Агата Кристи - Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник)
– До смерти Нофрет. Ты со мной согласна? – настойчиво повторил Яхмос.
– Я заметила только после, – с расстановкой ответила Ренисенб.
– И она ничего тебе не говорила – ты уверена?
Ренисенб покачала головой.
– Знаешь, Яхмос, я не думаю, что Сатипи больна. Скорее… она боится.
– Боится? – удивленно воскликнул Яхмос. – Но почему она боится? И чего? Сатипи всегда была храброй, как лев.
– Знаю, – растерянно подтвердила Ренисенб. – Мы всегда так думали… но люди меняются… и это странно.
– Может, Кайт что-нибудь знает, как ты думаешь? Сатипи говорила с ней?
– Она скорее поделится с Кайт, чем со мной… но я сомневаюсь. На самом деле даже уверена, что не говорила.
– А что сама Кайт об этом думает?
– Кайт? Она никогда ни о чем не думает.
Единственное, что сделала Кайт, размышляла Ренисенб, это воспользовалась неожиданной кротостью Сатипи, чтобы захватить себе и своим детям лучшие куски нового льняного полотна – этого ей никогда бы не позволили, останься Сатипи сама собой. Дом гудел бы от яростных споров! Теперь же Сатипи уступила практически молча, и это потрясло Ренисенб больше, чем все остальное.
– Ты говорил с Исой? – спросила Ренисенб. – Бабушка разбирается в женщинах.
– Иса, – с легким раздражением ответил Яхмос, – просто предлагает мне радоваться перемене. Не стоит надеяться, говорит она, что Сатипи надолго останется такой же разумной.
– А Хенет ты расспрашивал? – Голос Ренисенб звучал неуверенно.
– Хенет? – Яхмос нахмурился: – Нет, конечно. Я не собираюсь обсуждать такие вещи с Хенет. Она и так слишком много о себе мнит. А отец потакает ей.
– Да, знаю. Она очень назойлива. Но все равно… понимаешь… – Ренисенб колебалась. – От Хенет обычно ничего не скроешь.
– Ты поговоришь с нею, Ренисенб? А потом расскажешь мне?
– Если хочешь.
Ренисенб приступила к расспросам, как только осталась с Хенет наедине. Они шли по тропинке к навесам, под которыми расположились ткачихи. К ее удивлению, вопрос явно встревожил Хенет. Куда девалась ее обычная готовность посплетничать?
Она коснулась висевшего на шее амулета и испуганно оглянулась.
– Я тут ни при чем, это уж точно… Не мое это дело – следить, кто из вас не в себе. У меня своих забот хватает. Если у кого неприятности, я не хочу быть в этом замешана.
– Неприятности? Какие неприятности?
Хенет покосилась на нее.
– Никакие… я надеюсь. По крайней мере, те, которые должны нас волновать. Нас с тобою, Ренисенб, не в чем упрекнуть. Это меня очень утешает.
– Ты хочешь сказать, что Сатипи… На что ты намекаешь?
– Ни на что я не намекаю, Ренисенб… и сделай милость, перестань меня расспрашивать. В этом доме мое положение немногим выше, чем у слуги, и не пристало рассуждать о том, что меня совсем не касается. Если хочешь знать, перемена эта – к лучшему, и, если на том все закончится, мы все только выиграем. Пожалуйста, Ренисенб, мне нужно проследить, чтобы на полотне поставили правильную метку. Эти женщины такие невнимательные – болтают и смеются вместо того, чтобы работать…
Хенет нырнула под навес, и Ренисенб проводила ее недовольным взглядом. Потом медленно двинулась назад к дому. Она беззвучно вошла в комнату Сатипи и тронула ее за плечо, так что та с криком вскочила.
– Ты меня напугала! Я подумала…
– Сатипи, – обратилась к ней Ренисенб, – что случилось? Скажи мне. Яхмос беспокоится о тебе, и…
Сатипи прикрыла ладонью рот.
– Яхмос? Что… что он сказал? – Она нервно заикалась, глаза ее широко раскрылись от страха.
– Он волнуется. Ты кричала во сне…
– Ренисенб! – Сатипи схватила его за руку. – Он говорил… что я кричала?
В ее глазах плескался ужас.
– Яхмос думает… Что он тебе сказал?
– Мы оба думаем, что ты больна… Или несчастна.
– Несчастна? – шепотом повторила Сатипи с какой-то странной интонацией.
– Ты несчастна, Сатипи?
– Может быть… Не знаю. Нет.
– Нет. Ты боишься, правда?
Взгляд невестки стал враждебным.
– Почему ты так говоришь? Чего мне бояться? Что меня может напугать?
– Не знаю, – ответила Ренисенб. – Но это правда, так?
Сатипи не без труда обрела свое былое высокомерие и тряхнула головой:
– Я ничего – и никого – не боюсь! Как ты смеешь так думать обо мне, Ренисенб? И я не желаю, чтобы ты обсуждала меня с Яхмосом. Мы с ним понимаем друг друга. – Она умолкла, потом со злостью прибавила: – Нофрет мертва. И поделом ей, вот что я тебе скажу. Так и передай любому, кто спросит тебя, что я об этом думаю.
– Нофрет? – недоуменно повторила Ренисенб.
Сатипи пришла в ярость, стала похожа на себя прежнюю:
– Нофрет – Нофрет – Нофрет! Меня уже тошнит от этого имени. Слава богам, оно больше не будет звучать в этом доме.
Ее голос, поднявшийся до пронзительного визга, внезапно пресекся – в комнату вошел Яхмос.
– Умолкни, Сатипи, – с необычной строгостью приказал он. – Если тебя услышит отец, беды не миновать. Разве можно так глупо себя вести?
Покорность Сатипи выглядела не менее необычной, чем суровый и недовольный тон Яхмоса.
– Прости, Яхмос, – пробормотала она. – Я не подумала…
– Советую впредь быть осторожнее! Все неприятности в доме от тебя и Кайт. У вас, женщин, нет мозгов!
– Прости… – снова пробормотала Сатипи.
Яхмос вышел, гордо расправив плечи. Его походка была более уверенной, чем всегда, словно тот факт, что он доказал свою власть над своей женщиной, пошла ему на пользу.
Ренисенб направилась в комнату старой Исы. Ей казалось, что бабушка может дать полезный совет. Однако Иса, лакомившаяся виноградом, отказалась воспринимать слова Ренисенб всерьез.
– Сатипи, Сатипи… Что вы все носитесь с этой Сатипи? Неужели вам так нравится, когда она вас третирует и помыкает вами, что поднимаете шум из-за того, что она в кои-то веки ведет себя прилично?
Выплюнув виноградные косточки, она прибавила:
– В любом случае это слишком хорошо, чтобы так могло продолжаться, – разве что Яхмос об этом позаботится.
– Яхмос?
– Да. Я надеюсь, что он наконец образумился и задал Сатипи хорошую трепку. Вот чего ей не хватало – она из тех женщин, которым такое обращение должно нравиться. Скорее всего, кроткий и покладистый Яхмос был для нее суровым испытанием.
– Яхмос очень милый, – возмутилась Ренисенб. – Он добр ко всем… нежен, как женщина… если, конечно, женщины нежные, – с сомнением прибавила она.
Иса усмехнулась:
– Верное замечание, внучка. Нет, в женщинах нет ни капли нежности… а если есть – да поможет им Исида! Немного найдется женщин, которые хотят доброго, мягкого мужа. Им больше по душе красивый и буйный грубиян вроде Себека – именно о таком они мечтают. Или умный парень наподобие Камени, так, Ренисенб? Ему палец в рот не клади! И он недурно поет любовные песни. Так? Ха, ха, ха…
Ренисенб почувствовала, как горят ее щеки.
– Не понимаю, о чем ты, – высокомерно сказала она.
– Вы все думаете, что старая Иса не знает, что происходит вокруг. Я все знаю. – Она уставилась на Ренисенб своими наполовину ослепшими глазами. – И возможно, лучше тебя, дитя мое. Не сердись. Так устроена жизнь, Ренисенб. Хей был тебе хорошим братом – но теперь он плывет на своей лодке по Полям жертвоприношений. Сестра найдет себе нового брата, который пронзает гарпуном рыбу в своей Реке. Не думаю, что Камени в этом преуспеет. Тростниковая палочка и свиток папируса – вот и все, что ему нужно. Красивый юноша… и петь умеет. Но я не уверена, что он тебе пара. Мы мало о нем знаем – Камени северянин. Имхотепу он нравится, но я всегда считала Имхотепа глупцом. Любой может обвести его вокруг пальца с помощью лести. Посмотри на Хенет!
– Ты ошибаешься! – вспыхнула Ренисенб.
– Ладно, пусть я ошибаюсь. Твой отец не дурак.
– Я не об этом. Я имела в виду…
– Я знаю, что ты имела в виду, дитя. – Иса ухмыльнулась: – Ты не понимаешь. Не представляешь, как приятно сидеть тут, в покое, распрощавшись со всеми братьями и сестрами, с любовью и ненавистью. Наслаждаться хорошо приготовленной жирной куропаткой или перепелкой, а потом пирогом с медом, пореем и сельдереем и запивать все это вином из Сирии – и не иметь никаких забот. Смотреть на эту суматоху и эти страдания и знать, что они тебя больше не коснутся. Я смеялась, наблюдая, как моего сына обводит вокруг пальца красивая девчонка, как она перессорила весь дом – можешь мне поверить! Знаешь, мне даже нравилась эта девушка… В ней словно сидел злой демон – как она умела каждого задеть за живое! Выставляла Себека сдувшимся бычьим пузырем, Ипи – ребенком, а Яхмоса – тряпкой. Как будто видишь собственное лицо в пруду – она заставляла их понять, как они выглядят со стороны. Но почему Нофрет ненавидела тебя, Ренисенб? Ответь мне.
