Звонок мертвецу. Убийство по-джентльменски (сборник) - Ле Карре Джон

— Да?

— Если доведется приехать в Лондон и нечем будет себя занять. Или просто захочется с кем-нибудь поговорить, выпить чашечку чая, мы всегда будем рады видеть вас в редакции «Вестника». Всегда.

— Спасибо. Спасибо большое, мистер…

— Смайли.

— Я вам искренне признателен за это приглашение. Смотрите только, я могу поймать вас на слове! Но все равно спасибо.

— До свидания. — Они снова обменялись рукопожатиями. У Роуда была сухая и прохладная ладонь. Очень гладкая.

Смайли вернулся в «Герб Солеев», сел за столик в пустом фойе и написал записку мистеру Гластону:

Уважаемый мистер Гластон!

Я нахожусь здесь по поручению мисс Бримли из «Христианского вестника». У меня есть письма Стеллы, которые, как мне кажется, могут представлять для Вас интерес. Простите, если доставляю беспокойство в такое сложное для Вас время. Как я понял, этим вечером Вы уже покидаете Карн, а потому прошу разрешения встретиться с Вами до отъезда.

Он тщательно запечатал конверт и подошел к стойке службы размещения. Она пустовала, и Смайли позвонил. Портье снова заставил ждать себя долго — старый ключник с серым, заросшим щетиной лицом. После тщательного и весьма неодобрительного изучения конверта он чуть ли не за тройную плату согласился доставить письмо в номер мистера Гластона. Смайли остался ждать ответа у стойки.

Джордж Смайли относился к числу тех странных и уникальных людей, которые являются в наш мир словно ниоткуда, уже к восемнадцати годам полностью завершив образование. Скрытность была частью как его натуры, так и профессии. Жизнь настоящего разведчика отнюдь не изобилует яркими событиями и увлекательными приключениями, которые описывают в романах. Человек, который, подобно Смайли, годами жил и работал среди врагов своей страны, знал наизусть только одну молитву и именно с ней постоянно обращался к Всевышнему: сделай так, чтобы на меня никто и никогда не обращал внимания. Для него не было более высокой цели, чем полная ассимиляция и мимикрия. Он больше всего на свете любил людей толпы, которые потоком текли мимо него по улицам, не удостаивая даже мимолетным взглядом. И он сам охотно вливался в эти человеческие потоки, где ему были гарантированы полная анонимность и безопасность. А постоянное ощущение страха делало его на редкость уступчивым и сговорчивым. Он готов был бы расцеловать спешивших за покупками грубиянов, которые толкали его или заставляли уступать себе дорогу. Он обожал чиновников, полицейских и даже кондукторов в автобусах за полнейшее равнодушие к его персоне.

Но одновременно постоянный страх, настороженность, зависимость от окружения выработали у Смайли умение разбираться в окраске натуры человека: мгновенную, почти по-женски тонкую восприимчивость к особенностям характеров и поведенческим мотивам людей. Он ориентировался в них, как охотник ориентируется в своих угодьях, как лиса ориентируется в лесной чаще. Потому что шпион, на которого ведется охота, сам тоже должен охотиться, и тогда толпа превращается в его засаду на зверя. Замаскировавшись в толпе, он должен вчитываться в отдельные жесты, вслушиваться в слова, уметь фиксировать и интерпретировать случайный обмен взглядами или непроизвольное движение, как охотник обязан замечать след в траве или недавно сломанную ветку, — лисе не выжить, если она не чует опасности за милю.

И сейчас, терпеливо дожидаясь ответа Гластона, он вспоминал предельно насыщенные событиями последние сорок восемь часов, пытался упорядочить их и оценить со стороны. Что связывало Д’Арси с Филдингом, отношения которых выдавали наличие какой-то, возможно, мелочной, но общей для обоих тайны? Глядя поверх запущенного сада перед отелем в сторону аббатства, он мог видеть за его величественной крышей знакомые теперь бастионы школы, служившие для обороны от наступления нового мира и для защиты устоев старого. Он мог представить себе большой двор, на который высыпали сейчас большие группы мальчиков в черных одеждах, в точности напоминая своих сверстников Англии восемнадцатого столетия. И ему вспомнилась другая школа. Та, что располагалась рядом с полицейским участком: общественная школа города Карн. Тесное и убогое здание с крышей из жести, размерами чуть больше дома сторожа при городском кладбище, также разнившееся с блеском Карна, как грубый камень, из которого были сложены его стены, отличался от шафранного цвета бастионов частного учебного заведения.

Да, отметил он мысленно, Стэнли Роуд проделал очень долгий и тяжкий путь, начав его в публичной школе Брэнксома. И если это он убил жену, то мотив, как был убежден Смайли, следовало искать где-то на том тернистом пути, который привел его в стены Карна.

— Вы оказали нам большую любезность, приехав сюда, — сказал Гластон. — Я очень благодарен мисс Бримли за то, что прислала вас. Хорошие люди работают в «Вестнике», добрые люди, которые всегда тепло относились к нам.

Он произнес определение «хорошие» так, словно для него не существовало более высокой степени похвалы, как будто оно заключало в себе всеобъемлющую и абсолютную оценку позитивных качеств личности.

— Вам следует прочитать письма, мистер Гластон. Второе, возможно, шокирует вас, но, уверен, в итоге вы согласитесь, что с моей стороны было бы неправильно не ознакомить вас с ними.

Они сидели в кофейне в окружении нелепых тропических растений, стоявших по углам, как охранники.

Смайли передал Гластону оба письма. Старик взял их недрогнувшей рукой и начал читать. Для удобства чтения ему приходилось держать листки далеко от глаз, даже слегка откинув назад голову и прищурившись. Уголки его губ постепенно опускались, ломая прямую линию рта. Потом он спросил:

— Вы ведь познакомились с мисс Бримли во время войны, верно?

— Да, мы тогда работали с Джоном Лэндсбери.

— Именно поэтому она и обратилась к вам?

— Да.

Вы из нашей церкви?

— Нет.

Гластон какое-то время молчал, положив письма на стол и опустив руки на колени.

— Стэнли был нашим, когда они поженились. А потом переметнулся. Вы знаете об этом?

— Да.

— На севере, откуда я родом, люди так никогда не поступают. Наша вера — это то, за что мы сражались и победили. Почти как за право голоса.

— Мне это известно.

У Гластона была прямая спина старого солдата. Он выглядел скорее угрюмым, нежели опечаленным. Потом он внезапно поднял взгляд на Смайли и долго и пристально вглядывался в него.

— Вы сами, случайно, не учитель? — спросил он, и Смайли невольно вспомнил, что в свое время Сэмюэл Гластон успешно и умно руководил крупной фирмой.

— Нет… Но можно сказать, я преподаватель на пенсии. Хотя это и не совсем точно.

— Женаты?

— Был женат.

Старик снова замолчал, а Смайли пожалел, что не находит предлога оставить его одного.

— С ней было хорошо иногда поболтать о пустяках, — сказал мистер Гластон, прервав паузу.

Смайли промолчал.

— Вы сообщили о письмах в полицию?

— Да, но им все уже было известно. То есть они знали, что Стелла считала мужа способным убить ее. Она пыталась рассказать об этом мистеру Кардью…

— Священнику?

— Да. Но он решил, что она излишне впечатлительна и… нагоняет страх сама на себя.

— А вы с ним не согласились?

— Не знаю. Просто не знаю. Но исходя из того, что я слышал о вашей дочери, не допускаю, что у нее произошел нервный срыв. Что-то реальное вызвало ее подозрения, что-то действительно сильно напугало ее. И, по-моему, мы не можем просто так сбрасывать это со счетов. Мне не кажется всего лишь случайностью страх, овладевший ею перед самой смертью. И я не верю в виновность той нищенки. Она не убивала ее.

Сэмюэл Гластон медленно кивнул. Смайли вдруг понял, что его собеседник пытался показать свою заинтересованность отчасти из вежливости, а отчасти потому, что равнодушие с его стороны было бы равносильно признанию утраты им смысла жизни вообще.