Питер Джеймс - Клеймо смерти
Дверь открылась, и в комнату вошла Клио.
— Извини, дорогой, — сказала она с улыбкой. — Просто сейчас действительно очень трудно. Я не хочу на тебя злиться.
Он поднялся и обнял ее.
— Чувствую себя такой беспомощной, такой никчемной. Извини. Я уже давно решила, что никогда не стану между тобой и твоей работой. Наверное, просто не ожидала, что ребенок — это так трудно. Но все равно я бы не хотела ничего другого.
— Я тоже. Вот возьмем няню, и сразу станет легче. Ничего, прорвемся.
— Обязательно.
В кармане, извещая о поступившей почте, завибрировал телефон. Грейс извинился — мол, надо в туалет — и прошел в ванную, где, чувствуя себя обманщиком, и открыл имейл.
Файл от Марселя Куллена в формате jpeg.
Грейс открыл его и впился взглядом в женское лицо на экране. Целую минуту он молча смотрел на него, держа телефон дрожащими руками. Возможно ли, что это она? Сэнди?
Лицо было отекшее, в синяках и ссадинах, частично забинтованное и с пластырем на носу. Да, сходство присутствовало. Он не видел, какого цвета у нее глаза — они были закрыты и сильно опухли, — но видел морщинки там, где их никогда не было у Сэнди. Однако как-никак прошло десять лет. Мешала и непривычная, мальчишеская, стрижка — короткие каштановые волосы. Он увеличил изображение, но картина не изменилась. Возможно, да. Но… Но…
Господи, а если это и впрямь она?
Как это скажется на Клио и Ное? На его жизни? Выделить время, чтобы слетать в Мюнхен и там, на месте, убедиться самому — она или не она, — он сейчас никак не мог.
Грейс открыл новое приложение и написал немецкому детективу короткое письмо.
«Спасибо, Марсель. Я понимаю, почему ты прислал фото, но, по-моему, это не она. Пожалуйста, как только узнаешь о ней побольше, дай мне знать. А пока — с Рождеством. Надеюсь, скоро увидимся».
Он спустил воду в туалете, открыл на секунду кран, положил в карман телефон и вернулся в спальню.
Клио посмотрела на него как-то странно.
— Ты в порядке, дорогой?
— Да, спасибо. А что?
— Вид у тебя такой, словно привидение увидел.
67
Четверг, 18 декабря
На следующее утро, в восемь, за полчаса до начала совещания, Рой Грейс сидел у себя в кабинете, просматривая записи, сделанные на вечернем собрании группы «Голд». Все сошлись на необходимости продолжить нынешнюю стратегию в отношении средств массовой информации.
На столе лежала записка от Гленна Брэнсона, касавшаяся Денизы Паттерсон. Оказывается, ее родители до сих пор жили в том же, что и тридцать лет назад, доме в Олдвик-Бей. Спальню дочери они сохранили в неприкосновенности, как своего рода святыню, и волосы из щетки были отправлены на ДНК-тестирование. Нашли и название стоматологического кабинета, куда ходила Дениза, — результаты сравнения по зубной карте ожидались ближе к вечеру.
От работы Грейса отвлек стук в дверь, вслед за которым в офис вошла явно взволнованная сержант Таня Кейл с бумажным пакетом «Джиффи бэг» в руке.
— Сэр, извините за вторжение, но это важно.
— Ничего. Что у вас?
— Полчаса назад в отдел позвонили из «Аргуса». Сегодня утром на ступеньках у переднего входа обнаружили вот этот пакет. Адресован вам для передачи редактору. Стоит взглянуть.
Грейс достал из пухлого бумажного конверта пластиковый пакет с двумя листками — обычной писчей бумаги формата A4 и газетной. Второй листок был вырезан из вчерашнего номера «Аргуса» и представлял собой заметку, в которой говорилось о некоторых предметах, полученных, предположительно, от убийцы Кэти Уэстерэм и Денизы Паттерсон, и приводились слова детектива-суперинтендента Роя Грейса о том, что убийца, прислав вещи, совершил ошибку.
Лист формата A4 содержал короткий, из трех предложений, текст.
«ДЕТЕКТИВУ-СУПЕРИНТЕНДАНТУ — ЗДЕСЬ ПОДАРОК НОМЕР 1. ПОДУМАЛ, ВАМ БУДЕТ ПРИЯТНО ЕГО ПОЛУЧИТЬ, РОЙ. ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ К ИНДИЙСКОМУ ПАМЯТНИКУ — ЗА УГОЩЕНИЕМ НАВЫНОС.
Грейс сразу же заметил ошибку в слове «суперинтендент».
— Он либо слабоват в правописании, либо делает это намеренно.
Сержант Кейл нахмурилась:
— Намеренно?
— Возможно, это своего рода подпись. Во вчерашнем послании была такая же ошибка. А у меня нет ощущения, что убийца — человек не очень грамотный. — Он еще раз пробежал глазами записку. — Индийский памятник?
— Да, тут какая-то загадка. Может, погуглить индийские рестораны, где делают что-то навынос?
— Я о том же подумал. Ему нравится играть с нами, подбрасывать загадки.
Грейс перечитал послание вслух.
— «Отправляйтесь к индийскому памятнику — за угощением навынос».
Во время беременности Клио пристрастилась разгадывать газетные кроссворды, в особенности большой ежедневный в «Таймс», и он частенько и с удовольствием пытался ей помочь.
— Индийский памятник… — Грейс пожевал губу. Позвонить, что ли, жене?
И тут до него дошло.
Он отодвинул стул и поднялся:
— Думаю, я знаю, о чем речь. Идемте.
68
29 декабря 1976
Рождественские каникулы — ему было тогда почти пятнадцать — он проводил дома, вырвавшись наконец из ненавистного интерната Клойстерс, находившегося в Годалминге, Суррей. Все говорили, что это прекрасная школа и место замечательное — если хочешь стать крикетистом, лучшего не найти. Площадка на возвышенности, почва высыхает быстро, так что поляна хороша даже после проливного дождя. Список выпускников, легендарных крикетистов прошлого, сам по себе был Залом славы.
Только вот его ни крикет, ни другие игры с мячом не интересовали. Тот единственный вид спорта, который ему нравился, в школьных планах не значился. Спелеология. А еще его манили пещеры и всякого рода туннели.
Потому его и прозвали Кротом.
Он вообще никому не нравился — его считали неприятным, мерзким зазнайкой. Он хвастал богатыми родителями, их шикарными машинами, их бассейном в форме сердца, их громадной яхтой. У него не было друзей. По правде говоря, он привык к этому. Нет и не надо — наплевать. Он обзавелся воображаемыми друзьями, и с ними было куда веселее. Им можно было довериться во всем.
Но потом, на Валентинов день, он получил очень нежную анонимную открытку от тайной обожательницы, которую с гордостью показывал всем и каждому, хотя так и не вычислил, кто же ее прислал. «У меня есть девушка, видишь?»
Наконец выяснилось, что открытка была розыгрышем, шуткой группы мальчишек, которые постоянно издевались над ним и дразнили. Несколько дней они донимали его и, где бы ни увидели, принимались скандировать: «Крот, Крот, Крот!»
Но даже розыгрыш с «валентинкой» был пустяком по сравнению с той ночью, когда они незаметно подобрались к кровати и стащили простыни, явив его во всей красе: с фонариком во рту, развернутым «Плейбоем» в левой руке и членом в правой.
Как же ему было плохо.
Он решил тогда, что еще покажет им всем. В следующем году все будет иначе. А подружку на рождественские каникулы он все же нашел. Вроде как. Может, она и не дотягивала до высоких стандартов Клойстерс, но зато у нее были большие груди. То есть под блузкой они выглядели большими. Он даже почти — почти — мог разглядеть соски. Он представлял их — красные, набухшие, сладкие. Представлял, и ему становилось жарко. Направляясь вместе с Мэнди Уайт к Лагуне, приходилось держать руку в кармане. Чтобы никто не видел, как оттопырились штаны. Впрочем, о чем беспокоиться? Мэнди сама хотела, он в этом не сомневался. Ее мать работала уборщицей в доме его родителей. Мэнди была обычной дешевой шлюшкой с большими грудями.
Но в Клойстерс никто ничего не узнает.
Перед этим они были в танцзале «Марджори Бентли», возле железнодорожного вокзала. Танцевали, прижавшись друг к другу так тесно, что она не могла не чувствовать. Она даже шепнула ему на ухо, что не прочь отсосать. Но мать ждала на улице, чтобы отвезти его домой.
Сегодня — другое дело. Он сводил ее в паб возле набережной, и они там выпили — его не прогнали, потому что он выглядел старше своих лет. Потом он предложил проводить ее домой — она жила в доме напротив Шорэмской бухты. Вечер был холодный, ветреный, температура упала ниже нуля, и такая погода держалась целых две недели. Он угостил ее сигареткой; они шли и курили — как взрослые. Его трясло от желания, а вот она, даже после выпивки, держалась отстраненно и была непривычно молчалива, не то что в тот вечер, когда они танцевали.
Ему удалось, хотя и с трудом, уговорить ее спуститься с променада в темноту, к спортплощадке. Часы показывали десять, и вокруг не было ни души. Только два замерзших заливчика да чахлый, мерцающий отсвет уличных фонарей на чернильно-черном льду. И груди Мэнди тоже мерцали под пальто, теснясь в низком вырезе блузки. Маня его. Сжимая пружину желания.
Они шли по периметру большего из двух заливов, когда он вдруг остановился, развернул Мэнди к себе и прижался губами к ее губам.
