Остров тридцати гробов - Леблан Морис

Лиха беда — начало. Мимоходом заметим, что предсказание Магеннока относительно последовательности, в какой будут уничтожаться жертвы, то есть о том, что все начнется с него, ни на чем не основано. В пророчестве об этом нет ни слова. Как бы там ни было, Ворский действует наудачу. На Сареке он похищает Франсуа и Стефана Мару, затем, как из осторожности, так и для того, чтобы иметь возможность ходить по острову не привлекая внимания и облегчить доступ в Монастырь, одевается в платье Стефана, а Райнхольда обряжает в одежду Франсуа. Впрочем, задача перед ним стоит нетрудная. В доме находятся лишь престарелый господин д'Эржемон да женщина — Мари Легоф. Разделавшись с ними, он сразу обыщет комнаты, и в первую очередь спальню Магеннока. Кто знает, думает Ворский, — ведь результаты экспедиции Эльфриды ему еще не известны, — а вдруг Магеннок оставил драгоценный камень в Монастыре?

Первой жертвой становится кухарка Мари Легоф, которую Ворский хватает за горло и убивает ударом ножа. Но случайно ее кровь заливает ему все лицо. Охваченный страхом, поддавшись приступу малодушия, которому он подвержен, он убегает, не забыв, однако, напустить Райнхольда на господина д'Эржемона.

Схватка между мальчиком и стариком длится долго. Она происходит то в одной комнате, то в другой и по трагической случайности заканчивается на глазах у Вероники д'Эржемон. Господин д'Эржемон убит. В этот момент появляется Онорина и тоже попадается под руку Райнхольда. Четвертая жертва.

События развиваются стремительно. Ночью начинается паника. Видя, что предсказание Магеннока сбылось и час катастрофы, так долго угрожавшей их острову, вот-вот пробьет, обитатели Сарека решают бежать. А Ворский с сыном только этого и ждут. Затаившись в укрытии, на украденной моторке, они набрасываются на беглецов и устраивают кошмарную бойню, о которой говорил брат Тома:

Онорина, чей рассудок уже пошатнулся, при виде этого зрелища сходит с ума и бросается со скалы.

Далее следуют несколько дней затишья, во время которых Вероника д'Эржемон без помех обследует Монастырь и сам остров. Тем временем отец с сыном после столь удачной охоты оставляют Отто одного в подземелье проводить время в компании бутылки, а сами отправляются на моторке, чтобы отыскать Эльфриду и Конрада, забрать труп Магеннока и бросить его в воду где-нибудь вблизи Сарека, поскольку тому предопределено занять один из тридцати гробов.

Теперь, то есть по возвращении на Сарек, у Ворского есть уже двадцать четыре трупа. Стефан и Франсуа, которых стережет Отто, взяты в плен. Остаются четыре женщины, которым уготована казнь, и три из них — сестры Аршиньа — заперты в прачечной. Настал их черед. Вероника д'Эржемон пытается их спасти, но уже поздно. Их выслеживают бандиты. Райнхольд, умеющий прилично стрелять из лука, поражает их стрелами (так велит пророчество), и они попадают в руки врага. В тот же вечер их привязывают к трем дубам, причем Ворский предварительно изымает у них припрятанные пятьдесят тысяч франков. В результате — двадцать девять жертв. Кто же будет тридцатой? Кто будет четвертой распятой женщиной?

Дон Луис помолчал и продолжал рассказ:

— На эти вопросы пророчество дает ясный ответ, к тому же в двух, так сказать, направлениях:

И, чуть дальше:

Ознакомившись с документом, Ворский истолковал эти строки на свой лад. Не имея в тот момент под рукой Вероники, которую он тщетно искал по всей Франции, он решает несколько словчить с велением судьбы. Четвертой женщиной на кресте будет его жена, но первая жена — Эльфрида. И это никоим образом не идет вразрез с пророчеством: ведь в крайнем случае речь может идти и о матери Каина, а не о матери Авеля. Заметим также, что в другом пророчестве, сделанном когда-то лично ему, не говорилось конкретно, какая из них должна умереть. «Жена Ворского погибнет на кресте». Которая из жен? Эльфрида.

Итак, любимая и преданная сообщница должна погибнуть. Какое горе для Ворского! Но разве не должен он повиноваться господу своему Молоху? К тому же раз для достижения своей цели он решился пожертвовать собственным сыном Райнхольдом, то не принести в жертву Эльфриду будет непростительно. Так что все в порядке.

Но тут новая неожиданность! Преследуя сестер Аршиньа, он встречает и узнает Веронику д'Эржемон!

Неужели такой человек, как Ворский, мог не узреть в этом еще один подарок высших сил? Женщина, которую он никак не может забыть, ниспослана ему судьбой как раз в тот миг, когда она должна занять свое место в его грандиозной мистерии. Какую прекрасную добычу он сможет принести в жертву… или подчинить своей воле! Чудесная перспектива! Как — совершенно неожиданно — засияло небо над ним! И Ворский теряет голову. Он все больше и больше верит в то, что он — мессия, избранник, миссионер, «перст судьбы». Он уже видит себя в одном ряду с великими жрецами, хранителями Божьего Камня. Он — друид, архидруид, и в этом качестве в ночь, когда Вероника д'Эржемон сожгла мост — в шестую ночь полнолуния, — срезает священную омелу золотым ножом.

И начинается осада Монастыря. Тут я буду краток. Вероника д'Эржемон обо всем рассказала вам, Стефан, мы знаем о ее страданиях, о роли, которую сыграл восхитительный Дело-в-шляпе, о борьбе за Франсуа, борьбе за вас, Стефан, когда вы сидели по воле Ворского в одной из камер, названных в пророчестве «пыточными клетями». Вас застали там с Вероникой. Юное чудовище Райнхольд сбрасывает вас в море. Франсуа с матерью убегают.

К несчастью, Ворскому и его бандитам удалось добраться до Монастыря. Франсуа схвачен, вскоре к нему присоединяется и мать. А дальше — дальше идут самые трагические сцены, на которых я не хочу останавливаться: разговор Ворского с Вероникой д'Эржемон и дуэль между братьями, между Авелем и Каином, происшедшая на глазах у Вероники. Разве не этого требует пророчество?

Пророчество требует также, чтобы на ее долю выпали невыразимые страдания и чтобы Ворский был воплощением зла. Сей «жестокосердный принц» надевает на сражающихся маски и, когда Авель уже на грани поражения, сам ранит Каина, чтобы убитым оказался именно он.

Чудовище обезумело. Обезумело и охмелело. Развязка близка. Ворский пьет, потому что на этот вечер назначена казнь Вероники д'Эржемон.

Мученья будут медленны. Пора. Ужин, траурный кортеж, подготовка, лестница, веревки и потом… потом появляется Старый Друид!

Проговорив последние слова, дон Луис расхохотался.

— Да, это было смешно. Начиная с этого момента драма идет бок о бок с комедией, забавное смешивается с жутким. Ах, что за чудак этот Старый Друид! Поскольку вы, Стефан, и вы, Патрис, находились за кулисами, дальнейшие события интереса не представляют. Но вот для Ворского… Сколько волнующих разгадок! Послушай-ка, Отто, прислони лестницу к стволу дерева — так, чтобы твой шеф смог поставить ноги на верхнюю ступеньку. Отлично. Ну что, Ворский, полегчало? Не думай только, что моя заботливость вызвана нелепой жалостью. Ничего подобного. Просто я немного боюсь, как бы ты не окочурился, а мне хочется, чтобы ты оставался в хорошей форме и выслушал признания Старого Друида.

Новый взрыв смеха. Старый Друид явно веселил дона Луиса.

— Появление Старого Друида, — заметил он, — внесло во все это дело порядок и разумное начало. Все отрывочное и разрозненное собралось вместе. Непоследовательность в преступлениях обрела логику в возмездии. Вместо стишков брата Тома действием стали управлять здравый смысл и строгая методичность человека, который знает, чего хочет, и не теряет времени даром. Нет, в самом деле Старый Друид заслуживает нашего восхищения.