Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт

Некоторое время никакого другого отклика не было, и Гримм ударил по двери еще раз, именем короля громко требуя, чтобы ему открыли, и угрожая взломать дверь в случае неповиновения.

Наконец на пороге появился бледный лакей в ливрее, который явно получил предписание задержать полицию, что он и делал, всячески демонстрируя тупость и беспомощность. С почти непостижимой серьезностью лакей заявил: хозяин и его гости заняты и никого не принимают.

Но Гримм не обратил внимания на то, что явно было простым повторением приказа. Без дальнейших церемоний он оттолкнул слугу, приказав своим подчиненным «подержать этого парня». Затем решительно прошагал по темному коридору и распахнул дверь столовой.

Это, вне всякого сомнения, была столовая, потому что взгляду Гримма предстала убедительная картина неоконченной трапезы. Рядом с чашкой черного кофе стояла небольшая и уже пустая бутылка из-под шампанского, а напротив – большая полупустая бутылка бургундского. Левее стояла початая бутылка бренди, а напротив нее – результат чьей-то безумной фантазии в виде нетронутого стакана молока.

На маленьком столике сбоку от обеденного стола лежали сигары и сигареты самого лучшего качества. В целом все указывало на роскошный ужин. Не хватало только участников этого застолья. Их стулья стояли вокруг стола. Некоторые были слегка отодвинуты назад, как если бы те, кто на них сидел, встали, совершенно никуда не торопясь. Один стул по-прежнему стоял возле самого стола, как будто кто-то не желал отвлекаться от своего неоконченного занятия. Тем не менее и этот кто-то, и все остальные исчезли. Внезапно, бесшумно и бесследно. Так же, как с первым ударом в дверь погас свет в окне этой комнаты.

– Быстрая работа, – произнес шеф полиции. – Я думаю, они бросились к какому-то другому выходу. Немедленно направьте людей в подвал и позаботьтесь о том, чтобы Харт присмотрел за дверью черного хода. Они не могли далеко уйти. Кофе все еще очень горячий. Полагаю, он не успел в него даже сахар добавить.

– Кто не успел? – растерянно поинтересовался Саймон. – Вы думаете, они все были здесь?

– Это совершенно очевидно, – ответил Гримм. – Не нужно быть детективом, чтобы понять, кто где сидел. Их тарелки совсем как портреты. Я почти вижу заговорщиков сидящими за этим столом. Взгляните на стакан молока. Вы ведь не думаете, что сумасшедший поэт или этот ниггер-генерал пьют молоко? Зато это вполне соответствует нашему представлению о жизни профессора Фокуса. Разумеется, если это можно назвать жизнью. Профессор – один из высушенных и страдающих от несварения желудка стариканов, которые только и говорят, что о здоровье. Обедать с такими – сущее наказание. Впрочем, остальные успешно от него защищались. Наш романтический Себастиан, готовый все, включая собственные волосы, перекрасить в алый и лиловый цвета, наверняка пил бургундское. Но, как видите, твердолобый дикарь Каск его явно обошел. Бренди для героев, как говорил доктор Джонсон. И все же, последний мятежник наиболее очевиден. Как это похоже на нашего маленького еврея – выпить немного, зато самого дорогого шампанского и черный кофе вдогонку для улучшения работы желудка. Он знает толк в здоровье. Не то что чудак профессор! Однако в этих культурных евреях, умеющих изящно, но осторожно наслаждаться жизнью, есть что-то такое, от чего кровь в жилах стынет. Говорят, это потому, что они не верят в загробную жизнь.

Рассказывая все это, он переворачивал вверх дном комнату, предоставив своим подчиненным сделать то же самое со всеми остальными помещениями дома. Хотя его голос звучал непринужденно и беспечно, нахмуренное лицо свидетельствовало совсем об ином.

Обыск комнаты мог показаться поверхностным, но, судя по всему, рассчитывать на серьезные результаты все равно не приходилось. Тут не было ни портьер, ни шкафов. Второй двери также не было видно, а сбежать на глазах у жандармов через окно им бы не удалось.

Гримм бегло осмотрел бетонный пол, покрытый какими-то темными старомодными узорами. Разумеется, четверка заговорщиков могла покинуть комнату еще прежде, чем слуга открыл дверь полиции, но куда они скрылись, оставалось загадкой.

Осмотр дома разочаровал еще больше, чем обыск столовой. Полицейские с удивлением обнаружили, что обыскивать, собственно, практически нечего. Подвала не было. Из столовой можно было войти в совсем небольшую комнату с окнами на улицу за домом. Этажом выше располагались две спальни соответствующих размеров. Больше там ничего не было.

Гримма удивила столь скудная по сравнению с внушительным фасадом обстановка. Она усилила исходящее от Павлиньей площади ощущение пустоты, какой-то каменной маски из холодной классической комедии. Возможно, особую призрачность ей придавал яркий свет луны, но на какое-то мгновение шефу полиции почудилось, будто вся эта улица обставлена как место действия комедии, напоминая картонные декорации рождественского спектакля.

Гримм призвал на помощь здравый смысл, напомнив себе, что этот подлог имеет гораздо более длительную историю и объясняется довольно просто. Этот ряд импозантных, но бутафорских особняков свидетельствовал лишь о снобизме людей, готовых довольствоваться тесным жильем ради возможности жить в фешенебельном районе. Владельцы колонн и полукруглых окон стремились казаться богаче, чем являлись на самом деле.

Тем не менее было в том и что-то зловещее. Недаром именно это место стало штаб-квартирой огромного заговора и местом встречи четырех трибунов революции.

Так или иначе, но хранить здесь динамит и прочие боеприпасы было попросту негде. Тут Гримма посетила очередная нелепая фантазия. Ему пришло в голову, что они, вполне возможно, располагают каким-нибудь новым видом газа, под воздействием которого человеческие тела могли испаряться, подобно дыму, или становиться прозрачными, как стекло.

Дом осматривали еще много раз. Тщательные обыски с привлечением ученых заняли не один день и не одну неделю, но не принесли никаких результатов, превосходящих самые первые впечатления.

Если в бетонном полу и были трещины, они никуда не вели. Если кто-то куда-то сбежал, а не просто провалился сквозь землю, он это сделал под взглядами сотен глаз, обшаривавших каждый дюйм залитой лунным светом улицы. Огромная, безупречно организованная ловушка захлопнулась, не оставив заговорщикам ни единого шанса на бегство, и, тем не менее, оказалась пустой. Именно с такими мрачными и даже пугающими новостями вернулись к премьер-министру и королю шеф полиции и финансист, исполнявший роль сыщика-любителя.

Несмотря на проворство, с которым из задней двери выскочил преследующий беглецов полковник Гримм, уже на углу следующей улицы он остановился как вкопанный. Вся стена дома была заклеена плакатами, причем настолько свежими, что, казалось, они появились здесь уже после налета полиции на злополучный дом. Возможно, их даже шлепнули сюда сами беглые мятежники. Полковник коснулся пальцем стены и ощутил, что клейстер под бумагой еще не высох.

Но что насторожило его больше всего, так это содержание воззваний. Они были нацарапаны красными чернилами или краской, которая местами потекла и напоминала кровь. Все призывы начинались со слов «Час пробил», начертанных огромными буквами, за которыми следовало заявление «Слово прозвучит сегодня ночью». Далее следовало краткое сообщение о том, что все готово для окончательного удара по правительству, не сумевшему использовать свою последнюю отчаянную попытку изловить людей, которые уже завтра станут властителями города.

Обращало на себя внимание то, что людей убеждали «возлагать надежды на границы». Из текста плаката следовало не только то, что настало время произнести загадочное «Слово», но и то, что произнесут его толстые и внушающие ужас губы африканца.

Пройдя по тополиной аллее к сложенному из красного кирпича особняку георгианского стиля, шеф полиции и банкир обнаружили короля уже в другой комнате и в другом настроении. Военную форму сменила легкая пиджачная пара, и король явно отдыхал.