Плач - Сэнсом Кристофер Дж.

— Да.

— Я понял по его манерам, по покрою его робы, что это дворцовый юрист — я достаточно долго работал среди таких людей. А вас я знаю шесть лет, знаю, каким вы бываете нервным и раздражительным, когда творится что-то опасное! — Барак ткнул в меня пальцем: — Королева снова впутала вас во что-то, верно? И кто-то из-за этого похитил Ника, а вы хотите, чтобы я помог его выручить… Нет, сначала расскажите мне всё! Всё!

Я поднял руки.

— Тише, а то услышат женщины. — Я колебался: если рассказать помощнику всё, я нарушу клятву и его же подвергну опасности этими секретами, но если я собираюсь как-то спасти Николаса, мне сейчас нужна помощь Джека. Поэтому я рассказал ему всю историю — про то, как меня в первый раз вызвала к себе королева, про пропавшее «Стенание», про двух погибших и тех, кто исчез, про признание Милдмора и про записи Анны Эскью. Я говорил тихо, а Барак таким же тихим голосом изредка задавал вопросы.

Когда я закончил, он немного посидел в задумчивости, гладя бороду, по-прежнему с сердитым видом.

— Разве вы не можете призвать на помощь людей королевы? — спросил он наконец.

— В записке сказано, что у них во дворце шпион.

— Это может быть блеф.

— Я не смею рисковать.

— А разве вы не можете написать личную записку самой королеве — ведь вы тот, кто сделает для нее все? — В голосе Джека по-прежнему звучало раздражение.

Я покачал головой:

— Нет времени. Помни: сегодня в девять. Сейчас полседьмого.

— Если у них действительно есть шпион в Уайтхолле, как они написали, они не выпустят вас живым. Не говоря уже об освобождении Ника.

— Я только хочу, чтобы ты пошел туда со мной и спрятался неподалеку, когда я войду. Ты мастер на такое, — тихо сказал я и глубоко вдохнул. — А потом, если я не выйду через двадцать минут, попытайся сообщить об этом тому юристу, Уильяму Сесилу. Ничего опасного для тебя.

Мой помощник покачал головой, внезапно поникнув.

— Вы отдадите жизнь ради королевы, верно?

— Да, — просто ответил я.

Барак сделал несколько шагов по комнате, а потом воскликнул:

— Черт! Я пойду. Хотя, думаю, Тамасин уже заподозрила что-то насчет моей раны.

— Спасибо, Джек, — робко сказал я. — Спасибо. Мне не выразить словами мою благодарность.

— Еще бы! А теперь ждите здесь, пока я схожу попрощаюсь с женой и расскажу историю про свидетеля, с которым нужно срочно встретиться. Не хочу, чтобы она снова увидела вашу вытянутую физиономию. Встретимся внизу.

— У нас пара часов, — сказал я.

— Достаточно, чтобы зайти в таверну и как следует обдумать план.

Мы пошли в город, а затем спустились к реке. Барак надел поверх рубашки старый кожаный камзол и принес еще один мне, который я надел поверх своего шелкового, когда мы вышли из дома, чтобы тоже не выделяться в бедных кварталах, куда мы направлялись.

— У вас есть сколько-нибудь золота в кошельке? — спросил он.

— Да. И немного серебра, — сказал я.

— Золото гораздо лучше.

Мы еще кое-что обсудили, продвигаясь по Сент-Питер-стрит к Темз-стрит. На юге виднелись портовые краны, а за ними река, белая от парусов. На западе уже садилось солнце. Барак не сбавлял шага — он всю жизнь провел в этом городе и знал каждую улочку и переулок. Наконец он остановился. На пересечении Темз-стрит с каким-то захудалым переулком стояла приличная с виду таверна, а вдоль этого переулка, выходящего к реке, стояли узенькие развалюхи, наклонившиеся под странными углами друг к другу, построенные за десятилетия на речной глине. Чуть ниже по переулку я увидел вывеску другой, более неказистой таверны, с нарисованным красно-белым крестом святого Георгия. Это и был упоминавшийся в записке флаг.

— Нидлпин-лейн, — сказал Джек. — Самое дешевое жилье. Давайте зайдем в таверну и сядем у окна.

Мы вошли. Внутри было людно: лавочники и работники зашли выпить после работы. Барак взял две кружки пива, и мы заняли места с видом на переулок. Ставни в знойный вечер были открыты, и с улицы просачивалась пыльная вонь города. Только мы сели, как мой помощник снова встал. Мимо прошел мощного сложения человек в красном мундире констебля, с дубинкой на плече и фонарем в руке. Позже он зажжет фонарь и будет ходить дозором по улицам, следя, чтобы после вечернего звона никто не выходил из дому. Джек наклонился ко мне:

— Ваш кошелек. Скорее!

Я протянул ему кошелек, Барак метнулся на улицу, и я увидел, как они с констеблем, сдвинув головы, говорят о чем-то. В какой-то момент служитель порядка обернулся и взглянул на меня, а потом направился вниз по Темз-стрит. Джек вернулся в таверну.

— Порядок, — сказал он. — Я с ним договорился.

— Я не видел, чтобы ты передавал ему деньги, — удивился я.

— Он мастер брать деньги незаметно. Как и я — давать. Я сказал ему, что мы ведем официальное расследование о пропаже драгоценностей и в девять встречаемся с одним осведомителем в том доме. Попросил его быть наготове, чтобы войти в дом с кем-нибудь, кого сможет собрать, если я крикну.

— Хорошая работа.

Из всех, кого я знал, никто не был так хорош в подобных делах, как Джек. Его интуиция всегда работала превосходно.

— Я спросил его, не знает ли он, кто там живет, и констебль ответил, что порой там бывают двое каких-то типов, но по большей части дом пустует. Он подозревает, что какой-то джентльмен держит там свою девушку, но ежели и так, он ее не видел. Вы обеднели на четыре шиллинга, но дело того стоит, — рассказал мой товарищ и, помолчав, добавил: — Вполне может быть, что дом принадлежит какому-нибудь придворному и там собираются люди для чего-то запрещенного. У лорда Кромвеля были такие дома, и, полагаю, люди королевы держат того тюремщика из Тауэра в подобном месте.

Он замолчал, когда мальчик, ходивший вокруг столов с зажженными свечами на грязных тарелках, поставил одну нам. На улице смеркалось. Барак отхлебнул пива и снова встал.

— Хочу быстренько пройтись туда-сюда по улице — посмотреть, не зажжен ли свет в том доме.

Он снова вышел и через несколько минут вернулся.

— Ставни и в самом деле зеленые, как сказано в записке. Они закрыты, но я заметил в щелях свет на первом этаже. — Джек приподнял брови и улыбнулся. — Делать пока нечего, только ждать вечернего звона. — Он сделал еще один большой глоток пива.

— Спасибо, — тихо сказал я. — Я бы ничего такого не придумал.

Мой помощник кивнул:

— Мне было довольно интересно убедить констебля помочь нам, проследив за этим домом. И даже та стычка в трактире, сказать по правде, понравилась, несмотря на раненую руку. Старые привычки так просто не умирают. — Он вдруг нахмурился. — Но у меня уже не та быстрота и энергия, как раньше. У меня хорошая жена, хорошая работа, ребенок, и скоро будет еще один… — Какое-то время Джек смотрел куда-то вдаль, а потом сказал: — Когда я был мальчишкой, лорд Кромвель вытащил меня из канавы. У него мне тоже работа понравилась — там требовался острый ум, а иногда и острый нож. Но такая работа — для молодых и для тех, кому нечего терять.

Мне на ум пришел стих из Священного Писания, и я процитировал его:

— «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое» [38].

— У меня никогда не было возможности что-то делать по-младенчески. — Барак снова припал к пиву и жестко посмотрел на меня: — Старые пристрастия — я по-прежнему люблю возбуждение от того, что быстро двигаешься, быстро думаешь и быстро замечаешь, а не сидишь за столом. Сегодня я снова это понял. — Он задумался, а потом взглянул на меня и тихо признался: — Вы знаете, несколько месяцев назад я прошел на улице мимо своей матери.

Я изумленно уставился на него. Мне было известно, что после смерти его отца его мать быстро вышла замуж за другого человека, которого Барак терпеть не мог, и что к двенадцати годам он оказался на улице.