Моя чужая дочь - Хайес Саманта

Фреда меня не слушает, и я умолкаю, стараясь не потерять ее в толпе.

Следующим вечером Фреда объявляет, что мне пора браться за дело. Буду работать в паре с Мэгги. Похоже, Мэгги тут главнее всех девочек — только ей разрешают выходить из дома. А теперь и мне тоже. Наверное, потому, что я англичанка, как и Мэгги. Разрешение выходить без Фреды или Бекко вроде как ставит и меня выше остальных девочек. Узнав о том, что я теперь работаю с Мэгги, они начинают шушукаться, а одна проводит пальцем сверху вниз по моей спине и нашептывает на ухо на своем языке. Мне опять мерещится дядя Густав — он точно так же что-то бубнил.

У меня много вопросов, я пристаю с ними к Фреде. Она говорит, что вдвоем работать безопаснее, и напоминает о том, что Руби в больнице. Я представляю себе, как моя девочка лежит там, вся в трубочках, такая маленькая, худенькая… Я обещаю себе заработать столько денег, сколько будет надо, чтобы она выздоровела.

— Но почему им нельзя выходить? — спрашиваю я про иностранных девочек.

Фреда молчит. Бекко в дальнем углу качает головой и проводит ладонью по шее. А потом выпячивает губы, вроде целует меня.

От Мэгги я узнаю, что сегодня у нас четыре клиента. Правда, и Мэгги помалкивает насчет того, что мне придется делать. На работу мы собираемся вместе, Мэгги дает мне свою косметику и показывает, как надо накраситься. По-моему, чересчур сильно. Потом она помогает разобраться в трусиках-веревочках и нацепить пояс с резинками, а когда я застегиваю лифчик, мы обе хохочем, потому что одна сиська вообще не помещается в чашку, а вторая вылезает, как йоркширский пудинг. Наконец я готова к выходу. В новом наряде чувствую себя по-дурацки, хотя Мэгги и уверяет, что я выгляжу отпадно.

В восемь часов иностранки уходят на другую половину дома, куда можно пройти через несколько дверей, а они всегда заперты. Я только коридор за первой дверью видела — заглянула одним глазком, — но страшно рада, что работаю с Мэгги, а не с остальными девочками. Я стою рядом с Мэгги, смотрю, как Бекко одну за другой пропускает их на работу, и гадаю про себя, почему они оказались здесь. Наверное, у них тоже дети больные. Выходя из дому, я оборачиваюсь, машу на прощанье Фреде и в последний момент замечаю Бекко — он маячит за спиной Фреды, глаза блестят, лицо хитрое и довольное.

— Мэгги! Присматривай за ней! — щебечет нам вдогонку Фреда. — Вспомни свой первый раз.

— Да уж помню, не хуже, чем последний! — нараспев отзывается Мэгги, клацая замком входной двери.

Я кажусь сама себе одним из тех семи гномов, что в сказке топают на работу, насвистывая бодрую песенку.

— Сначала поедем в один шикарный отель, к Норрису. Он у меня уже года три, такая лапочка. Держу пари, он с ходу на тебя западет.

Мэгги останавливает такси и называет шоферу адрес, которого я слыхом не слыхивала. Мне очень нравится Мэгги. Она уверена в себе и точно знает, чего хочет. Говорит, к двадцати годам скопит денег, чтобы уехать в Калифорнию и стать актрисой. Может, поедем втроем — Мэгги и мы с Руби.

Через пятнадцать минут останавливаемся у отеля, Мэгги платит водителю и просит чек.

— Правило номер один! — объясняет она. — Всегда бери чек. Если Бекко решит, что ты его обжулила, — разозлится до чертиков и ни шиша не заплатит.

Хорошенько взбив локоны, она вскидывает голову, подходит к портье и что-то шепчет ему на ухо. Он вызывает для нас лифт, Мэгги сует ему в руку десять фунтов. Интересно, а у портье за эту десятку тоже надо просить чек?

— Сегодня он в номере четыре-восемь-семь, Мэг, — говорит портье.

Из лифта мы ступаем на мягкий толстый ковер и идем по коридору. Остановившись, Мэгги поворачивается ко мне, хорошенькая и очень серьезная.

— Он совсем старик, возни много, но ты делай как я — не ошибешься. По сравнению с другими он просто душка.

Я теряюсь в догадках. Мы что, будем убирать в его комнате? Или прислуживать за столом? Может, писать под диктовку? А вдруг… вдруг он хочет секса? Перед глазами возникает дядя Густав, его обрюзгшая фигура тащится по коридору. Хотя я могла и обознаться — он тут же исчезает за углом.

Мэгги сильно стучит в дверь.

— Дедуля туговат на ухо.

Она барабанит еще несколько раз, и только тогда мы заходим.

Норрису лет семьдесят, лысая голова и щеки в темных пятнах, а кожа висит, как брюхо старой собаки.

— Мэгги, Мэгги… — Он отступает от двери, чтобы дать нам дорогу. — Однажды ты убьешь меня своей красотой. — У него ирландский акцент, а стариковский запах напоминает мне о дяде Густаве, его вонючей трубке и сальном черепе. — А это кто? Твоя подружка? Ну-ка, ну-ка, познакомь нас.

Тонкая, как сухая ветка, рука Норриса ложится на плечи Мэгги, ладонь проходится по ее спине. Мэгги сбрасывает пальто и садится на кровать, вытянув длинные ноги в сторону Норриса. Я мнусь у самой двери, возле шкафа, — жду, когда Мэгги меня представит, и пытаюсь угадать, что надо будет делать.

— Норрис, это наша прелестная малышка Милли. Она новенькая, только начала работать, вот Фреда и подумала, что ты захочешь взглянуть на нее первым.

— Дебютантка, значит. — Норрис шаркает ко мне, трогает волосы. — Сколько лет?

Со мной он говорит не так ласково, как с Мэгги. Я чуть было не сказала, что пятнадцать, но вовремя прикусила язык.

— Девятнадцать, сэр. — В этом своем новом наряде и накрашенная я наверняка выгляжу почти на девятнадцать.

— М-м-м… — Лицо Норриса разочарованно вытягивается.

— Запросто может быть и меньше. — Мэгги подскакивает и за руку тянет меня к кровати. — Сам погляди — на вид каких-нибудь пятнадцать, верно? Сядь! — шепотом добавляет она, пользуясь тем, что Норрис плохо слышит. — И улыбайся. Он за нас кучу бабок выкладывает.

Как только я опускаюсь на кровать, Мэгги поддергивает мою коротенькую юбку еще выше.

— Настоящая красотка, — бормочет Норрис. Он усаживается между мной и Мэгги, берет каждую за руку и размышляет вслух: — Ну? Кто первая? — и вертит головой туда-сюда, то ко мне, то к Мэгги. А потом уже смотрит только на меня, и я съеживаюсь под взглядом точь-в-точь как у дяди Густава, когда он оставался со мной наедине.

Норрис прижимает мою ладонь к ширинке. Там почти ничего нет, не то что у Густава. Но я знаю, чего он ждет. Я знаю, что в жизни иногда такое приходится делать. Я снова представляю себе Руби в больнице. Мечтая о том, как моя девочка выздоровеет, я двигаю ладонью. У меня все получается само собой, да еще Мэгги иногда подсказывает, как надо, и Норрис наконец твердеет.

— Ты просто супер. — Перед следующим клиентом Мэгги угощает меня молочным коктейлем. — Он от тебя без ума. Клянусь, Фреде и не снилось, сколько ты ей будешь приносить. — Мэгги шуршит банкнотами, которые ей дал Норрис, платит за коктейли и смеется: — Чур, Бекко ни слова!

Я присасываюсь к трубочке, но ничего не Могу вытянуть, коктейль очень густой. А мне так надо чем-нибудь заглушить вкус во рту.

До второго клиента недалеко, и мы идем пешком, опять в гостиницу. Он бизнесмен, очень любезный, аккуратный, красивый. После всего он разрешает нам что-нибудь выпить из мини-бара в своем номере. Я выбираю шоколадный батончик и крошечную бутылочку джина. Вообще-то он хотел в меня войти, но Мэгги вежливо отказала, предложила себя.

Он настаивал, даже давал лишних двести фунтов, поэтому Мэгги пришлось объяснить, что я недавно родила и еще пару недель меня нельзя трогать. Он угомонился, когда увидел, что у меня груди молоком сочатся, и сказал, что в восторге от меня. А я салфеткой промокнула молоко с его подбородка.

Следующим был тот самый политик Мэгги. Я его имени никогда не слышала, но Мэгги все равно взяла с меня клятву молчать. Он ждал нас в своей лондонской квартире, где всю неделю живет. На выходные он уезжает к жене. Политик тоже меня захотел, и Мэгги опять отказала. Потом смеялась — мол, я ее без работы оставлю.

У Мэгги в пальто уже столько денег, что я начинаю понимать — эта работа лучше, чем у уборщиц или официанток. А кем бы я еще могла работать, если бы не Фреда и Бекко? Вдобавок тут я не новичок, много лет этим занималась и, значит, смогу платить за лечение Руби. А попозже и коляску куплю.