Джозефина Белл - Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)
Она взглянула в его насмешливые глаза, и сердце у нее упало. Против его очаровательного равнодушия у нее не было оружия. Вздрогнув, она резко отвернулась.
– Пойдем к остальным. Дьюхарст сидел в первом ряду. Ты его видел?
– Вряд ли. Никогда не вижу публику – только размытым пятном. Слишком боюсь забыть слова и замолчать.
– Ты все-таки ребенок, дорогой мой. И очень милый.
Ее большие карие глаза встретились с его поразительно голубыми, но утешения в них она не прочла – лишь непроницаемое спокойствие. Он сменил тему.
– Значит, призрак придет сегодня ночью?
– Должен, черт побери. Можно ручаться, что Дьюхарст уже получил свой чек от директора школы.
Они свернули за угол музея и обнаружили, что их надежды сбылись: призрак пришел. Иными словами, раздавали жалованье. Дьюхарст в окружении труппы говорил каждому краткие слова укора или одобрения. Двум отбившимся от стада он помахал денежными конвертами:
– Давайте, детки! Опаздываете на охоту за сокровищами. Найджел, ты похож на принца Флоризеля, а сипишь, как простуженная кухарка. Говори четче, мой мальчик! Если не можешь заполнить голосом этот школьный зал, что ты будешь делать на сцене «Друри-Лейн»? Соня, ты прекрасна, как всегда, но помни, что по роли Орсино тебя не привлекает и никогда не привлечет. А ты склоняешь зрителя к предположению, будто только и ждешь, как бы рухнуть ему в объятия.
Соня прикусила губу, дамы из труппы захихикали. Фентон помрачнел, но, встретившись с открытым взглядом Найджела, опустил глаза. Найджел вздохнул. Такое вот наказание за до смешного красивое лицо. Эстетически он этим гордился, но тщеславен не был и понимал, что во многих отношениях это неудобство, а в некоторых – серьезный недостаток. Постоянный успех у женщин. Стоит быть с ними дружелюбным, и они влюбятся. Если же оставаться холодным и отстраненным, их страсть не будет знать границ. А он по натуре человек добрый и любит, чтобы люди были счастливы. Но чем больше ты даешь женщинам, тем больше они хотят. Для самозащиты пришлось выработать технику, которая так раздражает и злит Соню Фентон. Он не понимал, что с ней делал, ему никогда не приходило в голову, что женщина ее лет – ей же не меньше тридцати шести – может относиться серьезно к двадцатидвухлетнему мужчине. Тем более она не может ожидать, что он воспринимает всерьез ее.
Найджел нашел достаточно уважительный ответ на критику Дьюхарста, взял конверт и понес в музей, чтобы положить со своей одеждой.
Фентон поймал жену за локоть и отвел на несколько шагов. Их негромкий разговор явно был не слишком мирным.
Дьюхарст остался на месте, болтая с помощником режиссера.
– Ты же знаешь, Джордж, я на тебя надеюсь, и очень надеюсь. У тебя голова есть на плечах – в отличие от Боба. Конечно, я поручаю труппу ему как лидеру. И когда вы в турне, а меня с вами нет, так и должно быть. Но мне бы хотелось, чтобы у тебя иногда возникало желание меня проконсультировать – отдельно от Боба. Если ты не против.
Джордж Лемминг подумал над этими словами и ответил:
– Я бы предпочел не действовать у Боба за спиной. Он вспыльчив, но это ничего не значит. Кое-кто настроен против него, но это потому, что они его не знают и судят слишком строго.
– Я тебе не предлагаю орудовать за спиной у Боба. Но могут быть вопросы, которые ты хочешь обсудить, а Боб не считает достаточно важными. Так вот, в таких случаях с ними можно обращаться ко мне.
– Понимаю. – Лемминг помолчал. – Боб тебе говорил насчет недавних неприятностей в труппе?
– Ты про кражи? Да. Но тут мне трудно действовать. Нужно больше фактов.
– Я не про кражи как таковые, хотя они чертовски осложняют положение. Я про Эдуарда. Он все время настроен против Боба. И если ничего не сделать, очень скоро разразится серьезный конфликт.
– Что ты предлагаешь?
– Переведи его в другую труппу. У него задатки отличного актера, но эти трения ему во вред. Назначь Эдуарда в труппу, где он получит максимум опыта и развития, и когда-нибудь он послужит тебе хорошей рекламой.
– Хм. Подумаю. Спасибо за совет. Хотя на самом деле меня больше беспокоят эти кражи. Боб считает, что это тот костлявый, Бассет?
– Боб пока ничего не считает, а остальные – да, в основном думают, что это Бассет.
– А ты?
– А я как Боб: ничего пока не считаю.
Дьюхарст проницательно глянул в глаза Джорджу – они смотрели честно, не мигая. Антрепренер откланялся и пошел прочь, похлопав на прощание по плечу чету Фентон и помахав рукой остальным.
– В следующем антракте меня уже не будет, – сказал он всем. – До среды не увидимся, до Ньюбери, да? Вот там и встретимся. Так что ведите себя хорошо!
Мистер Крэнстон неохотно отложил книгу и выколотил трубку. Темнело, читать стало невозможно, а он обещал посмотреть конец спектакля. Значит, не следует включать свет и начинать следующую главу. И все же насколько свежее шекспировской жвачки была бы очередная глава Гиббона. Пусть его история и дает основания для критики, но проза восхитительна и придает фактам, хоть и ошибочным, вес и достоинство, а иронии – блестящую остроту вандальского копья.
Выйдя из учительской, мистер Крэнстон остановился в коридоре у окна, глядя в сад директора, куда высыпали родители на второй антракт. Вечер становился холоднее, так что гости больше не стояли группами, а прохаживались, чтобы не замерзнуть, а их маленькие сыновья метались между плотно посаженными садовыми растениями. Матери завернулись в шали, а некоторые из них, обойдя сад, настояли на возвращении в душный зал.
Мистер Крэнстон подумал, не входит ли в его обязанности быть с ними, но совесть не особенно усердствовала, а собравшееся в саду общество продолжало таять, так что он решил не выходить, а подождать общего движения, сообщающего о конце антракта.
Едва он успел принять это решение, как голос антрепренера (вот уж кого ему не хватало) заставил обернуться:
– Извините, так что вы все-таки думаете о нашем представленьице?
Мистер Крэнстон не любил грубить, но был человеком правдивым.
– Боюсь, я еще его не видел. Но последнюю часть посмотрю.
– Вот, вы хороший человек. Я знаю, что вам понравится. Наш ведущий актер, Фентон, действительно неплохо играет. Только из-за характера он не удержался на лондонской сцене. Пятнадцать лет назад мог выбирать любую роль, но не умел совладать со своим нравом, к несчастью. Естественно, рассорился со всеми антрепренерами. Зато мне чертовски, чертовски с ним повезло, не устаю повторять. Эту труппу я считаю своей лучшей, просто потому, что в ней Фентон. Ну, не могу больше задерживаться, мне надо в Истбурн – там завтра играет моя вторая труппа. Потом в Рединг, где третья, и оттуда в Ньюбери – собачья жизнь, можете мне поверить! Завидую я вам, академическим работникам, и вашему покою. Воистину завидую.
– У нас бывают свои испытания, – сухо ответил мистер Крэнстон, но вежливо обменялся с антрепренером рукопожатием и проводил его аж до дальней двери, где остановился на крыльце, глядя, как тот заводит свою машину.
Проводив взглядом отъезжающий автомобиль, Крэнстон повернулся, чтобы войти в дверь, и едва не был опрокинут стремительно появившимся временным преподавателем, мистером Скофилдом. Последний резко остановился и низким недовольным голосом принес свои извинения.
– Ничего страшного, – спокойно и дружелюбно ответил мистер Крэнстон и добавил с притворной серьезностью: – Вы тоже дезертир?
– Что?
Мистер Скофилд замер, будто окаменев, его лицо побелело и исказилось, он яростно взглянул на собеседника. Мистер Крэнстон, хотя и был ошеломлен, пояснил:
– Я имел в виду, что уклонился от присутствия на спектакле вплоть до этого момента, и подумал, не поступили ли вы так же. Но я подчиняюсь давлению и готов увидеть конец спектакля, так что вы, возможно, пойдете со мной?
– Нет. – Ответ мистера Скофилда будто вырвался из кипящего где-то в глубине беспокойства. – Я не буду его смотреть ни минуты. Ни одной минуты!
Он сбежал по ступеням и унесся в направлении спортплощадки.
Мистер Крэнстон глянул ему вслед с изумлением. Что за странная личность? Перепады настроения, долгие периоды молчания, и вдруг вот такая вспышка. Он болен или же всегда столь неуравновешен? Так или иначе, этот человек не слишком подходит для работы с детьми.
Медленно идя в сторону зала, мистер Крэнстон уже не впервые пожалел об отсутствии молодого мистера Торпа, о той безответственности и несправедливости, с которой ниспосылается аппендицит сынам человеческим.
Пьеса накручивала неразбериху, тем самым продвигаясь к ее разъяснению. Герцогу наконец надоело безнадежно преследовать Оливию, а Виола и прибывший Себастьян погрузили всех в сумбур недоразумений. Хуже остальных пришлось сэру Эндрю и сэру Тоби, и они появлялись и уходили, пошатываясь, к восторгу всей школы, украшенные кровавыми бинтами, поддерживая друг друга и обходя с пьяной точностью различные препятствия. Явился Себастьян и произвел при дворе переполох, Оливия обнаружила, что состоит в браке с незнакомцем, но особо возражать не стала. Мальволио потерпел крах, герцог утешился с Виолой. Наконец на сцене остался один только шут и приятным голосом Джорджа Лемминга спел про ветер и дождь. Опустился занавес, и зрители разразились бурными аплодисментами.
