессонов права владения поместьем, тогда почему мой племянник — как и его отец до него — сохранил документ, вместо того чтобы уничтожить?

— Именно над этим вопросом я и ломаю голову с тех самых пор, как узнал о существовании завещания, — сказал я. — Ведь хранить документ, который можно использовать для отъема у них имущества, весьма рискованно. Какую такую выгоду можно извлечь из завещания, чтобы ради нее стоило так рисковать?

— Все настолько запутано, что не знаю, сумею ли я объяснить, — начала старая леди со странной улыбкой. — Моя бедная голова просто раскалывается, когда я думаю об этом. Мне кажется, я все понимаю, покуда не начинаю вникать в дело глубже, а тогда все объяснения разлетаются в разные стороны, облекаясь в потоки слов: кодициллы, судебные решения, судебные акты и постановления и все прочие уродливые термины, связанные с законом и канцлерским судом, которые вот уже более полувека тяготеют над нашим родом подобно проклятию. Но сначала я должна рассказать многое из истории семейства, чтобы вы поняли, почему мой племянник представит суду похищенное завещание сразу, как только официально объявят о пресечении рода Хаффамов.

— И завещание отменит кодицилл! — воскликнул я. А потом, осознав другие последствия, выкрикнул: — И тогда Сайлас Клоудир утратит право наследования!

— Именно так, — подтвердила старая леди. — Но как по-твоему, что станет с поместьем?

— Не знаю, — ответил я, — поскольку мне неизвестно, какие еще пункты содержатся в завещании помимо пункта о закреплении поместья за моим дедом. Но принадлежать вашему племяннику оно уж всяко не будет?

— Ты прав, — с улыбкой согласилась мисс Лидия, явно получающая удовольствие от игры. — Это лучше, чем «спекуляция». И у меня на руках козырной туз.

— Но дорогая бабушка, — запротестовала Генриетта, — коли так, почему они сохранили завещание?

— Из-за личности следующего наследника с ограниченными правами собственности, к которому переходит поместье, как только род Хаффамов официально признается пресекшимся.

Мы с Генриеттой тупо переглянулись, а потом уставились на старую леди.

— Кто он такой? — спросил я. — Не наследник ли Малифант, названный в кодицилле?

— Нет, — сказала мисс Лидия. — Условия учреждения заповедного имущества в завещании не имеют ничего общего с условиями, оговоренными в кодицилле. — Она сделала паузу. — Видишь ли, к тому времени Джеффри Хаффам поссорился со своим племянником, Джорджем Малифантом, и потому завещание создавало совершенно новую ситуацию, при которой имущество, закрепленное за его внуком, Джоном Хаффамом, и его потомками, в случае пресечения линии Хаффамов переходит к другой ветви нашего рода. Оставшийся в живых наследник, принадлежащий к этой ветви, становится полноправным владельцем поместья по завещанию.

— А кто это? — хором спросили мы с Генриеттой.