Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

А еще он смотрелся встревоженным, отметила Барбара. Она не могла решить, зачесть ли эту тревогу в пользу Стронга или посчитать ее поводом для того, чтобы приглядеться к нему повнимательнее.

Он заговорил первым:

— Ульрика рассказала мне о Киммо Торне и Шоне Лейвери. Наверное, вам будет полезно знать вот еще что: и тот и другой занимались в моих группах. Шон проходил со мной адаптацию десять месяцев назад, а Киммо так и не успел закончить курс. Когда он пропустил занятие, я сразу сообщил об этом Ульрике. О том, что сегодня не пришел Шон, я, разумеется, не знал, так как он больше у меня не занимается.

Барбара кивнула. Надо же, прямо горит желанием помочь. А эта информация о Шоне довольно интересна.

Она спросила, не найдется ли поблизости уголка, где они смогли бы поговорить. Ульрика, которая ловит каждое слово разговора, им вовсе не требуется.

Стронг сказал, что он делит кабинет с двумя другими руководителями адаптационных курсов, но те в данный момент уехали с группами, и если она последует за ним, то в кабинете им никто не помешает. Однако он не располагает лишним временем, так как сегодня нужно помочь другому сотруднику вывезти ребят на реку. Он кинул короткий взгляд на Ульрику и жестом пригласил Барбару пройти за ним.

Барбара перехватила этот взгляд и попыталась интерпретировать его, а еще понять значение нервной улыбки, изогнувшей губы Ульрики. «Ты и я, детка. Наш секрет, любимая. Поговорим позже. Я хочу тебя. Спаси меня через пять минут, пожалуйста». Вариантов было бесконечно много.

Двигаясь вслед за Гриффином Стронгом («Зовите меня просто Грифф», — попросил он), Барбара пришла в кабинет, находящийся по соседству с приемной. Он был выдержан в том же стиле, что и кабинет Ульрики: много вещей и мало свободного места. Книжные полки, архивные шкафы, один стол на троих. Стены были залеплены плакатами, которые, очевидно, должны оказывать на молодежь позитивное влияние: неграмотные футболисты с диковинными прическами, притворяющиеся, будто читают Чарльза Диккенса, и поп-звезды, выкроившие между концертами тридцать секунд, чтобы попозировать на раздаче в суповой кухне. Портреты знаменитостей разбавлялись плакатами «Колосса» с уже знакомым Барбаре логотипом: гигант, позволяющий более слабым существам использовать себя как лестницу.

Стронг подошел к одному из шкафов и ловко вытащил из ящика пару папок. Сверившись с ними, он сообщил Барбаре, что Киммо Торн пришел в «Колосс» по предписанию магистрата и отдела по преступлениям несовершеннолетних в связи со склонностью к сбыту краденого. Шона в организацию направила социальная служба в результате какого-то недоразумения с чужим горным велосипедом.

И вновь демонстративная готовность помогать. Стронг положил папки обратно в ящик и уселся за стол, потирая лоб ладонями.

— Кажется, вы устали, — заметила Барбара.

— У нас маленький ребенок, — сказал он. — Колики день и ночь. А у жены послеродовая депрессия. Я держусь. Но уже почти на грани.

Ага, это объясняет, что происходит между ним и Ульрикой, решила Барбара, по крайней мере частично. Ситуация отлично укладывается в разряд внебрачных поползновений со стороны бедных, непонятых, заброшенных мужей.

— Трудные времена, — сказала она тем не менее в знак сочувствия.

Он блеснул белоснежной (как же иначе!) улыбкой.

— Есть ради чего стараться. Я справляюсь.

Кто бы сомневался, подумала Барбара. И попросила его рассказать о Киммо Торне. Что знал Стронг о его пребывании в «Колоссе»? С кем он общался? Кто были его друзья, наставники, приятели, учителя и тому подобное? Насколько она поняла, в ходе адаптации подростки вовлекаются в более тесный контакт со взрослыми, чем на других курсах «Колосса», и, следовательно, Стронг имел возможность узнать Киммо Торна лучше, чем кто-либо.

Хороший парнишка, отвечал Стронг. О да, он попадал в неприятности, но преступность не была его призванием. Он занимался этим, не имея других средств для достижения своих целей, но кайфа не получал и не выражал таким образом неосознанный протест. И он же в конце концов отказался от этого… по крайней мере, так казалось… Было еще слишком рано говорить, каким путем пойдет Киммо, что, в общем-то, нормально для ребят, пробывших в «Колоссе» меньше года.

— А что он был за человек? — спросила Барбара.

Он всем нравился, сказал Грифф. Приятный, дружелюбный. На самом деле он имел все задатки для того, чтобы чего-то добиться в жизни. В нем был потенциал и настоящий талант. Как чертовски обидно, что его выбрал своей жертвой какой-то негодяй.

Барбара записала все сказанное Стронгом, несмотря на то, что уже знала это из других источников, и несмотря на то, что рассказ Стронга уж очень походил на заготовленную речь. Это занятие давало ей возможность не смотреть на собеседника, пока тот рассказывает. Так она могла оценивать его голос, не отвлекаясь на внешность топ-модели. Звучал он вполне искренне. Весь такой откровенный. Но в том, что он говорил, не было ничего указующего на его близкое знакомство с Киммо, более близкое, чем у других сотрудников. А он должен был хорошо узнать его, в этом и состоит его работа. И все-таки ничего такого не прозвучало, и Барбара не могла не обратить на это внимание.

— У него были здесь особо близкие друзья? — задала она очередной вопрос.

— Что? — не сразу понял Стронг. И, подумав, воскликнул: — Неужели вы думаете, что его убил кто-то из «Колосса»?

— Это не исключено, — ответила Барбара.

— Ульрика подтвердит вам, что все наши сотрудники тщательно проверяются перед приемом на работу. И считать, что среди нас каким-то образом затесался серийный…

— Я смотрю, вы плотно пообщались с Ульрикой перед нашей встречей. — Барбара подняла на него взгляд, оторвавшись от блокнота. На его лице она успела застать выражение зайца, ослепленного светом фар на дороге.

— Ну да, само собой, она сказала мне, что вы здесь, и про Киммо и Шона. Но она упомянула, что вы расследуете еще несколько смертей, так что «Колосс» здесь просто ни при чем. И еще неизвестно, что с Шоном. Может, он просто решил сегодня прогулять занятия.

— Возможно, — согласилась Барбара. — Так что с близкими друзьями?

— Моими?

— Мы говорили о Киммо.

— А, да, Киммо. Все к нему неплохо относились. Хотя было бы логичнее ожидать обратного, учитывая его любовь к переодеванию и трепетное отношение подростков к своей сексуальности.

— В чем это выражается?

— Ну, вы знаете, в этом возрасте они несколько нервничают, будучи неуверенными в собственных достоинствах и из-за этого не желая иметь дело с теми, кто может бросить на них тень в глазах сверстников. Но Киммо никто не сторонился. Он бы и не допустил этого. Что касается близких друзей, то, по-моему, он никого особо не выделял, и не было таких, кто особо выделял бы его. Но во время адаптации такое в принципе редко случается, поскольку на этом этапе мы нацеливаем ребят на умение работать в группе.

— А что насчет Шона? — спросила Барбара.

— Что насчет Шона?

— Друзья?

Стронг помолчал.

— С ним было труднее, чем с Киммо, — заговорил он наконец, припоминая. — Он так и не влился в группу во время адаптации. Но возможно, это объясняется его прирожденной замкнутостью. Он интроверт. Всегда о чем-то своем думает.

— Например?

— Даже не знаю. Зато знаю, что он злился и не старался этого скрывать.

— Злился на что?

— Наверное, на то, что должен ходить сюда. Пока я здесь работал, видел, что большинство подростков, которые приходят к нам через социальную службу, злятся. И по ходу адаптации нарушают то или иное правило. Но Шон ничего не нарушал.

Сколько же времени Гриффин Стронг занимает должность руководителя адаптационных групп, захотела узнать Барбара.

В отличие от Килфойла и Гринэма, которым пришлось задуматься над ответом на аналогичный вопрос, Грифф мгновенно сказал:

— Четырнадцать месяцев.

— А до этого?

— Социальная работа. Начинал я в медицине — думал, что буду патологоанатомом, однако обнаружил, что не выношу вида мертвых; тогда я переключился на психологию. И социологию. У меня степень в обеих дисциплинах.