Ищейки в Риге - Манкелль Хеннинг

На Валландера напала тихая меланхолия, которую, однако, он успешно скрыл. Ведь он принадлежит к той части человечества, что готовит лучше, чем мечтает. Полицейскому вряд ли можно предаваться мечтам, его взор обращен на грешную землю, а не на высокое небо. Но вместе с тем невозможно отрицать, что он влюбился в Байбу, и это было причиной его меланхолии. И на этой печальной ноте ему придется закончить самое странное и опасное в своей жизни задание. Ему было очень больно. Когда Байба сказала, что его машину доставят в Стокгольм к его возвращению, он едва прореагировал. Ему вдруг стало жалко самого себя.

Она постелила ему на диване. Он слышал ее спокойное дыхание, доносившееся из спальни. Несмотря на усталость, ему не спалось. Время от времени он вставал, ходил по холодным половицам и смотрел на пустынную улицу, на которой майор встретил свою смерть. Сыщиков больше не было, их похоронили вместе с Путнисом. Осталась только огромная пустота, отвратительная и мучительная.

За день до его отъезда они побывали на братской могиле, где были похоронены Инесе и ее друзья. Оба не прятали слез; Валландер рыдал как брошенный ребенок, будто впервые осознав, в каком ужасном мире живет. Байба принесла цветы, замерзшие чахлые розы, и положила их на могильный холмик.

Валландер отдал ей копию завещания майора. Но до его отъезда она так его и не прочла.

Утром в день его отъезда в Риге повалил снег.

Мурниерс сам приехал отвезти шведского полицейского в аэропорт. В дверях Байба обняла Валландера, они прижались друг к другу, как двое только что переживших кораблекрушение, и он ушел.

Валландер стал подниматься по трапу самолета.

— Счастливого пути! — прокричал ему Мурниерс.

«И все же он рад, что я уезжаю, — подумал Валландер. — Вот уж кто не будет по мне скучать».

Самолет Аэрофлота заложил широкий вираж над Ригой, а затем взял курс на Финский залив.

Еще до того, как самолет набрал высоту, Курт Валландер уснул, свесив голову на грудь.

В тот же вечер 26 марта он прилетел в Стокгольм.

По громкоговорителю зала прилетов его попросили подойти к стойке информации.

В конверте лежали его паспорт и ключи от машины. Машина стояла сразу же за стоянкой такси. К своему удивлению, Валландер обнаружил, что ее недавно помыли.

В салоне было тепло. Кто-то ждал его здесь. В ту же ночь он поехал домой в Истад.

Перед самым рассветом он вошел в свою квартиру на Мариагатан.

Эпилог

Ранним утром в начале мая, когда Валландер сидел у себя в кабинете и старательно, но без особого энтузиазма заполнял карточку футбольного тотализатора, в дверь постучали, и вошел Мартинссон. Было прохладно, весна еще не пришла в Скане, но Валландер все-таки открыл окно, чтобы проветрить мозги; он рассеянно взвешивал возможности футбольных команд победить друг друга, слушая задорного зяблика, который распевал на дереве. Когда в дверях показался Мартинссон, Валландер отложил карточку, встал со стула и закрыл окно. Он знал, что Мартинссон все время боится простудиться.

— Не помешаю? — спросил Мартинссон.

После возвращения из Риги Валландер стал холоден и резок со своими коллегами. Некоторые за его спиной недоумевали, как могло произойти, что он полностью потерял душевный покой, всего лишь слегка повредив руку на лыжном курорте в Альпах. Но никто не хотел спрашивать его напрямую — все надеялись, что его недовольство и капризы пройдут сами собой.

Валландер понимал, что ведет себя нехорошо по отношению к своим коллегам. Он только осложняет им работу, сея вокруг себя тоску и меланхолию. Вместе с тем он не знал, что ему делать, чтобы снова стать прежним Валландером, решительным, но добродушным комиссаром Истадского полицейского управления. Как будто того человека больше не существовало, и он даже не знал, стоит ли горевать об этом. Он вообще мало задумывался о собственной жизни. Так называемая поездка в Альпы выявила, что он не знает всей правды о самом себе. Он четко осознал, что не относится к людям, умышленно прячущимся за ложью. Но вместе с тем его все чаще интересовал вопрос: не было ли его недопонимание того, как на самом деле устроен мир, своего рода ложью, пусть даже оно коренилось в простодушии, а не в сознательно выработанной узости взглядов?

Каждый раз, когда кто-то входил к нему в кабинет, комиссару делалось неловко. Но он не знал никакого другого выхода, кроме как притвориться, что все идет как всегда.

— Не помешаешь, — сказал он Мартинссону с натужной любезностью. — Садись.

Мартинссон опустился на стул для посетителей. Стул был со сломанной пружиной, и сидеть на нем было очень неудобно.

— Я хотел бы рассказать тебе одну странную историю, — начал Мартинссон. — Вернее сказать, две истории. Такое впечатление, что нас посетили призраки из прошлого.

Мартинссонова манера говорить Валландеру никогда не нравилась. Грубая действительность, с которой они имели дело как полицейские, по его мнению, плохо подходила для поэтических экзерсисов. Но он ничего не сказал, ожидая продолжения.

— Помнишь человека, который позвонил и сказал, что к берегу должен пристать плот? — продолжил Мартинссон. — Которого мы так потом и не нашли и который так и не дал о себе знать?

— Их было двое, — возразил Валландер.

Мартинссон кивнул.

— Но давай начнем с первого, — сказал он. — Несколько недель тому назад Анетта Бролин едва не арестовала человека, подозреваемого в нанесении особо тяжких телесных повреждений. Но, поскольку ранее он не был судим, его отпустили.

Валландер заинтересовался.

— Его зовут Хольмгрен, — продолжал Мартинссон. — Совершенно случайно я увидел бумаги об этом избиении, когда они лежали на столе у Сведберга. Я увидел, что Хольмгрен значится владельцем рыбацкого катера «Байрон». В голове у меня что-то щелкнуло. Особенно интересно стало, когда выяснилось, что этот Хольмгрен избил одного из своих ближайших друзей, некоего Якобсона, который обычно работал в его команде на катере.

Валландер вспомнил ночь в порту Брантевика.

Мартинссон прав, их действительно посетили призраки из прошлого. Внезапно он понял, что напряженно ждет продолжения.

— Странно то, что Якобсон не хотел заявлять об избиении, хотя избили его сильно и без всякой видимой причины, — сказал Мартинссон.

— А кто тогда сделал заявление? — с удивлением спросил Валландер.

— Хольмгрен набросился на Якобсона в брантевикском порту. Кто-то увидел их и позвонил в полицию. Якобсон три недели пролежал в больнице. Досталось ему крепко. Но он не хотел заявлять на Хольмгрена. Сведбергу так и не удалось выяснить, что на самом деле стояло за этой дракой. Но я стал думать, не может ли это иметь отношение к плоту. Ты ведь помнишь, они скрывали друг от друга, что оба обратились к нам? Во всяком случае, мы решили, что это так.

— Помню, — отозвался Валландер.

— Я думаю, что мне надо поговорить с этим Хольмгреном, — продолжал Мартинссон. — К тому же он жил на той же улице, что и ты, Мариагатан.

— Жил?

— Именно. Когда я пошел туда, выяснилось, что он уехал. К тому же далеко. В Португалию. Выправил себе документы, по которым он считается эмигрантом. И оставил странный адрес, на Азорских островах. «Байрона» он продал датскому рыбаку по откровенно бросовой цене.

Мартинссон замолчал. Валландер задумчиво смотрел на него.

— Согласись, что это странная история, — сказал Мартинссон. — Тебе не кажется, что нам надо сообщить эти сведения в рижскую милицию?

— Не надо, — ответил Валландер. — Думаю, в этом нет необходимости. Но спасибо, что ты мне все это рассказал.

— А я еще не закончил, — отозвался Мартинссон. — Теперь вторая часть истории. Ты читал вчерашние вечерние газеты?

Валландер давно перестал покупать газеты, за исключением тех случаев, когда речь шла о расследованиях, в которых он принимал участие и к которым журналисты проявляли повышенный интерес. Он покачал головой, и Мартинссон продолжил: