Кэрол Дуглас - Черная часовня
Инспектор ле Виллар посмотрел на нее настороженно:
– Знаете ли вы, мадам, что вас могут арестовать за появление в таком виде в общественных местах?
– Неужели? Уверена, что в компании инспектора и самого префекта полиции я смогу заниматься делом, не отвлекаясь на подобные пустяки. Думаю, что для места преступления подойдет именно такой костюм. Предлагаю вам самим проверить, права ли я. – Она повернулась ко мне: – Нелл, не жди меня. Я могу вернуться нескоро.
– Разумеется, я и не собираюсь ждать, – твердо ответила я. – Я еду с тобой.
Даже не понимавший ни слова по-английски мужчина сообразил, что я собираюсь делать. Не будь сложившаяся ситуация настолько напряженной, меня бы позабавило наблюдение за последовавшей реакцией французов, почти такой же возмущенной, как и при появлении Ирен в ее непривычном для дамы костюме.
Они заговорили разом, по-французски, сначала друг с другом, потом обращаясь к Ирен и, наконец, ко мне. Они приказывали, они умоляли. Убеждая и бранясь, они дошли до грани истерики, что весьма свойственно французам, когда они достаточно распалятся.
Думаю, своими бурными излияниями они хотели сказать только одно: мое присутствие не потребуется. По крайней мере, так Ирен перевела для меня их тарабарщину.
Между тем я незаметно переместилась к выходу. Одно из многих достоинств женского платья заключается в том, что в нем можно скользить, будто не касаясь пола. А преимущество в любой ситуации остается на стороне того, кто умеет плавно передвигаться. Я научилась этому у Ирен, которая была непревзойденным мастером как в искусстве незаметных перемещений, так и в умении навязать свою волю другим.
– Вздор! – Я взирала на собравшихся со всей твердостью, на какую была способна. – Ирен, ты собираешься отправиться неизвестно куда… посреди ночи… в компании двух мужчин, лишь с одним из которых ты знакома: это совершенно неприлично! Я должна сопровождать тебя. Объясни им это.
Ирен так и сделала, явно забавляясь. Полицейские снова начали увещевать меня, еще громче прежнего, так безбожно мешая английские и французские слова, что я совершенно перестала понимать их.
– Если мы на самом деле торопимся, – перебила я инспектора ле Виллара, – то не следует ли продолжить спор по пути в Париж?
Будто не веря своим ушам, полицейские уставились на Ирен.
Та пожала плечами: типично галльский жест.
– Она англичанка, – произнесла моя подруга, будто это все объясняло.
Возможно, так оно и было.
Глава четвертая
Дом, немилый дом
Хозяйке приказано было брать только тех девушек, чья внешность выдавала в них молодых особ не менее семнадцати лет от роду…
Циркуляр (1842)Через некоторое время мы с Ирен сидели напротив друг друга на обитых кожей диванах экипажа, пока возница щелкал кнутом над холками измученных лошадей, тащивших трясущуюся пролетку по темным проселочным дорогам.
Блики от светильника экипажа плясали по нашим лицам, и за всю дорогу мы не обменялись ни словом, по крайней мере до тех пор, пока копыта лошадей не застучали по мостовым Парижа, а пространство вокруг не наполнилось туманом вперемешку с сиянием газовых уличных фонарей, похожим на жидкий лунный свет.
Я чувствовала ароматы реки и вечерней сырости, дым костров, слабый запах навоза.
Ирен попыталась завести негромкий разговор по-французски с нашими провожатыми, спросив их о чем-то. Те ответили коротко, почти резко. Тогда она повернулась ко мне:
– Было совершено ужасающее преступление. Нам не сообщают всех деталей, потому что меня позвали в качестве переводчика, а излишняя осведомленность может помешать мне непредвзято исполнить свою роль. Они нашли очевидца преступления, молодую девушку-американку: ее-то я и буду допрашивать.
– Инспектор ле Виллар говорит по-английски достаточно хорошо, чтобы провести допрос свидетеля-американца.
– Неужели, Нелл? А вот префект так не считает, и в данном случае я с ним соглашусь. Женщине проще завоевать доверие незнакомого человека.
Я с сомнением посмотрела на костюм подруги.
– Если преступление и вправду настолько жестокое, как его описали, бедное дитя даже не заметит, как и во что я одета, – отмахнулась она.
– Так очевидец ребенок? Тогда хорошо, что я поехала с тобой. Английская гувернантка способна ладить с детьми как никто другой.
– Пожалуй.
Я насторожилась, как делала всякий раз, когда Ирен соглашалась со мной.
– Ты прихватила с собой блокнот и карандаш, Нелл?
– Я никогда не выхожу без них. Я и еще кое-что с собой прихватила.
– Вот как?
Я наклонилась поближе к подруге и прошептала ей на ухо, до которого теперь, когда волосы были забраны кверху, оказалось намного проще добраться:
– Шатлен с брелоками. Разве ты не заметила цепочку у меня на талии? Она производит столько шума!
Губы Ирен сложились в усмешке, которую она тут же постаралась спрятать. Подозреваю, что у нее было меньше веры в возможности моего шатлена – серебряной цепочки с прикрепленными к ней полезными мелочами, подарка Годфри, – чем у меня. Но для меня он был не менее важен, чем для Ирен – ее пистолет: без него я чувствовала себя обнаженной. Какое гадкое выражение! Разумеется, я никогда не чувствовала себя обнаженной – немыслимое состояние для любой порядочной женщины.
Когда Ирен помогала мне выбраться из экипажа, я увидела, что остановилась мы позади величественного здания одного из шикарных отелей Парижа. Большинство крупных гостиниц столицы размещались в зданиях роскошных городских домов, которые веками принадлежали благородным фамилиям Франции и поменяли хозяев только в наш новый индустриальный век. Я не понимаю, зачем французы вносят путаницу в понятие гостиницы, называя «отелями» и другие здания, не предназначенные для постоя широкой публики[14].
Я приподняла юбки, чтобы не вымарать подол сажей, глиной и прочими еще менее приятными разновидностями грязи, покрывающими улицы города. Вскоре мы уже спешили через лабиринт служебных комнат, которых всегда так много за массивными фасадами подобных шикарных зданий.
В полутемной каморке нас ожидал мужчина, одетый в изрядно помятый костюм. Инспектор взял с грубо сколоченного стола лампу и пошел вперед, освещая нам путь.
Мы стали подниматься по узкой черной лестнице, впитавшей в себя запах пота многих и многих работников, а также… ох, неизменную чесночную вонь, угольную пыль и другие отвратительные субстанции, присущие любому дому, но тщательно изгоняемые из парадных залов.
Все мое внимание было направлено на то, чтобы не запутаться в собственных юбках на узкой крутой лестнице. Так и не представленный мне француз довольно крепко держал меня за локоть, уверенно направляя мои шаги.
Мы оказались на третьем этаже, где нас провели по извилистому коридору, то поднимавшемуся на несколько шагов вверх, то снова опускавшемуся до привычного уровня, откуда мы выбрались в холл, достаточно широкий, чтобы все четверо могли идти по нему в ряд.
Однако вскоре я обнаружила, что трое из нашей компании действительно шагают плечом к плечу, тогда как я осталась семенить сзади. Мои попутчики возобновили разговор на французском, шепотом обмениваясь фразами, которые я при всем желании не смогла бы перевести, даже если бы расслышала. И снова не раз всплыл «черный аббат».
Благодаря годам работы в опере Ирен с легкостью осваивала иностранные языки. В бытность свою гувернанткой я не раз замечала, что обладатели музыкального слуха обычно были одарены и в таких дисциплинах, как математика и языки. Впрочем, моя подруга до сих пор не проявляла особой склонности к цифрам – если только цифры не были прописаны на векселях, разумеется.
Когда мы поравнялись с закрытой дверью, мужчины встали по обеим сторонам от прохода, а инспектор предупредительно распахнул перед нами створки.
Не колеблясь ни секунды, Ирен вошла в комнату. Я было замешкалась, но тут же испугалась, что этот ужасный человек захлопнет дверь у меня перед носом: оставаться в коридоре в компании двух французов вовсе не входило в мои планы.
Поэтому вслед за Ирен я вошла в самую необычную комнату, которую мне приходилось видеть в своей жизни. А после посещения покоев мадам Сары на бульваре Перейр, заполненных павлиньими перьями, медвежьими шкурами, змеями и гепардами, я могу с уверенностью утверждать, что некоторый опыт по части необычного у меня имеется.
Комната оказалась теплой и светлой, и только теперь я поняла, насколько меня утомила дорога сюда.
По полу голубого мрамора, словно острова в океане, были разбросаны обюссонские ковры. Их нежные розовые, голубые и золотистые тона переплетались в причудливые узоры, напоминая вытканные акварели. Мебель по богатству не уступала коврам. Комната была заставлена обитыми декоративной тканью стульями и диванами с резными позолоченными подлокотниками и ножками. Казалось, предметы обстановки одеты в придворные наряды, отделанные золотым кружевом. Блики свечей отражались в хрустале канделябра, по ценности не уступающего знаменитому Бриллиантовому поясу Марии-Антуанетты, который мы с Ирен и Годфри в свое время спасли от мрака исторического забвения.
