Засуха - Харпер Джейн
Пора было отсюда выбираться. Предстояло еще убедить Сандру дать ему последний шанс. Всего один шанс еще раз начать с нуля, и в этот раз он бросит играть. Он обещал. Прошлым вечером он так ей и сказал. Он не смог сдержать слез и впервые почувствовал, что сам себе верит. Она смотрела на него и молчала. Эти слова она от него уже слышала. Ровно перед тем, как они переехали в Кайверру, и еще минимум два раза до того. Но в этот раз он заставил ее поверить. Больше того, сказал он себе, ему придется это сделать. Ему необходимо остановиться. Потому что в этот раз на кону стоит такое, что проигрыша он просто не вынесет.
При одной мысли об этом у него внутри все сжалось. Сандра так беспокоилась, но она и понятия не имела о реальной угрозе, которая висела над их головами. Она думала, что отрицательный банковский баланс — это худшая из ее проблем. Постыдная тайна, что продукты ей приходится покупать по кредитной карте. Необходимость пускать пыль в глаза с помощью арендованных домов и кофеварок, купленных в рассрочку. Она думала, что им приходится перебиваться со дня на день, но не больше. Она не знала о долгах, дорожкой тянущихся за ними от самого Мельбурна. Или об ужасах, ожидавших их с дочерью в конце этой дорожки, если он не заплатит.
Уитлэм еле сдержал безумную улыбку при мысли о том, чтобы сказать ей правду. Одно только упоминание гвоздезабойного пистолета — и она понеслась бы на север галопом.
Сообщение они доставили прямо к его дому. Здесь, в Кайверре. Два обдолбанных стероидами качка с толстыми шеями объявились на пороге его аккуратненького дома в недопригороде, чтобы лично его уведомить — босс начинает нервничать. Плати. Гвоздезабойный пистолет они прихватили с собой, для наглядности. Уитлэм был парализован от ужаса. Сандра и Даниэль были в доме. Ему было слышно, как дочь и жена болтают на кухне о каких-то пустяках, пока эти двое тихо, в деталях рассказывают ему, что именно они собираются сделать с его семьей, если он не раздобудет наличных. Саундтрек из кошмара.
Уведомление из «Образовательного фонда Кроссли» пришло два дня спустя. Письмо было адресовано лично Уитлэму. У Карен был выходной, и письмо с сопроводительной формой легло к нему на стол нераспечатанным.
Решение было принято меньше чем за секунду. Да они миллионами швырялись. Для этих богатых ублюдков пятьдесят тысяч были каплей в море. Он мог списать деньги на что-нибудь неопределенное, трудно поддающееся подсчетам. Курсы повышения квалификации, например, или программы поддержки. Для галочки им хватит. Пока. Но «пока» — это все, что ему было нужно. Одолжить эти деньги сейчас, расплатиться с Мельбурном; а вернет он их, ну, попозже. Этого не было достаточно, чтобы расплатиться по долгам, даже близко не лежало, но этого хватит, чтобы купить ему хоть немного времени. Не давая себе как следует задуматься, он начал действовать. Он просто подменил банковские реквизиты школы на свои. От того счета, о котором Сандре ничего не было известно. Название школы он оставил в форме. Банкам важны цифры, а не имена. Они никогда не проверяли, соответствует ли одно другому, ему это было известно. Нормальный план, сказал он себе. Не идеальный, и даже хорошим его назвать было нельзя. Но этого было достаточно, чтобы продержаться какое-то время. А потом Карен Хэдлер постучалась в дверь его кабинета, и в руках у нее была та анкета из траста Кроссли.
Уитлэм вспомнил ее взгляд и тихо, незаметно, так, чтобы никто не услышал, стал бить кулаком в стену. Пока не ободрал себе все костяшки.
Уитлэм смотрел, как уходит Карен. Когда за ней закрылась дверь кабинета, он развернулся на стуле и молча опорожнил содержимое желудка в корзину для бумаг. Отправиться в тюрьму он не мог. В тюрьме у него не будет возможности расплатиться по долгам, а люди, которым он был должен, не интересовались причинами. Плати, или заплатит твоя семья. Таковы были правила. И он под ними подписался. Он видел тот пистолет для гвоздей. Они заставили его потрогать. Почувствовать в руках эту свинцовую тяжесть. Плати, или… Нет. Альтернативы не было. Он заплатит. Конечно же, он заплатит.
Он сидел в кабинете, один, и заставлял себя думать. Карен знала. А это означало, что, вероятно, она скажет мужу, если уже не сказала. Сколько у него еще времени, прежде чем она подымет трезвон? Она — женщина осторожная. Во многом даже чересчур дотошная. Действовать она будет медленно. Прежде чем действовать, Карен Хэдлер захочет убедиться на сто процентов. Люк, однако, — это дело другое.
Времени у него было немного. Он не мог позволить, чтобы это вышло наружу. Просто не мог. Альтернативы не было.
Вот и уроки закончились, а ответ к нему так и не пришел. Уитлэм ждал, сколько мог, а потом сделал то, что делал всегда, когда испытывал стресс. Взял всю имеющуюся у него наличность, плюс кое-что, чего у него на самом деле не было, и отправился в заднюю комнату при пабе. Здесь-то, среди перемигивающихся огоньков, под оптимистичное треньканье покерных автоматов, к нему и пришло еще не оформившееся решение. Как это часто с ним бывало.
Один, в задней комнате среди игровых автоматов, Уитлэм вдруг услышал голос Люка Хэдлера, доносившийся от столика за углом. Он замер, едва осмеливаясь дышать, и стал ждать, когда Люк расскажет Джейми Салливану о школьных деньгах. Он был уверен, что это вот-вот произойдет, но тайна так и осталась тайной. Вместо этого они ругались на кроликов и строили планы на завтра, пострелять на поле у Салливана. Договорились о времени. Люк возьмет с собой собственное ружье. Интересно, подумал Уитлэм. Может, игра еще и не кончена. Пока нет.
Еще сотня долларов в игровых жетонах исчезла в автомате, и план был вчерне готов. Раз за разом он прокручивал его в голове, и план начал обрастать плотью. План был ничего себе. Не идеальный. Не наверняка. Может, пятьдесят на пятьдесят. А к подобному раскладу Уитлэму было не привыкать.
Уитлэм смотрел, как мимо него по площадке пронеслась стайка детишек, его дочь — в середине. На секунду в толпе ему привиделся Билли Хэдлер. Не в первый уже раз. Голова у Уитлэма непроизвольно дернулась, будто от шейного спазма. Каждый раз, как он думал о мальчике, его начинало тошнить. Как будто это могло что-то исправить.
Билли не должно было там быть. Уитлэм сильнее стиснул кружку в исцарапанном кулаке, пробираясь обратно к себе в кабинет. Мальчишка не должен был остаться дома. Все было запланировано. Он все устроил. Нарочно выкопал тот набор для бадминтона. Всего один намек, и Сандра бросилась к телефону организовывать приезд Билли. Если бы его дура-мать не отменила все в последний момент, Билли остался бы жив. Винить ей некого, кроме себя. Уитлэм честно старался спасти этого ребенка. Никто не сможет с этим поспорить. Он глотнул кофе и поморщился, когда горячая жидкость обожгла ему язык. Кофе жгучим комом прокатился вниз по пищеводу, оставив по себе тоскливую горечь.
Уитлэм ушел из паба с тошнотворной тяжестью в желудке и провел бессонную ночь, разбирая план по косточкам. Весь следующий день он провел, пребывая в ступоре у себя в кабинете. Карен наверняка уже обо всем рассказала. Скоро к нему придут, просто пока он не знал точно кто. Полиция? Председатель родительского комитета? Может, сама Карен? Он в одинаковой степени боялся и жаждал этого стука. Стука, который означал бы, что Карен сказала. Что уже слишком поздно. И ему не придется делать то, что он собирается сделать.
Ему не нужно было спрашивать себя, сможет ли он через это пройти. Он знал, что сможет. Он доказал это в том переулке. Тот тип сам был виноват. Вроде как он должен был быть профессионалом. Уитлэм как-то уже с ним сталкивался. Тогда он зажал его на стоянке, отнял кошелек и передал послание — путем удара по почкам. По догадке Уитлэма, в Футскрее, в том переулке, события должны были развиваться по тому же сценарию. Но тут этот тип вдруг разозлился, начал размахивать ножом и требовать больше, чем они договаривались. И ситуация вдруг стала развиваться в совершенно другом направлении.
Мужик плохо себя контролировал и, кроме, того, явно был под кайфом. Услышал слово «учитель», и это помешало ему правильно оценить физическую форму Уитлэма. Неудачный выпад ножом был блокирован приемом из регби, и они с размаху приземлились на асфальт.
Нож вспыхнул оранжевым в свете уличного фонаря, и Уитлэм почувствовал, как лезвие рассекло ему кожу на животе, прочертив теплую красную линию. Адреналин и страх смешались в его крови, когда он перехватил сжимающую нож руку. Вывернув чужую кисть, он навалился на нее всем весом, толкая лезвие ближе и ближе к груди напавшего на него человека. Тот все не отпускал нож. И все еще сжимал рукоятку, когда лезвие вспороло его собственную плоть. Учитель прижал его к земле, не давая двигаться, ощущая, как замедляется ритм крови, толчками льющейся на асфальт, и вот тот влажно выдохнул Уитлэму в лицо. Он подождал, пока мужчина не престал дышать, а потом еще целую минуту.
Слезы стояли у Уитлэма в глазах. Его трясло, и он опасался, что может потерять сознание. Но где-то глубоко внутри, под всеми наносными слоями, лежало спокойствие. Его зажали в угол, и он стал действовать. Сделал то, что нужно было сделать. Уитлэм привык к тому, что у него сердце обрывалось куда-то в желудок всякий раз, как приходилось доставать кошелек. Теперь, в кои-то веки, он контролировал ситуацию.
Трясущимися пальцами он ощупал себя. Порез был совсем неглубоким и выглядел хуже, чем оно было на самом деле. Он наклонился над напавшим на него человеком и прилежно сделал ему искусственное дыхание. Два раза. Следя при этом, чтобы отпечатки испачканных кровью пальцев могли позднее засвидетельствовать его гражданское мужество. Постучался в первый попавшийся дом, где горел свет, и выпустил, наконец, рвавшиеся наружу эмоции. Позвоните скорее в полицию. Да, ограбление. Те, кто нападал, сбежали, но пожалуйста, звоните скорее — там человек пострадал.
Когда бы потом Уитлэм ни думал об этом инциденте — а это бывало чаще, чем он ожидал, — он всякий раз убеждался, что это был акт самозащиты. Теперь ему угрожали опять, и пусть теперь это был кабинет, а не темный переулок, и бумага, а не нож, — в глубине души он разницы не чувствовал. Тот парень в переулке. Карен по другую сторону стола. Они его сами вынудили. Заставили действовать. Или он, или они. И Уитлэм выбрал себя. Закончились уроки. Опустели классные комнаты, опустела площадка. Никто не пришел и не постучал к нему в дверь. Он еще мог что-то исправить. Сейчас или никогда. Он посмотрел на часы.
Сейчас.
