Золотой Лис - Смит Уилбур

Самодовольство белого человека не укрылось от взгляда Рейли Табаки, но лицо его осталось совершенно непроницаемым. Он заметил это мгновенное помутнение в чистых зеленых глазах кубинца. Оно было столь мимолетным, что только такой сверхнаблюдательный человек, как Рейли, мог заметить это. Он работал с этими белыми из России и с Кубы, и он давно понял, что в отношении их следует придерживаться только одного неукоснительного правила: им нельзя доверять – никогда, ни в чем и ни при каких обстоятельствах.

Он в совершенстве овладел искусством притворства; научился изображать мнимое согласие, подавать соответствующие знаки, вроде расслабления и доверчивой бесхитростной улыбки. На самом же деле ни на секунду не забывал, что перед ним белые. Как и большинство коренных африканцев, Рейли был прирожденным расистом и трайболистом. [2] И он ненавидел этих белых, которые снисходительно оказывали ему покровительство, столь же страстно, как и белых полицейских, выпустивших те роковые пули в Шарпевилле.

Он навсегда запомнил тот страшный день, когда под синим африканским небом держал в своих объятиях прекрасную черную девушку, которую любил, которая должна была стать его женой. Держал и смотрел, как она умирала, и когда все было кончено, глубоко засунул свои пальцы в пулевые отверстия на ее груди, в еще не остывшую плоть, и дал страшную клятву мести.

И эта клятва относилась не только к самим убийцам, но и ко всем этим ненавистным белым лицам, ко всем этим кровавым белым рукам, что на протяжении веков угнетали и порабощали его сородичей. Отныне единственным, что придавало смысл жизни Рейли Табаки, стала ненависть.

Он смотрел на белые лица по другую сторону стола, улыбался и черпал силы и решимость из своей ненависти.

– Итак, вы займетесь этой женщиной, решено. Пойдем дальше…

– Одну минуту, – Рамон жестом прервал его и повернулся к Джо Сисеро. – Если мне предстоит продолжать обработку Красной Розы, необходимо обсудить вопросы финансирования этой операции.

– Мы ведь уже выделили две тысячи фунтов стерлингов, – запротестовал генерал Сисеро.

– Этого хватит только на первое время. Затем понадобятся дополнительные средства. Не забывайте, что Красная Роза – дочь богатого капиталиста и для того, чтобы произвести на нее должное впечатление, мне придется соответствовать образу испанского гранда.

Последовала оживленная дискуссия, в течение которой Рейли Табака нетерпеливо постукивал карандашом по столу. Африканский отдел в четвертом управлении на положении Золушки, так что приходилось скрупулезно подсчитывать каждый рубль.

Какое жалкое и унизительное зрелище, думал Рейли, наблюдая за их препирательствами. Они скорее походили на двух старух, торгующих тыквами у пыльной проселочной дороги где-то в африканской глубинке, чем на людей, готовящих уничтожение бесчеловечного режима и освобождение пятнадцати миллионов угнетенных черных.

В конце концов они договорились, и Рейли, с трудом скрывая отвращение, смог вернуться к интересовавшей его теме:

– Теперь мы можем, наконец, обсудить маршрут моей предстоящей поездки по Африке? – Он-то полагал, что они собрались для обсуждения именно этого вопроса. – Москва его утвердила.

Заседание затянулось до вечера. Они перекусили на скорую руку тем, что им прислали из консульской столовой; дым от сигарет Джо Сисеро заволок всю комнату, поглощая солнечные лучи, которые проникали в нее через единственное окошко под самым потолком. Сама комната, специально предназначенная для сверхсекретных встреч и совещаний, располагалась на верхнем этаже консульства; ее регулярно проверяли на наличие прослушивающих устройств, к тому же она надежно укрыта от внешнего наблюдения.

Наконец, Джо Сисеро захлопнул лежавшую перед ним папку и окинул взглядом своих собеседников. Его глаза были красными от дыма и усталости.

– Полагаю, что мы обсудили все вопросы, если, конечно, у вас нет еще чего-нибудь?

Они покачали головами.

– Тогда товарищ Мачадо, как обычно, уходит первым, – заключил Сисеро. Это была элементарная предосторожность; никто не должен был видеть их вместе.

Рамон вышел из консульства через отдел виз; то была самая оживленная часть здания, и ему не составило труда затеряться в толпе студентов и прочих посетителей, оформляющих документы для поездки в Советский Союз.

У самого консульства была автобусная остановка. Он сел в 88-й автобус, но уже на следующей остановке сошел и быстро зашагал ко входу в Кенсингтнонский парк. Войдя в него через Ланкастер Гейт, побродил по розарию, пока не убедился, что за ним нет слежки; только затем направился к противоположному выходу парка.

Его квартира была расположена в узком переулке рядом с Кенсингтон Хай стрит. Ее сняли специально для операций с Красной Розой, и хотя в ней была только одна спальня, зато имелась шикарная гостиная, да и сам район был весьма престижным.

За те две недели, что он прожил в этой квартире, Рамон сумел придать ей вид давно обжитого жилья. Его чемоданы были доставлены с Кубы диппочтой. В них хранились несколько дорогих картин, доставшихся от отца, и разные семейные вещи вроде фотографий в серебряных рамках, на которых были изображены его родители, родовой замок и поместье в Андалузии времен их процветания. Стеклянная и фарфоровая посуда сохранилась в неполном наборе, зато на ней красовался старинный герб Мачадо: олень и вепрь, стоящие на задних лапах по обе стороны разделенного на четыре части щита. Клюшки для гольфа небрежно валялись в углу маленькой прихожей в поношенной кожаной сумке; на них был также вырезан герб, почти стершийся. Досконально изучив Красную Розу, он был уверен, что она обратит внимание на такие детали.

Рамон взглянул на старинные золотые часы фирмы «Картье», еще одну фамильную ценность, непривычно оттягивавшие его запястье. Нужно было спешить. За эти дни он оброс густой черной щетиной. Быстро, но аккуратно побрился, принял душ и вымыл голову, чтобы избавиться от мерзкого запаха турецких сигарет Джо Сисеро.

Перед тем как пойти в спальню, машинально оглядел себя в зеркале. Три недели назад, после возвращения из Советского Союза, он был в блестящей физической форме. Курс переподготовки для старших офицеров, пройденный им в учебном центре КГБ на берегу Черного моря, позволил довести тело до совершенства, и хотя с тех пор у него было мало времени на тренировки, это пока еще никак не сказывалось. Оно по-прежнему выглядело холеным и мускулистым, с плоским животом, покрытое курчавыми черными волосками. Его лицо и тело были всего-навсего инструментами, средствами для достижения поставленной цели. Он прекрасно понимал, что физическая привлекательность преходяща, но делал все от него зависящее, чтобы подольше ее сохранить, подобно тому, как воин тщательно заботится о своем оружии.

«Завтра на тренировку», – приказал самому себе. К услугам Рамона была секция боевых искусств в Блумсберри, которой руководил один венгерский эмигрант. Двухчасовые интенсивные занятия пару раз в неделю позволяли ему поддерживать хорошую форму для дальнейшей работы с Красной Розой.

Его бриджи для верховой езды были сшиты по кавалерийскому образцу; к ним он надел серую шерстяную рубашку с зеленым галстуком, а поверх нее куртку из твида. Что касается сапог, то они сидели на нем так, будто приросли к ногам, игриво поблескивая смазанной жиром кожей, которая идеально обрисовывала его икры при каждом шаге. Ничто, никакие деньги не могли бы создать подобного эффекта, только многие годы тщательного и любовного обращения с ними.

Он знал, что Красная Роза была прирожденной наездницей; лошади составляли неотъемлемую часть существования того класса, к которому она относилась. Эти сапоги станут для нее лучшим свидетельством принадлежности их хозяина к числу самых изысканных представителей этого же класса.

Еще раз посмотрел на часы; все шло точно по графику.

Он запер квартиру и вышел на улицу. Облака, недавно угрожающе нависавшие над головой, полностью рассеялись; был прекрасный летний вечер. Казалось, даже природа на его стороне.