Лицо под вуалью - Ренделл Рут

Молодой человек не обратил на его вопрос внимания – или сделал вид, что не обратил. Возможно, он отвечал только на то, что хотел услышать. Он неотрывно смотрел в окно. Дождь стих, и стекающая по стеклам вода превратилась в отдельные капли, между которыми виднелись серо-зеленые размытые силуэты деревьев и все более низкая облачность. Но, возможно, Сандерс ничего не видел, его зрение как будто отключилось. Инспектор чувствовал себя неловко, и его неловкость росла с каждой фразой, произнесенной Клиффордом. Он все время ждал какого-то срыва, ждал, что подозреваемый вскочит и начнет кричать. Но пока мужчина по другую сторону стола казался охваченным неестественным спокойствием.

Он продолжил более непринужденным тоном, тоном светской беседы:

– Когда я не слушался или как-то ее оскорблял, она запирала меня в одной из комнат чердака. Иногда в той, где все фотографии, а иногда вместе с кроватями и матрасами. Но я скоро понял, что меня всегда выпускают до наступления темноты. Она не пошла бы наверх в темноте. Потому что боялась призраков. Думаю, сверхъестественное – единственное, чего боится моя мать. В нашем саду есть такие места, к которым она и близко не подойдет в темноте – да и в дневное время тоже, если уж на то пошло. Я обычно сидел на чердаке и смотрел на все эти лица.

– Лица? – переспросил Бёрден равнодушным тоном.

– На фотографиях, – терпеливо пояснил Клиффорд. Он несколько секунд молчал, и Майкл, повинуясь какому-то вдохновению, сделал то, что делал Серж Олсон, – снял наручные часы и положил их на стол перед собой. Глаза Сандерса сверкнули, когда он увидел это движение.

– Я рассматривал лица моих предков и думал про себя, что все эти дамы в длинных юбках и больших шляпах, и все эти мужчины с собаками и ружьями, все они просто закончились во мне; вот и всё, к чему они пришли в конце, – ко мне. Я смотрел, как меркнет свет, пока уже не мог ясно видеть лица, и когда это происходило, я знал, что она сейчас придет. Когда она поднималась наверх, то делала это медленно, не торопясь, а потом дверь открывалась, и она говорила очень тихо и мило, будто ничего не случилось, чтобы я спускался вниз и что мой чай готов.

Бёрден устало произнес, беря со стола часы:

– Время истекло, Клиффорд.

Тот послушно поднялся:

– Мне возвращаться сегодня вечером?

– Мы дадим тебе знать. – Майкл чуть было не сказал: «Не звони нам, мы сами тебе позвоним», – а потом, стоя один в комнате, когда Сандерса увели, спросил себя почти недоверчиво, что это он делает? Ждет признания вины? Не в этом ли все дело? Он поднялся в свой кабинет и начал просматривать доклады, сообщающие о тщетных усилиях Арчболда и Мариан Бейлис найти доказательства нераскрытого убийства в прошлом Клиффорда. Обе его бабушки умерли естественной смертью – так, по крайней мере, казалось. Старая миссис Сандерс умерла от сердечного приступа в муниципальном доме престарелых, куда ее выпихнула невестка, старую миссис Клиффорд нашла мертвой соседка у нее в кровати, дома. А Элизабет Макфейл умерла в больнице, много месяцев пролежав неподвижно после удара.

И все же Майкл должен продолжать его допрашивать – сегодня вечером, если это необходимо, и на следующий день, и завтра… Каждый день, пока Клиффорд не доберется до настоящего времени и не скажет ему наконец своим монотонным голосом, что он убил Гвен Робсон.

Вексфорд находился в банке «Мидленд» на Куин-стрит. Было уже четыре тридцать, и банк за час до этого закрыли для посетителей. Управляющий охотно сотрудничал с полицией и ответил без возражений на все вопросы старшего инспектора. Да, у мистера Робсона был счет в этом отделении, но нет, миссис Робсон, которая все равно не имела у них счета, ничего не клала в сейф банка. Однако Вексфорд и не слишком надеялся на это. Что бы ни искала Лесли Арбел, это было спрятано в другом месте, либо Лесли уже нашла его. При этом управляющий явно не горел желанием рассказать ему что-либо о счете миссис Сандерс, также открытом в этом отделении банка, под тем предлогом, что она еще не умерла.

Полицейский вышел под серый моросящий дождь, в рано наступившие сумерки. Выставленные у зеленой лавки овощи и фрукты выглядели мокрыми и блестящими, несмотря на тент над ними; на зеленых листьях и кожуре цитрусовых лежала пленка росы. За полукруглым окном бутика переливались откровенные одежды цветов фруктового салата. Серж Олсон как раз исчезал в теплом желтоватом свете винного магазина, разминувшись в дверях с мужчиной, тоже знакомым Вексфорду: это был Джон Уиттен, сосед Ральфа Робсона. Его младенец крепко спал у него на груди, удобно устроившись в беби-слинге, а второй ребенок, закутанный до глаз в вязаные шарфы и клетчатый нейлон, цеплялся варежкой за подол его куртки, так как обе руки Уиттона были заняты двумя сумками с вином. Он посмотрел на старшего инспектора, не узнал его и пошел к универсалу «Пежо», стоящему у обочины. До конца оплаченного времени на паркомате оставалось не больше двух минут, и дорожный инспектор уже двинулся в его сторону.

Джон положил младенца в люльку на заднем сиденье, поставил вино на пол, и только успел выпрямиться, как раздался плач. Трехлетний ребенок забрался внутрь, глядя на своего брата или сестру с тем бесстрастным, слабым интересом, какой старшие дети часто проявляют к расстроенным младшим. Вексфорд наблюдал за всем этим, потому что не понимал, как бедняга Уиттон ухитрится вывести машину, не задев стоящую впереди или сзади, хотя «задеть» было едва ли подходящим словом для того, что недавно сделали с «Пежо»: его боковая передняя фара была разбита, а металл вокруг нее покорежен. Тем не менее полицейский отвернулся бы, понимая, как ужасно раздражает человека, когда за ним наблюдают во время маневрирования автомобилем, если б Джон – уже сидящий за рулем – не окликнул его:

– Послушайте, вы не против того, чтобы подсказать мне, какое у меня расстояние до той машины?

Люди, которые стоят перед водителями, манят их к себе или предостерегающе поднимают руку… Вексфорд давно уже решил никогда не входить в их число. Но другое дело, если тебя просят. Машина поползла вперед, и он дал Уиттону сигнал остановиться в дюйме от задних дворников стоящего впереди «Мерседеса».

– Вам следует переключить сцепление, – сказал он, когда молодой папаша двинулся задним ходом.

И тут Уиттон узнал его и крикнул, перекрывая вопли младенца:

– Вы приходили поговорить со мной насчет миссис Робсон! – Двигатель заглох, и он выругался, но затем, сделав над собой усилие, улыбнулся. – Мне не следовало так выходить из себя. Вот что происходит, когда теряешь спокойствие. – Он большим пальцем ткнул в сторону левой стороны капота, показывая, что имеет в виду. – Моя жена столкнулась с паркоматом три недели назад.

Вексфорд понимал, что Джон рассказал ему об этом, потому что он – полицейский, потому что, как и многие люди, этот молодой человек думает, что все полисмены, к какому бы отделу полиции они ни относились и какой бы ни имели ранг, непременно ведают еще и правилами дорожного движения. Через несколько секунд он будет оправдывать жену, чтобы Вексфорд не достал свой блокнот…

– Имейте в виду, она всего лишь поцарапала ту, другую машину, что просто чудо, учитывая то, как тот молодой человек в «Метро» врезался в нее.

Вежливое «неужели?» и короткая преамбула к прощанию уже вертелись на языке старшего инспектора, но вместо этого он очень быстро спросил, хоть и понимал, что шансов на удачу у него очень мало:

– Когда именно это произошло, мистер Уиттон?

Джон любил поговорить. Он не был болтливым, но любил побеседовать, и это было естественно, так как он взял на себя роль, давно уже отведенную исключительно женщинам, и был целый день заперт с детьми, слишком маленькими для разговоров. Сначала он, тем не менее, протянул руку к заднему сиденью и взял младенца на колени – вопли малыша сразу же стихли до всхлипов. Вексфорд с веселым удивлением понял, что Уиттон устраивается для долгой, дружеской беседы… а потом его удивление сменилось возбуждением.