Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим
– А в их семье спокойствия не было?
– Знаете, инспектор, мне трудно ответить на ваш вопрос. Я очень редко бывал в доме ее родителей, а сама Росарио никогда ни о чем таком не упоминала. Тем не менее легко догадаться, что моя жена пережила в родительском доме тяжелые часы: смерть матери, трудный характер отца, всякого рода неурядицы на фабрике… На мой взгляд, все это не пошло ей на пользу.
Когда мы отпустили Кортеса, я погрузилась в размышления: с одной стороны, меня мучили сомнения, с другой – я была до глубины души поражена услышанным. В чувство меня привел Гарсон, который заявил громоподобным голосом, где не было и тени сомнения:
– Ни вот настолько не верю этому типу!
– А почему, интересно знать?
– Он тут нам рассказал очень красивую историю: любовь, добрые чувства, бескорыстная помощь несчастным деткам… А на самом-то деле этот Кортес ворвался в кабинет как бешеный и увел у нас из-под носа свидетельницу как раз в тот момент, когда воля ее начала слабеть.
– Нет, я бы так однозначно судить не стала. Мне показалось, что он хотел защитить ее не столько от нас, сколько от себя самой. И вот тут-то сразу возникает вопрос: почему? Почему Росарио стала такой, какая она есть?
– Почему-почему! Потому что она совсем чокнутая, вот почему! Ее муж вам об этом прямо сказал! Да и мне тоже так показалось – еще тогда, когда я сам ее допрашивал.
– Ну, Гарсон, вам хоть кол на голове теши, вы свое будете твердить!
– Тут факты, инспектор, факты!
– Но ведь вы, после того как допросили ее в первый раз, и словом не обмолвились о том, что она в столь тяжелом состоянии.
– Тогда не было такого взбрыка, как сегодня. Но, надо сказать, я и не давил на нее, как вы.
– Я?
– Факты, инспектор, факты!
– Не забывайте, что о любых фактах надо думать головой.
– Знаете, а я вообще перестану думать головой, если немедленно чего-нибудь не съем. Глядите, уже половина третьего, а мы из-за всей этой суматохи и не заметили, как время пролетело. Я умираю с голоду.
– Половина третьего? Мне надо бежать, Фермин!
– А со мной не хотите пойти?
– У меня обед с Мариной. У нее сегодня день рождения!
Я взяла такси и, когда мы проезжали мимо кондитерской, попросила водителя остановиться. Я купила там коробку конфет чудовищных размеров, а потом мы поехали в ресторан. Войдя, я увидела, что Маркос с девочкой уже приступили к первому блюду; но спешка моя была вознаграждена: лицо Марины озарила улыбка.
– Видишь, все-таки приехала! – сказала она отцу, из чего сразу стало понятно, как мало он верил моим обещаниям.
Я поцеловала ее, девять раз потянула за уши, как положено делать в дни рождения, и, шлепнувшись на стул, произнесла первое свое слово:
– Пива!
Первый глоток был долгим и неотрывным, словно страстный поцелуй. Потом я передохнула, улыбнулась и попросила, чтобы мне принесли пиццу с грибами.
– Ну и как проходит твой день рождения?
– Хорошо. Мне так много всего надарили!
– А что тебе подарили твои братья?
– Федерико прислал мне рассказ на английском языке. Уго подарил спортивные тапочки, а Тео – майку, на которой написано “НЕТ”.
– Просто “НЕТ” – и все? Это на него очень похоже!
– Он на уроке истории проходил Ганди и говорит, что надо всегда отвечать “нет”, но при этом не сердиться.
– Спаси нас Господи!
– Вот и я сказал то же самое, – отозвался Маркос.
Я вручила все привезенные с собой пакеты, и она начала открывать их один за другим, радостно вскрикивая.
– Конфеты – чтобы ты угостила ими ребят в школе, – поспешно пояснила я, дабы избежать лишних споров.
Марина несколько раз открыла и закрыла пенал, полистала японские сказки, а дойдя до книги про Айседору Дункан, спросила:
– Это кто?
– Она была танцовщицей, но уже умерла. Ее считают зачинательницей современных танцев. Тут описана история ее жизни.
– Это адаптация для детей? – спросил Маркос с заметной тревогой в голосе.
– Нет, – только и сказала я, слегка смутившись. А на моего мужа вдруг напал приступ красноречия:
– Читать биографии всегда очень полезно, и вообще это хорошие книги. Есть много людей, о чьей жизни стоит узнать побольше. Знаешь, как мы поступим, Марина? Пусть эта книга побудет у нас дома, и ты будешь ее читать, когда придешь. Так она тебе не надоест, а если у тебя появятся вопросы, Петра тебе все объяснит.
– Ага, и мама ее не увидит, – добавила девочка, одним ударом разрушив всю дипломатическую конструкцию, возведенную отцом. – Она ведь и так устроила истерику, когда я стала рассказывать про современные танцы, а уж что будет, если она узнает, что Петра подарила мне книгу про ту женщину, которая их придумала?
Мы с Маркосом обменялись ироничными взглядами, как умеют это делать только взрослые люди. Марина все еще находилась под впечатлением разговора про Айседору Дункан. Она шепотом повторила ее имя, а потом спросила:
– А как вы думаете, Уго и Тео знают, кем она была?
– Сомневаюсь, – ответил Маркос.
– Вот здорово! Значит, я им отомщу! Когда они изучали Ганди, я спросила, кто это такой, а они сказали: один тип, которых ходил в подштанниках. Я рассердилась. Потом поискала в интернете, но не слишком хорошо поняла, что этот Ганди сделал, хотя он уж точно ни в каких подштанниках не ходил.
– Понимаешь… – перебил ее отец и дальше заговорил примиряющим тоном: – Ганди был индийцем и носил традиционный индийский костюм – а брюки у них такие, что их можно принять за то, что мы называем подштанниками.
Разочарование немедленно перешло у Марины в уверенность:
– Ага, значит, в подштанниках он все-таки не ходил.
– Конечно же нет.
– А что тебе подарил папа? – поинтересовалась я, стараясь перевести разговор на другую тему.
– Белый спортивный костюм, очень красивый.
– Гениальный подарок! – воскликнула я, искренне восхитившись выбором столь нейтральной вещи, которая заведомо не могла вызвать никаких конфликтов.
Но тут уже и время стало поджимать. На десерт мы съели по куску тирамису, потом отвезли Марину в школу. Потом Маркос доставил меня в комиссариат. Прежде чем я вышла из машины, он сказал:
– Надеюсь, у Марины хватит здравого смысла, чтобы правильно понять книгу, которую ты ей подарила.
– Входя в роль отца, ты сразу становишься жутким пуританином, – парировала я.
Весь остаток дня я потратила на составление отчетов, но меня страшно клонило в сон. Чтобы побороть сонливость, я то и дело вставала из-за стола, совершала прогулки до кофейной машины и обратно, а сидя на стуле, тысячу раз меняла позу… Я бы с удовольствием улеглась прямо на пол и свернулась там клубочком, лишь бы хоть немного вздремнуть. Пришла в себя я только тогда, когда дело дошло до итогов допроса Росарио Сигуан. Тут меня опять одолели сомнения. Что же за семья у них была? Ни одна из трех дочерей не выглядит вполне нормальной. Старшая – глыба льда, да к тому же впуталась в грязные аферы. Средняя бежит на другой конец света – лишь бы быть подальше от ненавистного отца. Младшая психологически не способна вести нормальную жизнь. И вместе с тем у их семьи было все, что традиционно принято связывать со счастьем: деньги, образование, устоявшиеся привычки, полное сращение с обществом… Что же тогда порождало эти отклонения от нормы: деспотизм отца, покорность матери или то, что старший Сигуан пользовался услугами проституток? Неужели на дочерей так сильно подействовало отцовское поведение? Неужели этот чертов Фрейд был до такой степени прав? В тот же миг в голове моей сверкнуло воспоминание о моей падчерице. А вдруг, прочитав книгу про Айседору, она слетит с катушек и навоображает себе бог знает какие чувства и страсти? А вдруг это окажет вредное влияние на ее воспитание? И тогда виновата во всем окажусь я, и мать Марины вечно будет гоняться за мной с бейсбольной битой, чтобы наказать по заслугам? К черту! – подумала я. Да, я обязана вести себя правильно с детьми Маркоса, но для меня это – непосильный груз. Нет, десять заповедей, которые я в глубине души скорее презирала, ханжой меня не сделают! Теперь моя совесть была спокойна.
Я глянула на экран компьютера. Курсор требовал продолжения – новых и новых сведений, в то время как мысли мои улетели далеко от работы, в область личной жизни. Я почувствовала, что не в состоянии заниматься отчетами, уж лучше я зав тра продолжу описывать это несчастное создание – Росарио Сигуан.
Домой я приехала совершенно измотанная. Я помнила, что Маркос предупреждал: сегодня вечером он должен с кем-то ужинать в ресторане. Я не слишком об этом пожалела, поскольку моим единственным желанием по-прежнему был сон. Я взяла книгу, которую уже начала читать, и легла в постель. Прикосновение мягких простыней дало мне на краткий миг ощущение невыразимого счастья. Сейчас никто ничего от меня не требовал, ни один человек не думал обо мне, я не была обязана что-то где-то делать. Наверное, аскетам было ужасно трудно жить в пустыне и под палящим солнцем питаться сырыми насекомыми, зато никто не мог лишить их счастья одиноких ночей, когда они лежали в своих пещерах…
