Остров тридцати гробов - Леблан Морис

Тридцать! Вещее число! Как не увидеть в нем зов и веление таинственных божеств? Тридцать лодок были вновь спущены на воду, и путешествие началось.

Они достигли цели. Они взяли остров штурмом. Они просто-напросто вырезали под корень местных жителей. Племя обосновалось на острове, и надгробный камень богемских королей занял место… там же, где он находится сейчас, — я показывал его нашему приятелю Ворскому. Здесь я сделаю небольшое отступление и выскажу несколько весьма важных исторических замечаний. Я буду краток.

Менторским тоном Луис начал объяснять:

— Остров Сарек, так же как Франция и Западная Европа, в течение тысяч лет был населен теми, кого мы теперь называем лигурами, прямыми потомками пещерных людей, у которых они частично унаследовали нравы и привычки. Нужно отметить, что эти лигуры были талантливыми строителями и, вероятно, под влиянием великих восточных цивилизаций воздвигли свои громадные гранитные глыбы и создали огромные погребальные залы.

Именно здесь наше племя своими терпеливыми руками столь удачно приспособило для своих целей систему естественных пещер и гротов и воздвигло эти гигантские памятники, поражавшие воображение склонных к мистике, суеверных кельтов.

Вот так после первого — скитальческого — периода для Божьего Камня открылся период отдыха и поклонения, который мы назовем друидическим периодом. Он длился тысячу — полторы тысячи лет. Племя растворилось среди соседних племен и жило, по всей видимости, под покровительством какого-нибудь бретонского короля. Власть мало-помалу переходила от вождей к жрецам, то есть друидам, чье могущество возрастало от поколения к поколению.

Я утверждаю, что источником этого могущества был чудесный камень. Конечно, друиды были жрецами повсеместно признанной религии и воспитателями галльской молодежи (вне всякого сомнения, — но это между нами — камеры под Черными Песками служили монашескими кельями, вернее, помещениями своеобразного друидского университета); конечно, согласно древним традициям, они руководили человеческими жертвоприношениями, сбором омелы, вербены и прочих волшебных растений. Но на острове Сарек они были прежде всего хранителями и хозяевами камня, что дарует жизнь или смерть. Помещенный под сводами подземного зала для жертвоприношений, он был, без сомнения, виден и снаружи, и у меня есть все основания полагать, что в те времена Дольмен Фей, который мы здесь видим, возвышался в месте, называемом Цветущим Распятием, а как раз под ним и располагался Божий Камень. Именно сюда стекались больные, калеки и ущербные дети, чтобы обрести здоровье. Именно здесь, на священной плите, у бесплодных женщин появлялась способность к зачатию, именно здесь старцы восстанавливали угасшие силы.

По моему мнению, камень этот играет главную роль в былых сказках и легендах Бретани. Это центр, откуда расходятся все суеверия и верования, все тревоги и надежды. От него, а может быть, от волшебного жезла, которым владел верховный жрец, заставлявший его по своему желанию сжигать плоть или излечивать раны, стихийно пошли прекрасные истории о рыцарях Круглого стола и чародее Мерлине. Он — основа всех туманных слухов, средоточие всех символов. Он — тайна и истина, великая загадка и великая разгадка.

Последние слова дон Луис произнес несколько восторженно и улыбнулся:

— Не радуйся так, Ворский. Оставим наши восторги для рассказа о твоих злодеяниях. Мы подошли к апогею друидической эпохи, которая продолжалась долгие века и после исчезновения друидов, когда чудесным камнем пользовались всяческие чародеи и кудесники. Теперь мы постепенно перейдем к третьему религиозному периоду, то есть, скорее всего, к постепенному упадку всего, что составляло достояние Сарека, — паломничеств, памятных празднеств и так далее.

Церковь и впрямь не сумела приспособиться к столь откровенному идолопоклонству. Насколько это было в ее силах, она боролась с этим куском гранита, привлекавшим столько верующих и упрочивавшим омерзительный культ. Борьба была неравной, и прошлое уступило. Дольмен перенесли на его теперешнее место, плиту богемских королей засыпали слоем земли, и на месте, где происходили кощунственные чудеса, поднялось распятие.

А над всем этим — великое забвение.

Поймите меня правильно. Забылись обряды. Забылись ритуалы и все, что составляло историю исчезнувшего культа. Но не забылся сам Божий Камень. Никто больше не знал, где он находится. Никто не знал даже, что это такое. Но люди постоянно о нем говорили и верили в существование чего-то, что называется Божьим Камнем. Из уст в уста, от поколения к поколению передавались волшебные и жуткие истории, которые все сильнее удалялись от действительности и превращались в легенду — все более смутную и ужасную, однако при всем том хранившую в людской памяти воспоминания о Божьем Камне, и прежде всего — его имя.

Если учесть, как стойко воспоминания о нем хранились в памяти людей, как бессмертны они в истории этих краев, вполне логично будет предположить, что время от времени какой-нибудь любопытный попытается восстановить чудесную правду. Двое из таких любопытных — брат Тома, монах-бенедиктинец, живший в середине пятнадцатого века, и наш современник господин Магеннок — сыграли во всем этом деле немаловажную роль. Брат Тома — поэт и художник-миниатюрист, о котором мы мало что знаем, очень скверный поэт, судя по его стихам, но небесталанный, хотя и наивный, художник — оставил после себя нечто вроде требника, в котором воспел свое пребывание в Сарекском аббатстве и нарисовал тридцать дольменов, находящихся на острове, снабдив все это стихами, религиозными цитатами и пророчествами в духе Нострадамуса. Этот требник, в котором есть пресловутая страница с распятыми женщинами и пророчеством относительно Сарека, и обнаружил Магеннок, его-то я нашел ночью и прочитал в комнате последнего.

Странная личность этот Магеннок! Запоздалый потомок былых чародеев, он, как я подозреваю, неоднократно выступал в роли привидения. Будьте уверены: друид в белом хитоне, которого якобы видели на шестой день полнолуния собирающим омелу, — не кто иной, как Магеннок. Он знал всякие снадобья, лечебные травы, умел обрабатывать землю так, чтобы на ней росли громадные цветы. Вне всякого сомнения, это он обследовал погребальные склепы и подземный зал для жертвоприношений и похитил волшебный камень из ручки жезла, проникал в подземелье через лаз, которым воспользовались и мы и который выходит на поверхность у тропинки, ведущей в потерну, причем всякий раз он был вынужден заделывать его песчаником и щебнем. И опять-таки он передал господину д'Эржемону страницу из требника. Доверил ли он ему также результаты своих последних открытий? Что именно знал господин д'Эржемон? Это не важно. Важно другое: появилось еще одно действующее лицо, которое сразу взяло дело в свои руки и приковало к нему всеобщее внимание, посланник рока, взявшийся решить вековую загадку, исполнить приказ таинственных сил и положить себе в карман Божий Камень. Я имею в виду Ворского.

Дон Луис осушил третий стакан воды и кивнул Отто:

— Дай ему все же попить, если он хочет. Ты хочешь пить, Ворский?

Ворский, казалось, был уже совсем плох, его силы и выносливость подходили к концу. Стефан и Патрис снова вступились за негодяя, опасаясь самого худшего.

— Да что вы, — возразил дон Луис, — с ним все в порядке, до конца лекции он выдержит — хотя бы из желания все узнать. Правда, интересно, а, Ворский?

— Грабитель! Убийца! — прохрипел тот.

— Ну как хочешь. Ты, стало быть, все еще отказываешься сказать, где спрятан Франсуа?

— Убийца… Бандит…

— Тогда виси дальше, друг мой. Дело твое. Нет ничего полезнее для здоровья, чем капелька страданий. И потом ты ведь их столько принес другим, негодяй!

Дон Луис произнес последнюю фразу жестко и с оттенком гнева, неожиданным у этого человека, повидавшего на своем веку столько преступлений и вступившего в схватку со столькими злодеями. Быть может, этот выходил за всякие рамки?!

Дон Луис продолжал: