Николас Блейк - Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник)
– Боюсь, вас ввели в заблуждение, суперинтендант, – сказал он. – Я О’Брайану вовсе не старый друг. Мы познакомились с ним только в этом году. Сестра представила нас друг другу.
– Хорошо, сэр, скажем просто – «друг». Так или иначе, насколько я понимаю, вы неплохо знали его.
– Да нет. Время от времени он спрашивал моего совета по поводу инвестиций, у него был значительный капитал; но мы совершенно разные люди, и интересы у нас были совершенно разные.
«Как бы сказал Аристотель, друг ради собственной пользы», – пробормотал Найджел, глядя из-под почти закрытых век на круглое, крупное, хорошо выбритое, бледное лицо Кавендиша, на котором за стеклами очков без оправы выделялись глаза – глаза, свидетельствующие о профессиональной скрытности человека, имеющего дело с большими деньгами, и в то же время не могущие скрыть глубоко затаившегося в нем смятения. Лоб перерезали морщины, выдающие ту же тревогу, напомаженные волосы поредели, линия рта говорила о чувственности и даже жестокости, и тем не менее во всем облике этого человека было нечто детское, что-то такое, что, бесспорно, и пробуждало в его сестре материнский инстинкт.
Бликли спросил Кавендиша, чем он занимался после обеда.
– До трех или около того играл на бильярде с Нотт-Сломаном. Потом пошел прогуляться по парку.
– На прогулке вам кто-нибудь встретился, сэр?
– Да как будто нет. Плоховато у меня с алиби, – добавил он, попытавшись выдавить из себя улыбку. – Вернулся в дом между четырьмя и четвертью пятого и узнал от констебля про то, что случилось с Беллами.
– А мистер Нотт-Сломан все время был с вами в бильярдной?
– Да. Впрочем, нет, вспомнил: он выходил проверить часы. Это было примерно за десять минут до того, как мы закончили игру.
– Просто вышел в холл и тут же вернулся, так, сэр?
– Не совсем так. Его не было как минимум пять минут.
Суперинтендант с трудом сумел скрыть удивление, а карандаш Болтера повис в воздухе.
– Вы уверены, сэр? – как можно более равнодушно спросил Бликли.
– Уверен… а что? – Кавендиш смотрел на суперинтенданта с некоторым недоумением. Затем выражение его лица совершенно переменилось. Казалось, он готовится сказать что-то чрезвычайно важное. Он облизнул губы: – Слушайте, суперинтендант, а вы уверены, что это действительно убийство? Может быть, все же самоубийство? Черт возьми, я просто не могу поверить в то, что кто-нибудь здесь…
– Мне очень жаль, сэр, – не дал ему договорить Бликли, – но имеющиеся у нас улики не оставляют места сомнениям.
Кавендиш снова перевел взгляд с суперинтенданта на Найджела, словно прикидывая что-то в уме. Кулаки его то сжимались, то разжимались.
– Улики… – невнятно проговорил он, – но, допустим, я…
Что такое собирался допустить Эдвард Кавендиш, выяснить не удалось, ибо в этот самый момент в кабинет вошел сержант и с торжественным видом вестника-героя греческой трагедии положил на стол клочок бумаги.
– Обнаружено в спальне мистера О’Брайана, – прошептал он на ухо Бликли, – в сложенном виде. Было подсунуто под оконную раму.
Суперинтендант бросил беглый взгляд на бумажку, и глаза у него сразу выпучились, а усы задрожали, как провода под напряжением. Он придвинул записку к Кавендишу.
– Узнаете почерк, сэр?
– Да. Это… это мисс Трейл писала, но…
– Приведите сюда мисс Трейл, Джордж.
Пока сержант ходил за Лючией, Найджел, перегнувшись через стол, вглядывался в находку. На листе бумаге крупными бегущими буквами было начертано:
Я должна тебя видеть сегодня ночью. Давай забудем все, что случилось. Жди меня в садовом домике после того, как все разойдутся по своим комнатам. Прошу тебя, милый, пожалуйста. Лючия.
Лючия Трейл величественно вплыла к комнату, задержавшись слегка на пороге, словно в ожидании того, пока утихнут овации. Но на сей раз аплодисментов не последовало. Бликли встал, положил перед ней записку и отрывисто бросил:
– Это вы писали, мисс Трейл?
Ее ладонь метнулась к горлу. Лицо залилось краской.
– Нет! – вскричала Лючия. – Нет! Нет! Нет!
– Но мистер Кавендиш свидетельствует, что это ваша рука.
Она повернулась к Кавендишу, подалась вперед, пальцы ее скрючились – настоящие когти! Голос, поначалу холодный и резкий, взметнулся до крика, визгливого и пронзительного.
– Так, стало быть, это ты свидетельствуешь? Подставить меня решил, так, что ли? Да ты просто ревнуешь, потому что я предпочла тебе другого, лучшего. Ревнивец! Клоун, вонючка двуличная! Прикидываешься приличным человеком, а сам все это время… ты ненавидел Фергюса! Это ты его убил! Я знаю, это был ты! Я…
– Довольно, мисс Трейл. Это вы написали записку?
– Да, да, да! Это я ее написала. Я любила его. Но в тот домик я не ходила, не было, говорю вам, меня там. Он бы меня не пустил…
Лючия обвела взглядом бесстрастные, недоверчивые лица присутствующих.
– Ты все это подстроил! – взвизгнула она, поворачиваясь к Кавендишу. – Ты хочешь все на меня повесить! – Лючия посмотрела на Бликли и гневно ткнула пальцем в Кавендиша. – Вы что, не понимаете? Это все его рук дело. Это он нынче днем подбросил записку в мою комнату. Я своими глазами видела!
– Записку нашли не у вас в комнате, мисс Трейл. И если другие ваши утверждения столь же… неискренни, вы рискуете оказаться в чрезвычайно неловком положении.
– Одну минуту, Бликли, – вмешался Найджел. – Скажите, Кавендиш, вы заходили сегодня в комнату мисс Трейл? В своих показаниях вы об этом ничего не сказали.
Щеки Кавендиша заполыхали, как если бы Лючия влепила ему затрещину. В нем схлестнулись чувство собственного достоинства и ярость – чья одолеет? Найджелу вдруг представился образ церковного старосты, обвиненного в том, что он тайком вытащил из букета розу.
– Ну что ж, – заговорил он, и было слышно, как в его голосе борются оскорбленное достоинство и праведный гнев. – Раз мисс Трейл выдвигает против меня эти смехотворные обвинения, пусть пеняет на себя, мне нет нужды печься о ее репутации. Да, я был у нее сегодня и могу сказать вам зачем.
– Не надо, Эдвард! Пожалуйста! Я была не в себе, меня вынудили! Ты ведь знаешь, самой мне это и в голову не могло прийти. – Голос у Лючии срывался, в нем звучала мольба, но Кавендиш даже не посмотрел в ее сторону.
– Вернувшись нынче днем в бильярдную, Нотт-Сломан сказал, что Лючия – мисс Трейл – просит меня зайти к ней. Мы прекратили игру, и я поднялся наверх. Мисс Трейл поставила мне условие. Либо я выплачиваю ей десять тысяч фунтов, либо полиции станет известно, что она была моей любовницей. У нее есть мои письма. Она заявила, что если наши отношения перестанут быть тайной, мне придется об этом жалеть: полиция, добавила она, вскоре займется поиском мотивов убийства – а О’Брайан был убит, – и тот факт, что он увел ее у меня (именно так она изволила выразиться), может показаться мотивом весьма существенным, и меня заподозрят в убийстве. Я сказал в ответ, что поддаваться шантажу не привык. Тогда она поклялась, что скажет полиции, будто я убил О’Брайана не только из мести, но и чтобы поскорее получить деньги по завещанию и выбраться из всех своих трудностей. На что я возразил, что если О’Брайан действительно был убит, полиция в любом случае заинтересуется финансовым положением всех его гостей, в том числе, естественно, и моим. Само собой разумеется, я не собирался никого посвящать в подробности нашего разговора. Потому и сказал вам, что пошел гулять, между тем как на самом деле почти все время провел в комнате мисс Трейл. Между прочим, ненадолго я все же вышел пройтись. Но поскольку мисс Трейл публично обвинила меня, молчать далее не имеет смысла. У меня нет никакого желания отвечать ударом на удар, но, уж если дело зашло так далеко, советую вам, суперинтендант, поинтересоваться у Нотт-Сломан, какая часть этих десяти тысяч причитается персонально ему.
Глава 8
Рассказ о скорби
Пока Найджел и Бликли ехали тем вечером в Тавистон, солнце, что раньше растопило выпавший ночью снег, пронзало закатными лучами клочья тумана, ползущие, подобно плотному шерстяному вязанию, по склонам холмов. Более романтического сравнения Найджелу в голову не приходило. Дорога, то убегая вверх, то устремляясь вниз, вилась вкруг холмов, так что они то разрезали чистый воздух, глядя на нечто подобное озерцам пара, то ныряли в самую туманную глубину, откуда был виден разве что капот машины, на которой они ехали. Констебль, сидевший за рулем, вел авто в полной отрешенности и всякий раз, выбираясь из белесых глубин и убеждаясь, что не сбился с дороги, явственно бормотал слова поздравления, адресованные себе. Тем же вечером они, Найджел и Бликли, собирались вернуться назад, ибо последний полагал необходимым оставаться на месте событий. Если, конечно, удастся пробиться сквозь толщу тумана, который ближе к ночи наверняка сгустится. Но никакой туман, думал Найджел, – даже тот вселенский туман, что изначально покрывал землю, когда она покоилась в мировом пространстве, – не мог соперничать с совершенно непроницаемой пеленой, что застилала сейчас его сознание.
