Харлан Кобен - Незнакомец
Адам так и не решил, что будет делать, когда окажется рядом с домом, но на секунду ему захотелось иметь оружие. У него не было ни пистолета, ни какого-то другого защитного средства. Может быть, зря. Когда Адаму было немного за двадцать, дядя Грег несколько раз водил его пострелять. Ему это нравилось, и он знал, что сумеет справиться с оружием. Оглядываясь назад, Адам понимал, что это было бы разумно. Он имел дело с опасными людьми, даже с убийцами. Сунув руку в карман, Адам ощупал телефон. Позвонить кому-нибудь? Он не знал кому и что сказать. Джоанна, видимо, все еще в воздухе. Можно написать Энди Гриббелю или старику Рински, но что он им скажет?
В первую очередь – где ты находишься.
Адам уже взялся за телефон, как вдруг заметил нечто такое, отчего замер на месте.
На полянке стояла Габриэла Данбар, одна, и смотрела прямо на него. Адам почувствовал, как в нем закипает гнев. Он сделал шаг вперед, ожидая, что Габриэла убежит или что-нибудь скажет. Она молчала. Просто стояла и смотрела на него.
– Где моя жена? – крикнул Адам.
Габриэла не шелохнулась.
Адам сделал еще шаг.
– Я спрашиваю…
Вдруг что-то с силой ударило его по затылку, и он почувствовал, как мозг срывается с якоря.
Адам упал на колени, из глаз посыпались искры. Действуя чисто инстинктивно, он развернулся и посмотрел вверх. Ему на череп, как топор, опускалась бейсбольная бита. Он попытался пригнуть голову, увернуться или, по крайней мере, прикрыться рукой.
Слишком поздно.
Бита приземлилась с глухим стуком, и свет померк.
Глава 49
Джоанна Гриффин отличалась врожденной правопослушностью и не отключала в смартфоне полетный режим, пока лайнер не замер на взлетно-посадочной полосе. Бортпроводник произносил стандартное: «Добро пожаловать в Ньюарк, где температура воздуха равняется…», а на аппарат Джоанны загружалась электронная почта и сыпались сообщения.
От Адама Прайса ничего не было.
За последние сутки Джоанна вымоталась. Кимберли впадала в истерики. Выуживать из нее правду было болезненной процедурой, которая отняла уйму времени. Джоанна старалась выказывать понимание, но, господи боже, о чем только думал этот ребенок?! Бедная Хейди. Как она отреагировала на новость о своей дочери и этом веб-сайте? Джоанна воспроизвела в памяти видеозапись – Хейди на стоянке у «Красного лобстера». Теперь ее поведение было совершенно понятно. В каком-то смысле Джоанна увидела в записи само убийство. Этот тип, этот треклятый незнакомец, хлестал ее подругу словами, разбивал ее сердце своими откровениями.
Он сам-то хоть понимал, какой причиняет вред?
И после этого Хейди пришла домой. Она позвонила дочери и вынудила ее сказать правду. Она сохранила способность рассуждать и спокойствие, хотя внутри у нее все умерло. А может быть, Хейди не была убита этой историей? Из всех, кого знала Джоанна, Хейди была наименее склонна осуждать других, она справилась с дурной вестью и приготовилась дать отпор. Кто знает? Хейди поговорила с дочерью начистоту и после попыталась придумать способ, как вытащить ее из кошмара, в котором та увязла по собственной глупости.
Может быть, из-за этого ее и убили.
Джоанна до сих пор не знала, при каких обстоятельствах погибла Хейди, но это было явно связано с открытием, что дочь стала проституткой – забудем рыночный термин «сладкая крошка» – и обслуживала одновременно троих мужчин. Джоанна уже начала копать, но это потребует времени. Кимберли не знала настоящих имен своих партнеров, что вызвало у Джоанны еще одно изумленное «ну и ну», хотя у них, конечно, были причины шифроваться. Джоанна переговорила с руководителем сайта сладких крошек, выслушала ее объяснения, и после этой беседы ей захотелось принять долгий и очень горячий душ. Она – да, милый налет феминизма, владелицей сайта была женщина – защищала «деловые договоренности» и «право на конфиденциальность» своих клиентов, а еще сказала, что ни за что не выдаст никаких сведений без судебного ордера.
Компания базировалась в Массачусетсе, а значит, снова потребуется время.
Провозившись с этим дерьмом, Джоанна получила запрос от раздраженных окружных полицейских из убойного на полный отчет о ее предательской поездке в Нью-Джерси. Для нее это был не вопрос самолюбия. Она хотела, чтобы поймали урода, отнявшего жизнь у подруги. Точка. Поэтому она выложила им все, включая только что выпытанную у Кимберли историю, и теперь эти парни получали судебные ордера и прилагали все усилия к тому, чтобы выяснить, кто такой незнакомец и какое отношение он имеет к убийствам.
Все это было хорошо. Но не означало, что Джоанна самоустраняется от дела.
Ожил мобильник. Номер оказался незнакомым, но начинался с кода 216, значит звонил кто-то из родных краев. Она ответила.
– Это Дэрроу Фонтера.
– Кто?
– Я руковожу службой безопасности «Красного лобстера». Мы встречались, когда вам понадобилась запись с камер видеонаблюдения.
– Да, правильно. Чем могу быть полезна?
– Я просил вернуть DVD, когда вы закончите.
Он что, серьезно? Джоанна открыла рот, чтобы послать его куда подальше, но передумала:
– Мы еще не закончили расследование.
– В таком случае не могли бы вы сделать копию и вернуть нам оригинальный диск?
– Почему это так важно?
– Таковы правила. – Тон был сугубо бюрократический. – Мы делаем только одну копию DVD. Если необходимы другие…
– Я и взяла одну копию.
– Нет-нет, это была вторая.
– Простите?
– До вас приходил другой офицер из полиции и взял копию.
– Постойте, какой другой офицер?
– Мы сделали скан его удостоверения. Он отставник из Нью-Йорка, но он сказал… о, погодите, вот оно. Его зовут Кунц. Джон Кунц.
Глава 50
Сначала пришла боль.
Несколько секунд она затмевала свет, была всепоглощающей, лишала Адама возможности понимать, где он находится и что с ним творится. Казалось, что череп разбит на куски и острые осколки костей впиваются в мозг. Адам не открывал глаз и силился превозмочь боль.
Потом навалились звуки.
«Когда он уже очухается?»… «Не надо было бить так сильно»… «Я не хотел рисковать»… «Ты взял пушку?»… «А если он так и не придет в себя?»… «Эй, он явился убить нас, не забыла?»… «Постой, он, кажется, шевелится…»
Сознание понемногу возвращалось, пробиваясь сквозь боль и отупение. Он лежал, прижавшись правой щекой к холодному, твердому и шершавому полу – наверно, бетонному. Адам попробовал открыть глаза, но те как будто затянуло свежей паутиной. Он с трудом моргнул и чуть не застонал от нового приступа боли.
Когда глаза Адама наконец открылись, он увидел пару кроссовок «Адидас»; тогда он попытался воспроизвести в памяти, что произошло. Он преследовал Габриэлу. Это он помнил. Добрался следом за ней до озера и потом…
– Адам?
Голос ему знаком. Адам слышал его всего один раз, но с тех пор он эхом отдавался в голове. Все еще прижимаясь щекой к бетону, Адам усилием воли обратил взгляд вверх.
Незнакомец.
– Зачем ты это сделал? – спросил он. – Зачем ты убил Ингрид?
* * *Томас Прайс писал тест по английскому, когда в классе зазвонил телефон. Учитель, мистер Ронковитц, поднял трубку, послушал немного и сказал:
– Томас Прайс, пройдите, пожалуйста, в кабинет директора.
Одноклассники, как миллионы других одноклассников по всему миру, которые миллионы раз делали это, издали дружное «О-о-о!», как бы говоря: «Влетел ты, приятель!» А Томас тем временем собрал свои книги, запихнул их в рюкзак и направился к выходу. В коридоре никого не было, и Томасу, как всегда, стало не по себе от этой пустоты; возникло ощущение, будто он оказался в городе призраков или в доме с привидениями. Звук его шагов подхватывало эхо, и он быстро двигался к кабинету главного в школе человека. У мальчика не было никаких идей, что все это значит, хорошо это или плохо. На ковер к директору редко вызывают ни за что, и когда твоя мать решила податься в бега, а отец ходит весь расклеенный, ты начинаешь придумывать самые ужасные объяснения.
Томас так и не понял, что происходит с родителями, но чувствовал – дело плохо. Очень плохо. Он также знал, что отец пока не сказал ему всей правды. Родители вечно считают, что лучше тебя поберечь, даже если «поберечь» означает «солгать». Они полагают, что, оберегая тебя, оказывают услугу, но от этого становится только хуже. Это как с Санта-Клаусом. Когда Томас узнал, что Санты не существует, он не подумал: «Я взрослею», или «Это придумано для малышей», или еще что-нибудь в том же роде. Его первая мысль была основательнее: «Родители обманывали меня. Мама и папа смотрели мне в глаза и из года в год лгали».
Какое же тут доверие?
Томасу вообще была отвратительна сама идея о существовании Санта-Клауса. Какой в этом смысл? Зачем говорить детям, что некий странный толстый дед, который живет на Северном полюсе, постоянно наблюдает за ними? Извините, конечно, но от этого просто с души воротит. Даже в детстве, когда Томаса сажали на колени к Санте в торговом центре, ему казалось, что от «деда» пахнет мочой, а про себя он думал: «И этот мужик приносит мне игрушки?» Зачем говорить детям неправду? Разве не лучше считать, что подарки дарят родители, которые для этого много работают, а не какой-то противный чужой дядька?
