Темная игра смерти. Том 2 - Симмонс Дэн
– Гончая, – удовлетворенно заметил Кеплер за обедом. – Гончая с клыками.
Саттер в этот вечер решил положиться на обработанную пешку, заявив, что будет использовать человека по имени Амос, который в течение двух лет был его личным телохранителем в Библейском центре, низкорослого мужчину с бандитским лицом и телом полузащитника.
Вилли снова намеревался пустить в ход Дженсена Лугара. Хэрод сообщил лишь, что будет использовать польского еврея, и больше не захотел принимать участие в разговоре.
Предыдущим вечером Барент и Кеплер сделали ставки почти в десять тысяч долларов, теперь они удвоили их. Все сошлись во мнении, что для второго вечера ставки невероятно высоки и соперничество обещает быть жестким.
Когда солнце зашло за тучи, Барент сообщил, что барометр быстро падает, с юго-востока приближается шторм. В половине одиннадцатого все поднялись из-за стола и направились в Игровой зал, оставив телохранителей и обслуживающий персонал за дверью.
Игроки расселись по своим местам, лица их снова стали походить на неподвижные маски. Это впечатление еще больше усугублял свет единственной люстры, висевшей над столом. Время от времени темное небо за окном освещалось вспышками молний. Барент распорядился отключить иллюминацию в дубовой аллее, чтобы наслаждаться величавым зрелищем надвигавшейся грозы.
– До начала Игры осталось тридцать секунд, – объявил он.
Четверо игроков закрыли глаза и напряглись в ожидании. Хэрод отвернулся и принялся смотреть, как яркие вспышки освещают силуэты деревьев вдоль дубовой аллеи и иссиня-черные грозовые тучи. Он не имел ни малейшего представления, что случится, когда поднимется решетка камеры с евреем по имени Сол. Тони не собирался вторгаться в его сознание, а без этого он не мог знать, что происходит.
Однако именно такое положение вещей вполне устраивало Хэрода. Что бы там ни замышлялось, кто бы ни пытался смешать карты, введя в колоду этого еврея, какие бы цели они ни преследовали, его это не волновало. Он знал, что не будет иметь никакого отношения к событиям последующих шести часов и что в этой игре он не участвует. В этом он не сомневался.
Никогда еще Хэрод не заблуждался так жестоко.
Глава 65
Сол просидел в своей крохотной нише более суток, когда вдруг механизмы, скрытые в каменных стенах, заскрежетали и стальные прутья решетки поползли вверх. На мгновение он растерялся.
Его заключение вызывало у него странное чувство спокойствия, словно все сорок предшествовавших лет исчезли и он вернулся к самому важному в своей жизни. Двадцать часов он пролежал в холодной каменной нише, размышляя о жизни и подробно вспоминая вечерние прогулки с Натали возле фермы в Кесарии, залитый солнцем песок и томные зеленые волны Средиземного моря. Он вспоминал их беседы и смех, откровения и опасения, а когда засыпал, его тут же охватывали видения, уносившие туда, где жизнь утверждала себя иначе перед лицом жестокого самоотречения.
Дважды в день охрана просовывала в щель еду, и Сол ел. Низкие пластиковые подносы были наполнены макаронами с консервированным мясом. Пища для космонавтов. Но Сола не удивляла эта ирония судьбы: космический паек подавался в загоне для рабов! Он съедал все, пил воду и возвращался к упражнениям, чтобы не затекали мышцы и не замерзало тело.
Больше всего он тревожился о Натали. Они предвидели многое из того, что им предстояло сделать, до мельчайших подробностей изучили план действий поодиночке, но, когда подошло время расставания, оба почувствовали горький привкус трагического конца.
Сол вспомнил освещенную солнцем спину уходящего в небытие отца и руку Иосифа на его плече.
Лежа в темноте, пропахшей вековым страхом, он размышлял о мужестве. Об африканцах и коренных жителях Америки – индейцах, заточённых в этих же каменных клетках, вдыхавших этот же запах безнадежности и не знавших тогда, что они победят, что их потомки обретут свободу и достоинство, в которых было отказано тем, кто дожидался здесь своей смерти. Он закрыл глаза и тут же увидел вагоны, въезжавшие в Собибур, застывшие, сваленные в кучу трупы, жмущиеся друг к другу тела в поисках тепла, которому неоткуда было взяться. Но за этими телами и укоризненными взглядами он различал молодого сабру, который шел из кибуца на работу в садах или вооружался для ночного патрулирования. В его лице сквозили твердость и уверенность, и он был полон жизни. Собственно, сам факт его существования и был ответом на вопрошающие взгляды мертвецов Собибура, которых партия за партией сваливали в ров в 1944 году…
Сол тревожился за Натали и боялся за себя, как боятся лезвия опасной бритвы, приближающегося к глазам, вкуса холодной стали во рту. Однако ему был знаком этот страх, и он приветствовал его возвращение, позволяя ему проникать в себя, но не желая покоряться. Тысячу раз Сол мысленно повторял все пункты плана, которые ему предстояло выполнить. Анализируя возможные препятствия, он прикидывал различные варианты их устранения. Он размышлял над тем, как поступит Натали, если старуха согласится следовать их плану, и что ей придется делать в более вероятном случае, если Мелани Фуллер начнет вести себя с непредсказуемостью, обусловленной ее безумием. И решил, что все равно будет продолжать, даже если Натали погибнет. И даже если все их планы рухнут, он тоже будет продолжать. Он будет действовать и в том случае, если не останется никакой надежды.
Сол лежал в темной нише на холодном камне и размышлял о жизни и смерти – своей собственной и других людей. Он анализировал все непредвиденные повороты событий, а затем начинал изобретать новые. И все же в тот момент, когда прутья решетки со скрежетом поползли вверх и остальные четверо заключенных зашевелились и начали выбираться из своих камер, Сол Ласки в течение целой минуты, которая, казалось, длилась вечно, не знал, что ему делать.
Он вылез из своей ниши последним и замер. Каменный пол обжег холодом его босые ноги. Марионетка, именуемая Констанцией Сьюэлл, смотрела на него сквозь стальные прутья и спутанные волосы, когда он последовал за остальными к дверному проему, ведущему во тьму.
Тони Хэрод сидел в Игровом зале и из-под опущенных век наблюдал за лицами четверки, ожидающей начала ночного состязания. Лицо Барента выражало спокойствие и удовлетворенность, уголки его рта подрагивали в легкой улыбке. Кеплер, запрокинув голову, хмурился от напряжения. Джимми Уэйн Саттер сидел, наклонившись вперед и положив руки на стол, его морщинистый лоб и верхняя губа были покрыты капельками пота. Вилли так глубоко зарылся в кресло, что свет падал лишь на его лоб, острые скулы и нос. И все же Хэроду казалось, что глаза старика открыты и он не сводит с него своего пристального взгляда.
Сам Хэрод ощущал внутри растущую панику по мере того, как осознавал всю абсурдность своего положения. Он даже не пытался прикоснуться к сознанию еврея, поскольку знал: кто бы им ни руководил, ему не дадут в него войти. Он еще раз окинул взглядом лица присутствующих. Кто в состоянии управлять двумя суррогатами одновременно? Логика подсказывала, что это под силу только Вилли – в его пользу говорили и Способность старика, и цель, которой он руководствовался. Но к чему тогда этот разговор в саду? Хэрод чувствовал растерянность и страх, и его мало утешала мысль, что Мария Чен осталась внизу, спрятав револьвер в катере, ожидающем их у пристани на случай, если возникнет необходимость бегства.
– Черт побери! – вскричал Джозеф Кеплер.
Все четверо открыли глаза и уставились на Хэрода. Вилли подался вперед, лицо его побагровело от ярости.
– Что ты делаешь, Тони? – Затем он окинул ледяным взглядом остальных. – Или это не Тони? Так вот что, по-вашему, честная Игра?
– Постойте! Постойте! – воскликнул Саттер, снова закрывая глаза. – Смотрите! Он убегает. Мы можем… все вместе…
