Артур Дойл - Последнее дело Шерлока Холмса (сборник)
– Нет, нет, это совсем не так. Игра – значит что-то нарочитое, искусственное. А у меня все вполне естественно, я прирожденный спортсмен. Я обожаю спорт.
– Ну что ж, оттого ваша деятельность только эффективнее. Вместе с ними вы участвуете в парусных гонках, охотитесь, играете в поло – не отстаете ни в чем. Ваш выезд четверкой берет призы в Олимпии. Я слышал, что вы даже занимаетесь боксом вместе с молодыми английскими офицерами. И в результате? В результате никто не принимает вас всерьез. Кто вы? «Славный малый», «для немца человек вполне приличный», выпивоха, завсегдатай ночных клубов – веселый, беспечный молодой бездельник. Кому придет в голову, что ваш тихий загородный дом – центр, откуда исходит половина всех бед английского королевства, и что помещик-спортсмен – опытный агент, самый ловкий и умелый во всей Европе? Вы гений, дорогой мой фон Борк, гений!
– Вы мне льстите, барон. Но я действительно могу сказать о себе, что провел четыре года в этой стране не зря. Я никогда не показывал вам мой маленький тайник? Быть может, зайдем на минутку в дом?
Кабинет выходил прямо на террасу. Фон Борк толкнул дверь и, пройдя вперед, щелкнул электрическим выключателем. Потом прикрыл дверь за двигающейся следом массивной фигурой фон Херлинга и тщательно задернул тяжелую оконную штору. Лишь приняв все меры предосторожности, он повернул к гостю свое загорелое, с острыми чертами лицо.
– Часть моих бумаг уже переправлена, – сказал он. – Наименее важные взяла с собой жена, вчера она вместе со всеми домочадцами отбыла в Флиссинген. Рассчитываю, что охрану остального возьмет на себя посольство.
– Ваше имя уже включено в список личного состава. Все пройдет гладко, никаких затруднений ни в отношении вас, ни вашего багажа. Конечно, как знать, быть может, нами не понадобится уезжать, если Англия предоставит Францию ее собственной участи. Нам достоверно известно, что никакого взаимообязывающего договора между ними нет.
– Ну, а Бельгия?
– И в отношении Бельгии то же самое.
Фон Борк покачал головой:
– Едва ли. Ведь с ней договор, безусловно, существует. Нет, от такого позора Англия тогда вовек не оправится.
– По крайней мере у нее будет временная передышка.
– Но честь страны…
– Э, дорогой мой, мы живем в век утилитаризма. Честь – понятие средневековое. Кроме того, Англия не готова. Это просто уму не постижимо, но даже наше специальное военное налогообложение в пятьдесят миллионов, цель которого уж кажется так ясна, как если бы мы поместили о том объявление на первой странице «Таймс», не пробудило этих людей от спячки. Время от времени кто-нибудь задает вопрос. На мне лежит обязанность отвечать на такие вопросы. Время от времени вспыхивает недовольство. Я должен успокаивать, разъяснять. Но что касается самого главного – запасов снаряжения, мер против нападения подводных лодок, производства взрывчатых веществ, – ничего нет, ничего не готово. Как же Англия сможет войти в игру, особенно теперь, когда мы заварили такую адскую кашу из гражданской войны в Ирландии, фурий, разбивающих окна, и еще бог знает чего, чтобы ее мысли были полностью заняты внутренними делами?
– Ей надлежит подумать о своем будущем.
– А, это дело другое. Я полагаю, у нас есть наши собственные, очень определенные планы относительно будущего Англии – ваша информация будет нам тогда крайне необходима. Мистер Джон Буль может выбирать – либо сегодня, либо завтра. Желает, чтобы это было сегодня, – мы к тому готовы. Предпочитает завтрашний день – тем более будем готовы. На мой взгляд, с их стороны благоразумнее сражаться с союзниками, чем в одиночку; но уж это их дело. Эта неделя должна решить судьбу Англии. Но вы говорили о вашем тайнике.
Барон уселся в кресло. Лучи света падали прямо на его широкую лысую макушку. Он невозмутимо попыхивал сигарой.
В дальнем конце просторной комнаты, обшитой дубовой панелью и уставленной рядами книжных полок, висела занавесь. Фон Борк ее отдернул, и фон Херлинг увидел внушительных размеров сейф, окованный медью. Фон Борк снял с часовой цепочки небольшой ключ и после долгих манипуляций над замком распахнул тяжелую дверцу.
– Прошу, – сказал он, жестом приглашая гостя и сам отступая в сторону.
Свет бил в открытый сейф, и секретарь посольства с живейшим любопытством разглядывал его многочисленные отделения. На каждом была табличка – водя по ним взглядом, фон Херлинг читал: «Броды», «Охрана портов», «Аэропланы», «Ирландия», «Египет», «Укрепления Портсмута», «Ламанш», «Розайт» и десятки других. Все отделения были набиты документами, чертежами и планами.
– Грандиозно! – сказал секретарь. Отложив сигару, он негромко похлопал мясистыми ладонями.
– И всего за четыре года, барон. Не так уж плохо для помещика, выпивохи и охотника. Но бриллианта, который должен увенчать мою коллекцию, здесь еще нет – скоро он прибудет, и ему уже приготовлена оправа.
Фон Борк указал на отделение с надписью «Военно-морская сигнализация».
– Но ведь у вас тут уже достаточно солидное досье…
– Устарело, пустые бумажки. Адмиралтейство каким-то образом проведало, забило тревогу, и все коды были изменены. Да, вот это был удар! Никогда еще не получал я такого афронта. Но с помощью моей чековой книжки и молодчины Олтемонта сегодня же вечером все будет улажено.
Барон глянул на свои часы – у него вырвалось гортанное восклицание, выразившее досаду.
– Нет, право, больше ждать не могу. Вы представляете себе как сейчас все кипит на Карлтон-Террас, – каждый из нас должен быть на своем посту. Я надеялся привезти новости о вашем последнем улове. Разве ваш Олтемонт не назначил точно часа, когда придет?
Фон Борк пододвинул ему телеграмму:
«Буду непременно. Вечером привезу новые запальные свечи.
Олтемонт».
– Запальные свечи?
– Видите ли, он выдает себя за механика, а у меня тут целый гараж. В нашем с ним коде все обозначено терминами автомобильных деталей. Пишет о радиаторе – имеется в виду линейный корабль, а насос для масла – это крейсер. Запальные свечи – значит военно-морская сигнализация.
– Отослано из Портсмута в полдень, – сказал секретарь, взглянув на телеграмму. – Между прочим, сколько вы ему платите?
– Пятьсот фунтов дам только за это поручение. И еще, конечно, плачу регулярное жалованье.
– Недурно загребает. Они полезны, эти изменники родины, но как-то обидно столько платить за предательство.
– На Олтемонта мне денег не жалко. Отлично работает. Пусть я плачу ему много, зато он поставляет «настоящий товар», по его собственному выражению. Кроме того, он вовсе не изменник. Уверяю вас, что касается отношения к Англии, то наш самый прогерманский юнкер – нежный голубок по сравнению с озлобленным американским ирландцем.
– Вот как! Он американский ирландец?
– Послушали бы, как он говорит, у вас не осталось бы на этот счет сомнений. Поверите ли, иной раз я с трудом его понимаю. Он словно бы объявил войну не только Англии, но и английскому языку. Вы в самом деле больше не можете ждать? Он должен быть с минуты на минуту.
– Нет. Очень сожалею, но я и так задержался. Ждем вас завтра рано утром. Если вам удастся пронести папку с сигнальными кодами под самым носом у герцога Йоркского, можете считать это блистательным финалом всей вашей английской эпопеи. Ого! Токайское! – Он кивнул на тщательно закупоренную, покрытую пылью бутылку, стоявшую на подносе вместе с двумя бокалами.
– Позвольте предложить вам бокал на дорогу?
– Нет, благодарю. А у вас, по-видимому, готовится кутеж?
– Олтемонт – тонкий знаток вин, мое токайское пришлось ему по вкусу. Он очень самолюбив, легко обижается, приходится его задабривать. Да, с ним не так-то просто, смею вас уверить.
Они снова вышли на террасу и направились в дальний ее конец, – и тотчас огромная машина барона, стоявшая в той стороне, задрожала и загудела от легкого прикосновения шофера.
– Вон то, вероятно, огни Хариджа, – сказал секретарь, натягивая дорожный плащ. – Как все выглядит спокойно, мирно. Через какую-нибудь неделю здесь загорятся другие огни, английский берег утратит свой идиллический вид. Да и небеса тоже, если наш славный Цеппелин сдержит свои обещания. А это кто там?
В доме свет горел только в одном окне – там за столом, на котором стояла лампа, сидела симпатичная румяная старушка в деревенском чепце. Она склонилась над вязаньем и время от времени прерывала работу, чтобы погладить большого черного кота, примостившегося на табурете возле нее.
– Марта, служанка. Только ее одну я поставил при доме.
Секретарь издал смешок.
– Она кажется олицетворением Британии – погружена в себя и благодушно дремлет. Ну, фон Борк, au revoir.
