Тень мальчика - Вальгрен Карл-Йоганн

– Даже этот фрагмент не должен был существовать в системе. Непростительная небрежность с нашей стороны.

Он откинулся на диване, и лицо его почти совсем скрылось в темноте.

– У вас наверняка накопилось немало вопросов, – сказал он негромко. – И я отвечу… на те, что смогу. Считаю, что вы это заслужили.

– На кого вы работаете? SSI?

– Вы имеет в виду KSI, – по тону Данни угадал, что тот улыбнулся. – SSI – старое название. Все не так просто. Проект «Легба» носил, как бы это сказать… международный характер. И мы… подчеркиваю – мы, потому что нас немало, – потратили немало сил, чтобы ликвидировать его следы, хотя с тех пор прошло несколько лет. Двое моих друзей, к примеру, говорят только по-английски. И на иврите.

Человек, спрятавший диск в сумку, улыбнулся ему. Или показалось, потому что лицо его мгновенно стало непроницаемым. На шее у него Катц заметил золотую цепочку с кулоном в виде древнееврейской буквы «хей». Моссад. Или Шин-Бейт.

– Вся эта история началась давным-давно, в конце «холодной войны». Мы, как всегда в таких случаях, работали по самому пессимистическому сценарию. А именно, что русские, поняв, что чисто экономически не выдерживают навязанную им гонку вооружений, решатся на какой-нибудь отчаянный шаг… Допустим, на стратегическую атаку на нейтральную страну, просто чтобы продемонстрировать мускулатуру. Кстати, определенная информация, которую мы получали, поддерживала такую версию. Мне было поручено разработать эффективные методы получения информации. Еще точнее, подготовить эффективных следователей, которым было бы плевать на Женевскую конвенцию, потому что в предполагаемой катастрофической обстановке получить информацию вовремя было важнее. И даже раньше, чем вовремя…

– То есть вы готовили пыточных дел мастеров?

– Если вы спросите моих друзей, они смотрят на это по-иному. Это, знаете ли, классическая философская проблема: можно ли пожертвовать одной жизнью, чтобы спасти сотни?

«И счастье сотен тысяч не ближе мне пустого счастья ста» – вспомнил Данни строки русского поэта.

– Юлин в то время был моим ближайшим подчиненным. Я поручил ему заняться подготовкой учебной программы для нового поколения военных переводчиков. Хитрость заключалась в том, что рекрутируемые сами не должны понимать, чему их учат. Разумеется, мы обязаны следовать законодательству, но мысль была вот какая: в критической ситуации мы должны располагать штатом обученных всем необходимым приемам переводчиков. И то, что вы попали в эту программу, вовсе не было случайностью.

– Я был несправедливо осужден за нападение на девушку.

– Я знаю. И Юлин это знал. Но ваши, так сказать, достижения говорили сами за себя. Драчун, уголовник, несколько случаев дерзких ограблений и избиений, за которые вас не могли посадить в тюрьму по причине несовершеннолетия. И плюс к этому – колоссальные способности к языкам и компьютерам. И вы попали в эту систему, как заряженная пушка, готовая в необходимый момент выстрелить.

– А если бы я отказался?

– Не думаю, чтобы вы отказались, Катц.

Данни попытался посмотреть на себя со стороны – кем он был и кем он стал. Но что-то здесь не сходилось – он не годился на роль торпеды-психопата.

– А препараты, с которыми экспериментировал Юлин?

– Это был с самого начала наш общий проект. Но когда финансирование прекратилось, мы продолжали на свой страх и риск. Финансировал проект Густав Клингберг, а потом – Джоель.

– А Минобороны делало вид, что ничего не знает?

– Солдаты, не знающие страха? Солдаты, убивающие, не задумываясь? Это встречается очень редко. Каждая армия мечтает о таких солдатах. А мы всегда могли умыть руки. В Главном штабе о проекте знал только один человек. Или, кажется, два. Верховный главнокомандующий вообще ничего не подозревал.

– А вы? Какова была ваша роль?

– Юлин нас информировал. И не только нас, несколько родственных зарубежных ведомств тоже, – он покосился на соседа по дивану. – Мы никогда не работали в вакууме. Мы на стороне выигравших, и как бы мы ни хвастались своим нейтралитетом, у нас все равно есть союзники. Эксперименты Юлина интересовали очень многих. Американцы, кстати, занимались примерно тем же самым. И русские. У северных народов есть множество растительных ядов, которые могут драматически изменить личность человека. Беда в том, что Юлин под конец зарвался. Могли полететь головы… он поставил под удар всю организацию. Он использовал людей, как ему вздумается, несмотря на наши принципы добровольности. Начал работать с наркоманами, к примеру… у них, конечно, никакого выбора нет, но они и ненадежны, рано или поздно начнут выбалтывать тайны. Клингберг решил для нас эту проблему… Юлина больше не существует.

– А пятьдесят миллионов? Откуда взялись пятьдесят миллионов?

– Частично от Джоеля Клингберга, частично – от зарубежных охранных предприятий, которые начали интересоваться проектом. Деньги переводили через Клингберга, чтобы избежать прямой наводки на Юлина. Деньги отмывались на Виргинских островах, а потом поступали на один из счетов Юлина. А потом произошла эта история с женой Клингберга… Она изменяла ему с его же дядей, и пошла в ход машина мести.

– А как ему удалось вовлечь Юлина в убийство жены?

– Юлин был у него на крючке. Они уже много лет зависели друг от друга, Юлин и семья Клингберг. Скорее всего, Джоель пригрозил перекрыть денежный кран. Мы точно не знаем, а спросить уже не у кого.

Линкс встал и отложил пистолет. Теперь Катц в проникающем через иллюминатор свете фонаря на пирсе мог его разглядеть. Лет семидесяти, но выглядит хорошо, в прекрасной физической форме. Старый шрам на шее от какого-то колющего оружия. Человек, который недавно убил другого – Джоеля Клингберга. Только чтобы спасти свою шкуру. И вряд ли испытывал при этом какие-то угрызения совести.

Линкс вынул из кармана паспорт и положил на стол пред Катцем. Русский паспорт.

– Вопрос только в том, что делать с вами, дорогой господин Катц. Есть два пути… Сейчас вы, как я понимаю, вовсе не Катц, а русский журналист Игорь Либерман. Семьи нет, никто вас не ждет. Пятьдесят миллионов лежат на безымянном счету в Банко Популяр Доминикано. Для нас ничего не стоит внести изменения, и вы вдруг становитесь богаче на, скажем так, на пятнадцать миллионов крон. А если вам не нравится Вест-Индия… что ж, можете последовать за моими друзьями, на родину предков, так сказать.

Он почти все про меня знает, подумал Данни. Наблюдал за мной все эти годы, как исследователь наблюдает за передвижениями инфузории под объективом микроскопа.

– А другая альтернатива?

– Мы приводим в порядок хаос, оставленный Клингбергом. С вас снимают все подозрения, ваше имя ничем не запятнано, вы продолжаете жить в Стокгольме… но при одном условии – будете работать на нас. Должен признаться – ваши подвиги произвели на меня впечатление.

– А если я скажу нет?

– Будет непросто. Очень скоро вам придется помогать вашему другу, которому грозят большие неприятности.

Он замолчал, давая Катцу время сообразить, что он имеет в виду.

– В любом случае… главное требование остается прежним: мы никогда с вами не встречались.

Стокгольм, июнь 2012

Они сидели в гостиной у Йормы, в его квартире в Мидсоммаркрансен. Последняя неделя июня, до отвращения светлая ночь. Из открытой балконной двери струилась прохлада.

– О чем ты думаешь?

Голос Эвы. Совсем рядом… она налила ему рома из привезенной из Санта-Доминго бутылки: гаитянский «Барбанкур».

– Ни о чем…

– Точно? А вид такой, будто о чем-то думаешь.

– Точно-точно. Ни о чем.

Они знали уже почти все. Данни рассказал все в подробностях, за исключением встречи с Линксом. Клингберга больше нет, он знает это из достоверного источника, хотя открыть его не может. Рассказал про Ингрид, юношескую подружку Клингберга, рассказал, что видел на заброшенной сахарной плантации, рассказал, что похищение Кристофера инсценировал не кто иной, как Густав Клингберг. Они задавали вопросы, а он отвечал – настолько, насколько мог. Потом разговоры выдохлись. Они тоже устали, подумал Данни. Здесь им тоже пришлось несладко.