Торговец пушками - Лори Хью

— Так что, Том, — не выдержал он, — когда нам ждать вас оттуда?

Я оторвался от бинокля и взглянул на Франциско, на Бимона, на заложников. Я смотрел на них, но думал совсем о других людях.

— Мы не выйдем, — сказал Рикки. Франциско медленно кивнул.

Я приложился обратно к биноклю: Барнс смеялся. Он отодвинул трубку от лица, и я не мог слышать его смех, но зато прекрасно видел запрокинутую голову и белый оскал зубов. Затем он повернулся к остальным, что-то сказал, и они тоже рассмеялись.

— Само собой, Том. Я имею в виду, когда вы лично…

— Я не шучу, — перебил его Рикки, но Барнс продолжал улыбаться. — Кто бы вы ни были, у вас ничего не выйдет.

Барнс покачал головой, явно наслаждаясь моим спектаклем.

— Может, вы и умный малый, — сказал я и увидел, как он кивнул. — Может, вы и образованный. Может, вы даже колледж заканчивали. А то и аспирантуру…

Смеха на лице Барнса чуть поубавилось. Это было приятно.

— Но что бы вы там ни пытались сделать, у вас все равно ничего не выйдет.

Он опустил бинокль и уставился прямо в мою сторону. Нет, не потому, что хотел разглядеть меня. Он хотел, чтобы я мог видеть его. Его лицо превратилось в камень.

— Уж поверьте мне, мистер Аспирант.

Барнс застыл изваянием, и глаза его лазером пронзали двести ярдов разделявшего нас пространства. Затем я увидел, как он что-то прокричал и приложил трубку обратно к уху:

— Послушай, ты, говнюк, мне насрать, выйдешь ты оттуда или нет. А если и выйдешь, то мне по хрену, выйдешь ты сам или тебя вынесут в большом резиновом мешке. Или даже во множестве маленьких резиновых мешков. Но я должен предупредить тебя, Лэнг… — Он плотнее прижал ко рту телефон, и, клянусь, я услышал, как брызжет его слюна. — Только попробуй помешать прогрессу. Ты понял, о чем я? Все должно идти так, как должно идти.

— Само собой, — сказал Рикки.

— Само собой, — сказал Барнс.

Я видел, как он повернул голову и кивнул.

— Взгляни-ка направо, Лэнг. Голубая «тойота».

Я послушался — в бинокле промелькнуло лобовое стекло. Я навел изображение на него.

Наим Умре и Сара Вульф — бок о бок на передних сиденьях «тойоты» и пьют что-то горячее из пластмассовых стаканчиков. В ожидании начала финальной игры. Сара смотрела куда-то вниз — на что-то или просто ни на что, — а Умре рассматривал себя в зеркале заднего вида. Казалось, ему было по душе то, что он там видит.

— Прогресс, Лэнг, — сказал голос Барнса. — Прогресс — это хорошо для всех.

Он замолчал, и я вновь скользнул биноклем влево — как раз вовремя, успев застать его улыбку.

— Послушайте, — сказал я, добавляя в голос нотки беспокойства, — дайте мне просто поговорить с ней, пожалуйста.

Краем глаза я видел, как Франциско выпрямляется на стуле. Нужно было срочно успокоить его, снять напряжение, так что я отвел руку с телефоном в сторону и застенчиво улыбнулся ему через плечо:

— Это моя мама. Переживает за меня.

При этом мы оба тихонько засмеялись.

Я снова прищурился в бинокль. Барнс стоял рядом с «тойотой», Сара по-прежнему сидела в машине, но уже с телефонной трубкой, а Умре наблюдал за ней.

— Томас?

Ее голос звучал тихо и хрипло.

— Привет, — ответил я.

Пока мы беззвучно обменивались мыслями, в трубке стояла шипящая тишина. А затем Сара произнесла:

— Я жду тебя.

Именно это мне и хотелось услышать.

Умре тоже что-то сказал, но я его не расслышал. Барнс нагнулся в открытое окошко и забрал телефон у Сары.

— Сейчас не до этого, Том. Успеете еще наговориться, когда выберешься оттуда. — Он улыбнулся. — Так что, есть какие-нибудь мысли, а, Томас? Может, поделишься? Хоть словечко? Всего одно: да или нет?

Я стоял у окна, наблюдая за наблюдавшим за мной Барнсом, и выжидал — ровно столько, на сколько хватило наглости. Мне хотелось, чтобы он прочувствовал величие моего решения. Сара ждала меня.

Прошу тебя, господи, сделай так, чтобы все получилось!

— Да, — ответил я.

9

Я убедил Франциско немного повременить с заявлением.

Ему не терпелось передать его журналистам тотчас же, но я сказал, что еще несколько часов неопределенности не причинят нам никакого вреда. Стоит им узнать, кто мы такие, стоит им навесить на нас ярлык — и интерес к нам будет уже не таким горячим. Даже если затем устроить фейерверк, элемент таинственности будет утерян.

«Еще хотя бы несколько часов», — сказал я.

И вот мы пережидаем ночь, по очереди сменяя друг друга на позициях.

Крыша — самая непопулярная из них, поскольку там холодно и одиноко, и никто не соглашается торчать наверху больше часа. А так — мы едим, болтаем, молчим и размышляем о жизни и о том, как она свела всех нас здесь. И о том, кто же мы все-таки — захватчики или пленные.

Еду нам больше не присылали, но Хьюго нашел на кухне несколько замороженных булочек для гамбургеров. Мы разложили их оттаивать на столе Бимона и время от времени тыкали в них пальцами, когда не могли придумать себе другого занятия.

Заложники большую часть времени дремали или держались за руки. Поначалу Франциско подумывал разделить их и рассредоточить по всему зданию, но решил, что так понадобится больше охраны, и, наверное, оказался прав. Франциско вообще оказывался прав во многом. В том числе и в том, что умел прислушиваться к советам. Что приятно отличало его от других. Я полагаю, в мире найдется не так уж много террористов, кто настолько хорошо знаком с ситуациями, связанными с заложниками, что может позволить себе безапелляционные заявления вроде «нет, ты будешь делать так, как я сказал». Франциско барахтался в тех же неизведанных водах, что и мы все, и от этого казался как-то лучше, что ли.

Было самое начало пятого, и я специально подгадал так, чтобы оказаться в вестибюле с Латифой, когда Франциско, прихрамывая, проковылял вниз по лестнице с заявлением для прессы.

— Лат, — сказал он с обаятельной улыбкой, — сходи, поведай о нас миру.

Латифа улыбнулась ему в ответ. Ее переполняла радость — еще бы, ведь мудрый старший брат удостоил такой чести не кого-нибудь, а именно ее, — но она не хотела слишком явно демонстрировать свою радость. Латифа приняла из его рук конверт и с любовью смотрела вслед, пока Франциско хромал обратно к лестнице.

— Они ждут, — проговорил он, не оборачиваясь. — Отдай им это и скажи, чтобы пошло прямо в Си-эн-эн, никуда больше. Если они не прочтут его слово в слово, то получат здесь трупы американцев. — Он остановился на площадке между пролетами и повернулся к нам: — Прикроешь ее, Рикки.

Я кивнул. Латифа вздохнула, подразумевая: «Какой мужчина! Мой герой — и он выбрал меня».

На самом же деле Франциско выбрал Латифу совсем по иным соображениям. Франциско посчитал, что галантные марокканцы лишний раз подумают насчет вооруженного штурма, когда узнают, что среди нас женщины. Однако мне не хотелось портить ей звездный час, так что я промолчал.

Латифа повернулась и посмотрела сквозь стеклянные двери парадного входа. Покрепче стиснув в руке конверт, она прищурилась под яркими софитами телевизионщиков. Другая ее рука непроизвольно потянулась к волосам.

— Вот и слава пришла, — подколол ее я. Она скорчила мне рожу.

Латифа прошла через вестибюль к секретарскому столу и принялась поправлять блузку, глядясь в стекло на столе. Я подошел к ней.

— Постой.

Я взял у нее конверт и помог поправить воротник. Затем чуть взбил волосы за ушами и аккуратно стер пятнышко грязи со щеки. Латифа стояла, всецело отдавшись моей власти. Но это не было чем-то интимным. Скорее как на боксерском ринге, когда боксер в своем углу настраивается на следующий раунд, а вокруг суетятся секунданты — брызгая, растирая, прополаскивая, наводя марафет.