Я все помню - Уокер Уэнди

Ох, док. Будь она неладна, эта чертова жизнь.

– Итак, Филипп стал прыгать от радости. Что же было потом?

На лице Шона расплылась улыбка – от уха до уха:

Ох, док… погодите минутку… потом… он сказал… «Папочка! Как же я тебя люблю!»

По щекам Шона скатились еще две слезинки. Я протянул ему бумажную салфетку. Видеть это было восхитительно.

Несмотря на трудные выходные и изъян, поселившийся в моей душе, вид этого крупного, сильного человека, полностью раздавленного любовью своего ребенка, меня крайне взволновал.

– Шон, – сказал я, – то, что вы сейчас испытываете, прекрасно. Это чувство – любовь к сыну.

Знаете, я вам так благодарен. Так благодарен, черт возьми. Крохотный мальчонка, маленький комочек жизни, обретающийся в этом безумном мире… и мне каким-то образом удалось наполнить его сердце радостью. Просто свозив в Бриджпорт и купив хот-дог.

– Не только! Неужели вы не понимаете? Он почувствовал вашу любовь, ваше желание быть с ним и от этого обрадовался! Ощутил связь. В этом сумасшедшем мире его любит большой, сильный человек, поэтому он может чувствовать себя в безопасности. Теперь он знает, что у него будет дом – не стены и окна, а дом в сердце другого живого существа. Это и называется быть человеком!

Шон как-то странно на меня посмотрел, и я понял, что позволил себе разволноваться больше обычного. Чтобы овладеть собой, сделал вдох. Мои нервы были истрепаны, своим поведением я выдавал себя с головой.

– Вспоминая об этом, вы испытывали в душе эмоции. Теперь вам понятно, как тесно связаны человеческая память и чувства? – Я переключал скорости быстро и с восхитительной точностью.

Тут вы правы. Прошу прощения, что не обратил на это внимания. Вот дерьмо. Знаете, док, я никогда не плачу. Никогда.

– А теперь представьте, что вы испытываете очень яркое чувство, но понятия не имеете, чем оно вызвано.

Шон засмеялся:

Да. Скорее всего, я подумал бы, что влюбился в вас или что-то в этом роде. Правильно, док?

Я тоже улыбнулся:

– Так оно и есть. А если не в меня, то в какую-нибудь незнакомку на улице. В любом случае вы пребывали бы в большом затруднении.

Ага, дошло. Это был бы очередной мой призрак, они вечно шляются где-то поблизости.

– Полагаю, каждый из нас имеет право на малую толику спонтанной радости. Может, поработаем немного над восстановлением памяти?

Да, давайте.

Я встал, подошел к столу и взял ноутбук. Для работы мы с Шоном всегда воссоздавали обстановку того дня.

– Отлично. Но сначала позвольте спросить, придете ли вы на этой неделе на занятия группы?

Я внимательно наблюдал за его лицом. Там он встречался с Дженни. После того, как девушка стала членом группы, ни он, ни она не пропустили ни единого занятия.

Конечно, приду.

Ответ прозвучал подозрительно небрежно.

Я догадывался, что они сближались все больше и больше. Разумеется, здесь можно было бы сослаться на эффективность моей работы, но чрезмерные изменения в настроении Шона и Дженни никак не согласовались с прогрессом либо его отсутствием, в деле восстановления памяти. Я спрашивал Дженни об этом. Боюсь, даже слишком часто. Она стала задаваться вопросом о том, не делают ли они чего-нибудь плохого. В ее голосе явственно слышались сомнения.

Нет, ничего плохого в этом не было. Да и как могло быть, если я помогал им обоим? Но от обмена смсками и общения по скайпу они перешли к кофе и долгим прогулкам. Шон работал не каждый день. Дженни в школу не ходила. Она садилась на велосипед, направлялась в Фейрвью, там они встречались и ехали на машине туда, где их никто не знал. Шарлотта думала, что она ходит по магазинам или встречается с подругами. В последнее время она обожала, когда Дженни куда-нибудь уходила. Говорила мне, что дочь, отправляясь в город, выглядела абсолютно счастливой и что в таких случаях она за нее никогда не беспокоилась. Через пару часов девушка всегда возвращалась домой.

Дженни призналась мне в этих тайных свиданиях, и я посчитал своим долгом никому о них не рассказывать. Только вот Шону было двадцать пять, а Дженни шестнадцать. Дома его ждала жена. Передо мной стояла одна из тех дилемм, которые болтаются где-то на периферии сознания, будто маленькие трещинки в потолке. Среди жизненной суеты вы о них забываете. Но спустя какое-то время они вновь напоминают о себе, и в голову тут же приходит мысль, не изменилось ли что в худшую сторону. Может, проблему пора бы уже решить? Я не допущу, чтобы их отношения приобрели сексуальный характер. И не позволю потолку свалиться им на головы. Но откуда нам знать, когда эти трещинки его обрушат? За штукатуркой ведь не видно.

Шон почувствовал любовь к сыну благодаря отношениям с Дженни. Их объединяло уникальное явление – понимание, выходящее далеко за рамки сочувствия, с которым каждый из нас сталкивается в жизни. И в рамках этого понимания между ними возникла связь, которая дала Дженни дом, то есть место, где она чувствовала себя в безопасности, а Шона наделила силой.

Когда Шон, раздираемый яростью, звонил посреди ночи Дженни, сжимая кулаки, она понимала его чувства. Ей не надо было ничего ему говорить. Только слушать. То же самое и с ней. Еще до того, как к ней вернулись воспоминания о том фрагменте изнасилования, она рассказала мне, как чувствует себя рядом с Шоном:

Я думаю о нем целыми часами. Закрываю глаза и представляю, как мы сидим в ресторане или гуляем у озера. Вижу его лицо и перебираю в уме все, что хочу ему сказать. Будто репетирую спектакль или что-то в этом роде. Я не могу думать ни об уроках, которые задал учитель, ни о том, что меня просила сделать мать, вообще ни о чем. Представляю, как беру все отрицательные эмоции и бросаю их в мусорную корзину, в огромный черный пластиковый мешок. Одну за одной – жжение в животе, бешеное биение сердца, страх по поводу и без повода, ощущение, что все совсем не такое, как кажется, дезориентация – словом, все то, что мы с вами здесь обсуждали и что довело меня до такого сумасшествия, что я даже попыталась покончить с собой. Я бросаю все это в мешок, кладу его на велосипед, вижу машину Шона, он выходит, в следующую секунду хватает мешок, запихивает его в багажник, и все время, которое мы проводим вместе, его попросту нет. Он исчезает! На самом деле! Мы можем говорить о всякой ерунде, я могу всю дорогу плакать, Шон может рассказывать о том, что его так разозлило на прошедшей неделе – это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что мешок с мусором заперт в багажнике.

– А что происходит, когда вы возвращаетесь в город, он паркует машину и ты открываешь замок велосипеда? Он отдает этот мешок с мусором обратно? – спросил я ее. Обычно я знаю ответы на свои вопросы. Но не в этот раз.

Нет, не отдает. Он бы никогда этого не сделал. Но мусор накапливается снова и снова.

– Прости, Дженни. Наверное, очень трудно осознавать, что мусор никуда не денется, когда Шон увозит его с собой.

Но все обстоит именно так, я знаю, что через неделю или десять дней я смогу дать ему новый мешок и на какое-то время от него избавиться. И когда плохие эмоции ко мне возвращаются, я просто представляю, как бросаю их в пластиковый мешок. Еще и еще. Я просто заполняю мешок под завязку, сажусь на велосипед и везу его Шону.

Я брать у Дженни мешок с мусором не могу. Как и родители, друзья или другие члены группы. Только Шон. Представляете себе такую силу?

Шон свой мешок с мусором Дженни не отдает. Я его об этом не спрашивал, как и о Дженни в целом – не надо обременять этого достойного молодого человека дополнительным чувством вины. Но знаю, что Шон никогда не испытал бы радости, перекладывая свою ношу на плечи других. Его радость – это возможность забирать мусор у Дженни. Она дает ему мешок, и у него появляется причина, основание для того, чтобы каждое утро вставать с постели. Повод бороться дальше. Повод жить.

Да, Шон любил сына. Я не знаю, любил ли он жену или же оставался с ней единственно из чувства долга. Они не прожили ни одного спокойного, мирного дня. Но несмотря на это, Филиппа парень любил, и это чувство в его душе высвободили отношения с Дженни. Он нашел червоточину в чувстве вины и слабое звено в строю своих призраков. Сила, которой девушка его наделила, была им не по зубам. Это могущество стало своеобразным невидимым силовым полем, которое окутало его любовь и встало на ее защиту. Именно оно принесло Шону ощущение безопасности, благодаря которому он перестал таить свои теплые чувства к ребенку.