Краткая история семи убийств - Джеймс Марлон
Еще хуже то, что он распекал директора за вещи, в которых сам ни уха ни рыла. Я слышал, адмирал так рассвирепел, что расплескал себе по штанам горячий чай с лимоном. Пошли звонки по всему свету с дознаниями, кто что знает о директиве и от кого она вообще исходит. Разумеется, когда позвонили мне, я сказал, что в Конторе налицо передел сфер влияния между мистером Бушем и адмиралом Танни, а я просто выполняю приказы. Чьи? Нет, не Особого отдела, если вас интересует именно это. Я не творю политику, я обеспечиваю ее проведение. Забавно: в тот момент я был уверен, что продвижения по служебной лестнице мне не видать, а сама служба будет складываться так, что жена на нее будет лютовать куда больше, чем я сам. Но надо же, к семьдесят девятому году Ямайка отрадно изменилась, и теперь она уже не отхожее место, которым была. Во всяком случае, на сегодня. На следующей неделе мы летим в Аргентину, и Клэр впервые за годы выглядит счастливой. «Ну что, нам теперь налегать на испанский?» – говорит мой малыш, и только тут я вспоминаю, что мы три года не были в испаноязычной стране. Судя по числу звонков, которые она сделала в этом месяце исключительно на испанском языке, она, похоже, рассылает предупреждение всем своим стервозам-подругам, что орел скоро приземлится. Забавно, в какой растерянности пребывают те, кто злопыхал, перешептываясь о неприязни Клэр к этой стране и желании вновь оказаться в Вермонте: теперь ей насчет Вермонта как будто память отрезало. Интересно, понадобится ли моему преемнику это пресс-папье. Бог его знает, оно мне как бы и не нужно, но… почему бы и не взять. Я сегодня такой рассеянный. Черт возьми, о чем я таком думал?.. А, Вольфсбрикер. Югославия. Адмирал в приступе гнева. А что, Контора ведь действительно действовала в обход закона.
А вот эта точилка сгодилась бы моему сыну. От одной точилки гребаный офис не обеднеет, а если и да, то кому какое дело? Можно подумать, кто-то на Ямайке ведет учетные ведомости. Самое пофигистское на свете место, в котором я… Нет, неправда: Эквадор был гораздо, гораздо хуже. Меня определенно разбирает злость, хотя не могу взять в толк почему. Может, потому, что мы возвращаемся в эту долбаную Аргентину. Не скажу, что она мне настолько уж поперек души; напротив, даже приятно будет посидеть в уличном кафе, поглядывая для разнообразия на знойных аргентинок. Да, такая вот страна. Блин. Я не собираюсь быть десятитысячным белым, запавшим на эту страну. Я на нее ни в коем случае не западаю. Или если я хочу это сделать, то мне нужно по меньшей мере забить на все и курить «траву» на Трежер-Бич вместе со всеми кончеными хиппи. На Ямайке сейчас безмятежный вечер – на данный момент единственное место в мире, где относительно спокойно. Потому что Иран… Боже правый, подумать только: нас когда-то направляли туда. Или взять этого президента, что курам на смех [146]. Луис рассказывал, что уже вскоре после того, как он въехал на своей ковбойской заднице в офис, то учинил Конторе форменный разгром, а нас назвал национальным позором, что, впрочем, не помешало ему завалить нас кучей разнарядок еще большей, чем при Форде, и почти такой же, как при Никсоне. Сам он, разумеется, смотрел на это по-иному. Перманентный приступ совести, не иначе. Кто его знает? Этот парень печется о каких-то там чернокожих за границей, в то время как в своей собственной стране он для родных ниггеров ночлежек построить не может. Или давайте подорвем апартеид – не иначе как ради красных башмаков с чечеточными каблуками. А с какими, позвольте, целями вы думаете его подрывать? Вот уже годы как АНК [147] спонсируется Советами, потому как при прочих равных и при всей своей говнистости в социальном плане коммунизм по прогрессивности превосходит нас. Он хочет сделать апартеиду летальную инъекцию и избавить Родезию от этого нацистского выродка Яна Смита [148].
Я знаю двоих из тех парней, что были внедрены в БГБ [149], и их обоих ухватила за задницы тайная полиция Родезии. Надо иметь ну просто какой-то иной, новый уровень некомпетентности, чтобы попасться в неуклюжие лапы африканских спецслужб. Короче, трое из наших попали к тем долболобам, а четвертого слило само БГБ. Представляю, как гордились собой те африканеры – небось ходили, индюками вздуваясь от спеси. Нам вообще не надо было соваться в ту гребаную Африку: пускай бы она оставалась гребаным англичанам, вшивым бельгийцам и чертовым португалам, все еще помешанным на колониализме, как и триста лет назад… Бог ты мой, Барри, если б кто-нибудь сейчас тебя слышал, то решил бы, что ты становишься либерастом. Спасибо Луису как минимум за то, что заставил меня очнуться и увидеть, что на самом деле творится вокруг. Или, может, то был Уильям Адлер…
Сэлли подумывает, может, ее тоже перераспределят. Моя секретарша, как бы это сказать, слегка на меня запала. Это очень приятно сознавать. Жена обучает испанскому Айдена. Что до Тимоти, то он уже не помнит из него ни единого слова. Узнав, что мы уезжаем, он прямо-таки рассвирепел. «Эдиоцкие какие-то дела!» – вякнул он и брякнул о стол вилку. К тревожным симптомам можно причислить то, что он отказывается есть американскую еду, а требует только крабов, бататы, отварную свинину и плоды хлебного дерева. Пришлось напомнить мелкому ублюдку, кто в доме старший. Бедняга, он думает, что я не знаю о его маленькой ямайской подружке. Черт возьми, да я смекнул об этом сразу, как только он сказал Айдену, что его Бэтмен с Суперменом – «эдиоцкие шняги»; заметьте, это они-то, его любимые игрушки, с которыми он не расставался! Чертов соплезвон полагает, что ему известна суть любви. А между тем любовь – это переход на оседлый образ жизни, только и всего. Постепенное выпадение в осадок.
Луиса Джонсона, моего младшего compadre [150] по семьдесят шестому году, командировали обратно в Центральную Америку – видимо, «Школе Америк» на этот год понадобилась рука помощи. Кому-то ведь нужно строить армию, способную давать отпор социализму, коммунизму и прочим «измам», норовящим прибиться к нашим берегам. Забавно: мы никогда не питали друг к другу симпатии; более того, я не перевариваю этого подонка, который нещадно лупит свою жену, а теперь вот все время мне названивает. Вшивая сентиментальность насчет того, что ему нужно хоть иногда слышать несколько фраз на английском. Я мог бы ему сказать: «Вот не дубасил бы свою жену, как грушу, так было б с кем разговаривать», но это, согласитесь, как-то по́шло. Говорим мы и об особом отделе, в который он входит, а я – нет, и где теперь все реально шиворот-навыворот. Луис считает, что дело здесь в адмирале Танни – человеке, который и в лучшие-то времена имел довольно поверхностное представление о том, как устроена Контора. «Танни – канцелярская крыса», – говорил я ему. Просто просиживающий штаны и время бумагомарака. Опять же, кто испытывает доверие к человеку, предпочитающему водичку с лаймом виски или хотя бы кофе? Каков может быть его следующий шаг – пи́сать сидя? Нет уж. Это все Никсон, именно он виновен в развале ЦРУ. Начать с того, что Конторе он никогда не доверял. Вместе с тем остается лишь восхищаться простоте его мировоззрения: мир населен людьми, которые или с ним, или против него. Черт возьми, я этого парня даже ни разу не встречал.
Между тем проблема у этого мутного типа в следующем. Согласитесь, как-то нелогично – доведя дело до конца и выстроив систему гребаной слежки, жаловаться затем на утечки. Это означает, что слежкой занято столько народа, что уже не поддается учету, кто следит за кем. А что еще хуже, ответственные участки этой работы поручаются олухам, просравшим Залив Свиней, – уж их-то уровень компетентности нам известен. Взять того же Луиса: он многое знает и принципиально отказывается держать что-либо в секрете. Так, секретарь оборонного ведомства стучит на Киссинджера; во всяком случае, я про это слышал. Сложно поверить, что Киссинджер об этом не в курсе. Прослушиваются Белый дом и Кэмп-Дэвид [151]. Сам Киссинджер наушничает за своими помощниками, а люди вроде меня, казалось бы, должны эти утечки пресекать, но те происходят снова и снова. Проблема в том, что в цепочку понатыканы люди, которых мы с Луисом знаем слишком уж хорошо. Об этом мне по телефону, поминутно фыркая от смеха, говорил сам Луис. Взять, скажем, Чипа Ханта. «Дерьмо лошадиное, Дифлорио, вот наглядный пример бестолочи, в сравнении с которой даже недотепа смотрится гением. Такая вот бестолковщина. Бог ты мой, и как он только этого добивается? Один человек единолично валит весь Уругвай. Ты как думаешь, Хитрец Дики [152] ангажирует его оттого, что он почитывает шпионские романчики Чипа?» Но это, пожалуй, все, что он написал; к тому же это события восьмилетней давности, когда посеянные Никсоном всходы дали ему самому такой пинок под зад, что он не удержался у руля, а слетая, прихватил с собой без малого всех.
