Энн Перри - Заговор в Уайтчепеле
Старая леди непроизвольным движением положила свою ладонь на его руку. Его пальцы, сильные и теплые, тут же сомкнулись вокруг ее кисти.
– О ком вы думаете? – спросила она, зная, что это не просто дань воспоминаниям, как бы дороги они ему ни были.
Марио взглянул на нее – его глаза были совершенно серьезными. Они почти приехали, и в скором времени им нужно было выходить, чтобы слиться с толпой, которая собралась на ступеньках здания оперы и состояла из женщин в кружевах, шелках и сверкающих драгоценностях и мужчин в белоснежных рубашках.
– Не столько о человеке, моя дорогая, сколько о времени. – Корена огляделся. – Такое положение вещей не может продолжаться дальше – излишества, неравенство, расточительность… Смотрите на всю эту красоту и запоминайте ее, поскольку она стоит очень дорого и значительная ее часть пропадет. – Он говорил очень тихо. – Если б они были немного мудрее, немного умереннее, то смогли бы сохранить всё. В том-то и беда – когда ярость в конце концов выплеснется наружу, она уничтожит все, и добро и зло.
Прежде чем леди Камминг-Гульд успела задать ему следующий вопрос, их карета остановилась. Марио вышел и протянул ей руку, не дожидаясь, когда это сделает швейцар. Они поднялись по ступенькам, прошли сквозь толпу, приветствуя кивком друзей и знакомых, и увидели Чарльза Войси, оживленно беседовавшего с Джеймсом Сиссонсом. Лицо у последнего раскраснелось, и он начинал говорить всякий раз, как только Чарльз замолкал.
– Бедный Войси, – с усмешкой произнесла Веспасия. – Вам не кажется, что мы просто обязаны спасти его?
Марио посмотрел на нее с озадаченным видом.
– Спасти?
– От этого сахарозаводчика, – уточнила пожилая женщина, удивляясь тому, что ей приходится объяснять такую очевидную вещь. – Он самый невыносимый зануда.
На лице Корены появилось выражение искренней жалости, и его спутница испытала страстное желание, которое никогда не могло бы осуществиться, даже в те далекие годы в Риме, – разве что в мечтах.
– Вы ничего не знаете о нем, моя дорогая, – возразил ей Марио. – Ничего не знаете о человеке, скрывающемся за этой непрезентабельной внешностью. Он заслуживает того, чтобы о нем судили по его внутреннему содержанию, а не по наружности.
С этими словами он взял леди Камминг-Гульд под руку и с удивительной силой повлек ее мимо Войси и Сиссонса вверх по ступенькам, к дверям ложи.
Веспасия заметила, как Чарльз занял место в другой ложе, почти напротив них. А вот сахарозаводчика нигде видно не было. Пожилая дама хотела насладиться музыкой, находясь в обществе Марио хотя бы в течение этого короткого промежутка времени, но ей никак не удавалось избавиться от мыслей о том, что рассказала ей Шарлотта. Она прокручивала в сознании все варианты и возможности, и чем больше думала, тем больше утверждалась во мнении, что Линдона Римуса очень близко подвели к правде, но при этом им манипулируют в целях, недоступных его пониманию.
Веспасия доверяла сердцу Марио. Она не сомневалась в том, что даже по прошествии всех этих лет он не очень сильно изменился. Его мечты были вплетены в нити его души. Но она не доверяла его голове. Корена был идеалистом и видел мир в крупных мазках – таким, каким хотел его видеть. Он не допускал, чтобы опыт притуплял его надежды или демонстрировал ему реальность.
Старая леди заглянула ему в лицо, озаренное страстью и надеждой, и проследила за его взглядом, устремленным на королевскую ложу, которая сегодня была пуста. По всей вероятности, принц Уэльский предавался чуть менее серьезным занятиям, нежели размышления о судьбах обреченных богов Вальхаллы.
– Вы намеренно выбрали «Сумерки богов»? – спросила леди Камминг-Гульд.
Марио уловил в ее тоне серьезность и даже ощущение скоротечности времени и ответил ей столь же серьезно.
– Нет… но мог бы, – негромко произнес он. – Это сумерки, Веспасия, для очень несовершенных богов, которые упустили все свои возможности, растратили огромные деньги, не принадлежавшие им, позаимствованные деньги, которые так и не были возвращены. Из-за этого добрые люди умрут от голода, и это вызывает у жертв не просто гнев. Это пробуждает у простого человека ярость, в результате чего короли лишаются трона.
– Сомневаюсь в этом. – Возражать своему старому другу не доставляло Веспасии никакого удовольствия. – Принц Уэльский должен много денег уже весьма продолжительное время, и вызываемое этим недовольство все никак не достигнет накала, достаточного для того, чтобы произошло то, о чем вы говорите.
– Все зависит от того, у кого он занимал деньги, – произнес Марио с мрачным видом. – У богачей, банкиров, спекулянтов, придворных… Они сознательно рисковали, предоставляя ему займы, и поэтому заслуживают своей участи. Но если кредитор разоряется и тянет за собой в пропасть других, это совсем другое дело.
Лампы медленно погасли, и в зале воцарилась тишина. Однако Веспасия едва заметила это.
– А такое может произойти, Марио? – спросила она.
Оркестр заиграл увертюру, звучавшую довольно зловеще, и пожилая дама почувствовала в темноте легкое прикосновение руки Корены. В нем все еще сохранялась необычайная сила. Прикасаясь к ней, он никогда не причинял ей боль – но разбивал ее сердце.
– Разумеется, это произойдет, – ответил он. – Принц точно так же стремится к самоуничтожению, как боги Вагнера, и он утянет за собой Вальхаллу – вместе со всем хорошим и всем плохим. Но мы никогда не знали, как предотвратить это. Их трагедия заключается в том, что они не желают никого слушать до тех пор, когда исправлять что-либо уже слишком поздно. Но на сей раз в нашем распоряжении имеются дальновидные люди, обладающие практическим складом ума. Англия – последняя из великих держав, которой предстоит услышать голос простого человека, взывающего к справедливости, но, возможно, благодаря этому она узнает все от тех из нас, кто потерпел неудачу, а вам будет сопутствовать успех.
Занавес пополз вверх, обнажив замысловатые декорации на сцене. Веспасия повернула голову и увидела на лице Марио выражение надежды и твердой решимости предпринять еще одну попытку, несмотря на все предыдущие поражения. Он не желал победы другим, и ей вдруг захотелось, чтобы его устремления достигли цели. Уровень морального разложения в стране был чрезвычайно высок, но во многих случаях это было связано с невежеством и слепотой, а не со злонамеренностью или жестокостью. Леди Камминг-Гульд могла согласиться с аргументами Чарльза Войси против наследственных привилегий, но она достаточно хорошо знала человеческую натуру, чтобы понимать, что злоупотребления властью в равной мере затрагивает и монархов, и простых людей.
– Тиранами не рождаются, дорогой мой, – тихо сказала она. – Ими становятся, когда возникает такая возможность, какие бы титулы они себе ни присваивали.
Взглянув на нее, Корена улыбнулся.
– Вы слишком мало думаете о человеке. Нужно иметь веру.
Его собеседница проглотила слезы, скопившиеся в горле, и не стала спорить.
Глава 11
Расставшись с Шарлоттой и Телманом, Питт направился в сторону сахарного завода. Воздух был насыщен тяжелым, тошнотворным запахом, но даже мысль о предстоящей ночной смене не могла отравить вздымавшуюся в груди полицейского радость от встречи с женой, пусть даже и столь короткой. Его любимая была точно такой же, какой воссоздавала ее его память во время долгих ночей: линия шеи, губы, глаза и исходившее от нее душевное тепло.
Томас прошел через заводские ворота. Над ним нависала громада здания, и со всех сторон толкались рабочие. Самому же ему всего лишь нужно было узнать, не нуждаются ли сегодняшней ночью в его услугах. Он заходил сюда почти каждое утро.
– Да, – бодрым голосом ответил ему старший сторож по имени Уолли Эдвардс.
Сегодня он выглядел усталым, и его выцветшие голубые глаза прятались в складках кожи.
– Хорошо, – сокрушенно произнес Питт; сегодня было бы неплохо отоспаться.
– Как твоя жена? – спросил он сторожа.
Тот покачал головой.
– Плохо, – сказал он, пытаясь изобразить улыбку.
– Мне очень жаль, – искренне посочувствовал ему Томас.
Он всегда задавал этот вопрос, и ответ менялся изо дня в день, но супруге Эдвардса становилось все хуже, и они оба знали об этом. Питт немного побеседовал с ним. Уолли чувствовал себя одиноко и всегда пользовался возможностью поделиться с кем-нибудь своими заботами.
Завершив разговор, полицейский поспешил обратно, в мастерскую Саула. Он уже и без того задержался, выполняя первое поручение, поскольку из ехавшего перед ним фургона высыпались на улицу бочки и ему пришлось помогать извозчику укладывать их назад. Небольшой источник умиротворения в душе делал его невосприимчивым к царившей на серых улицах атмосфере злобы и страха, из-за которой нервы у него постоянно были на взводе.
В этот день он вернулся на Хенигл-стрит довольно рано. Исаака дома не было, а Лия возилась на кухне.
