Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Халл Ричард

Думаю, не стоит удивляться тому, что Спенсер предпринял попытку исключить меня из переговоров с заказчиком. Этот наглец посмел утверждать, что я, видите ли, с одной стороны, слишком доверчив, а с другой – якобы докучаю Тонеску беспочвенными опасениями относительно токсичности его средства для чистки стекол. Естественно, я с негодованием отверг эти абсурдные претензии и пошел в наступление – надо же как-то проучить этого дурака.

– Ты, я вижу, теперь убедился, что с таким темпераментным клиентом, как Тонеску, надо действовать мягко, ни в коем случае не давить, так мы ничего не добьемся. А тебе, Барраклаф, надо быть осторожнее со своими финансовыми заморочками.

– Что значит «моими»? – тут же возмутился он. – Разве финансы «Агентства» не самое важное для каждого из нас?

– Ты, конечно, прав, – согласился я, – но в общении с Тонеску лучше на первый план их не выставлять.

Барраклаф кивнул:

– Ладно, впредь буду вести с ним разговоры на эту тему осторожнее.

– А я все равно считаю, что Николасу лучше в эти дела не вмешиваться! – выпалил Спенсер и тут же вышел. Я даже не успел ответить.

Жаль, что мне до сих пор не удалось разработать надежный способ его устранения. Вчера в разговоре со своим банковским менеджером я попробовал забросить удочку насчет того, чтобы он стал моим сообщником в этом деле. Куда там! Этот человек, как и все банковские служащие, слишком старомоден и потому неспособен разглядеть для себя какие-то возможности. Этих людей ни к чему не склонишь. Они привыкли осторожничать во всем.

Как бы там ни было, но дела с изобретением Тонеску (мы так пока и не придумали ему удачное название) сдвинулись с места. Убедившись, что оно действительно работает, мои коллеги сопротивление прекратили. Первым подтверждение получил Спенсер и не смог скрыть изумления. В меблированных комнатах, где обитает этот аристократ (по крайней мере, он на это постоянно намекает, щеголяя передо мной своим якобы очень элитным школьным галстуком), в ванной над раковиной висит большое зеркало. Разумеется, оно Полу Спенсеру не принадлежит, но подобные мелочи его никогда не беспокоили. Он нанес на зеркало состав Тонеску даже гуще, чем рекомендовалось, а хозяйку поставил в известность потом. Этого от Спенсера и следовало ожидать. Вот Барраклаф, например, получил бы вначале письменное разрешение на манипуляции с зеркалом, а затем покрыл бы чистящим веществом точно четверть его площади и ровно таким количеством, как предписано.

Когда истекли необходимые сорок восемь часов, Спенсер окутал зеркало густыми клубами пара.

– Средство работает, – рассказывал он нам потом. – Было четко видно, где оно нанесено, а где нет. Признаюсь, я даже побрызгал на него немного, и на нем остались пятна от попавших капель. Но там, где я как следует намазал, зеркало стало кристально чистым.

– А может быть, так и назвать? – спросил я, озабоченный подбором подходящего названия.

– Что назвать?

– Это средство назвать «Кристальная чистота».

Барраклаф пожал плечами:

– Не пойдет. Слишком длинно.

Пришлось согласиться. С длинными названиями составлять рекламу труднее.

– Теперь давайте посмотрим на ветровое стекло машины, – продолжил он. – Я поставил ее в гараж недалеко отсюда. К счастью, дождливо, а мы можем позволить себе заплатить только за один день.

Вот это скупец! Плата за место в гараже, разве это деньги? Для Барраклафа важен каждый пенни.

До гаража идти было всего ничего, и на этом пути едва не разрешились все мои трудности. Потому что нам необходимо было пересечь улицу с односторонним движением. При таком потоке машин, как здесь, одностороннее движение было совершенно излишним. Непонятно, зачем его устроили. Когда мы вышли на переход, машин на улице вообще не было. Однако у меня уже выработался инстинкт обязательно смотреть в обе стороны при пересечении любой улицы. Ничего особенного, обычная предосторожность.

И сейчас это оказалось весьма кстати, потому что с другого направления, запрещенного, на приличной скорости двигалась машина. Наверное, какой-то провинциал не заметил запрещающий знак. Такое иногда бывает.

Увидев машину, я остался стоять на тротуаре. Барраклаф остановился где-то в ярде позади меня, у него развязался шнурок. А вот Спенсер (он шел слева от меня, а машина двигалась справа) пошел дальше как ни в чем не бывало. Ну, это же так просто, осмотреться, прежде чем переходишь улицу, но правила, видно, написаны не для таких идиотов, как Спенсер. Он шел вперед, наверное, погруженный в свои дурацкие мысли.

Да и водитель тоже хорош, заметил его в самый последний момент. Я видел, как его лицо исказилось от ужаса. Пронзительно завизжали тормоза, машина протащилась юзом по слякоти, развернулась и, выехав на тротуар, уперлась бампером в стеклянную витрину магазина. Это просто чудо, что ни машина, ни витрина не пострадали.

Конечно, я был возмущен выходкой водителя. Как можно так неосторожно вести машину, не глядя на знаки. Не помню точно, что я тогда сказал, но в любом случае водитель все равно никакой ответственности не понес, потому что полицейского, как всегда, поблизости не оказалось. В нужный момент вы их никогда не найдете, зато потом – пожалуйста.

Спенсер, конечно, отреагировал на это совершенно иначе. Он был склонен даже похвалить водителя за быстроту реакции и храбрость. Ведь он мог сам серьезно пострадать, если бы машина ударилась о стену или перевернулась. Вот так легко Спенсер может поставить все с ног на голову. Даже Барраклафа это удивило.

– Не понимаю, чем тут восхищаться, – сказал он. – Это инстинктивная реакция любого сидящего за рулем, даже новичка. Человек нажал на тормоз. Что тут особенного?

Но это уже было потом, после того как мы наконец пересекли улицу и подошли к водителю. Он был цел, невредим и, кажется, не очень испуган. Попеняв ему на невнимательность, мы двинулись дальше, и тогда я наконец обратил внимание на Спенсера.

Вид у него был, прямо скажем, потрепанный. Может, его все же задела машина, когда ее заносило, либо он потом оступился и упал, но на его лице под глазом красовалась внушительная ссадина, была порвана штанина и испачкан грязью бок.

– Как же так? – воскликнул я. – Мало того, что водитель никуда не годный, так и ты идешь, не смотришь под ноги и валишься в самое грязное место на дороге, еще глаз ухитрился подбить. Вид у тебя теперь, как у пьяницы после хорошей попойки.

Спенсер отозвался в своем духе:

– Хватит, Николас. Вместо того чтобы выразить хотя бы притворное сочувствие, ты городишь какую-то чепуху. Между прочим, в этом есть и твоя вина. Да-да, ты видел машину, сам остановился, но меня не окликнул.

– Я думал, ты ее тоже видишь.

Тут решил вставить слово Барраклаф, как всегда кстати:

– У тебя было достаточно времени предупредить Спенсера. Я стоял сзади и не мог понять, почему ты не оттащил его назад.

– А ты почему молчал? – вдруг спросил Спенсер, поворачиваясь к нему.

Барраклаф потупился:

– Да, я должен был тебе крикнуть, но так испугался, что потерял голос. Однако все же спохватился и ринулся тебя оттащить.

– Поздно спохватился. Машины уже не было. И вообще, это выглядело так, будто ты пытался меня под нее толкнуть.

Теперь Барраклаф понял, что попытка выставить меня в дурном свете повернулась против него самого. И он с кислой улыбкой решил замять неловкость, процитировав короткий стишок, как будто в тему. Вроде пародии на десять заповедей:

Думаю, его слова здесь воспроизведены точно. Мне казалось, что тогда я не обратил на них внимания, но, оказывается, стишок запомнился и с тех пор часто звучит у меня в голове.

Моя задача состояла в том, чтобы помочь Спенсеру расстаться с жизнью, а не стоять в стороне и ждать, когда это само собой случится. Ведь я до сих пор так и не разработал план. Впрочем, я мог бы решить задачу без всякого плана, если бы воспользовался предоставившейся возможностью, а я ее так бездарно упустил. С другой стороны, машина появилась неожиданно, застала меня врасплох. Конечно, больше мне удача не улыбнется.