День поминовения - Кристи Агата

Кемп спросил:

– Мисс Лессинг ушла?

– Да, мы обо всем договорились, и она ушла минут десять назад. Мы составили текст траурного объявления в газеты: «Учитывая обстоятельства, просьба цветов не возлагать, панихиду будет служить каноник [77] Уэстбери…»

Так как поток был нескончаем, Энтони потихоньку начал продвигаться к выходу. Не успел он выскользнуть за дверь, как Люсилла, неожиданно прервав свои излияния, спросила:

– А кто был этот молодой человек, который с вами приходил? Я вначале не поняла, что это вы его привели. Я приняла его за одного из этих ужасных репортеров, которые постоянно нам докучают. От них так трудно отделаться.

Взбегая по лестнице, Энтони услышал за собой шаги, он обернулся и увидел, что следом поднимается инспектор Кемп.

– Тоже сбежали? – спросил Энтони, усмехнувшись. – Бросили беднягу Рейса?

Кемп проворчал:

– Пусть уж сам с ней разбирается, у него это ловко выходит. Я у таких дам успеха не имею.

Они добрались до второго этажа, когда Энтони услыхал легкие шаги: сверху кто-то спускался. Он мгновенно свернул в коридор и втолкнул Кемпа в приоткрытую дверь ванной.

Звук шагов послышался совсем рядом и стал удаляться.

Энтони выбежал на площадку и стремглав бросился наверх. Он знал, что спальня Айрис в конце коридора, и сразу постучал к ней в дверь:

– Айрис! Ты здесь?

Ответа не было. Он окликнул ее еще раз, снова постучал, потом подергал ручку – дверь была заперта на ключ. Встревоженный, он начал колотить в дверь:

– Айрис, открой! Айрис!

Через несколько секунд он прекратил стучать и посмотрел вниз. Под ногами у него лежал старомодный шерстяной коврик, из тех, что специально кладутся под дверь и предохраняют от сквозняков. Коврик был плотно прижат к порогу. Энтони отшвырнул его в сторону. Под ним обнаружилась довольно широкая щель, сделанная, как он предположил, для того, чтобы дверь свободно открывалась и не задевала толстый ковер, в свое время устилавший пол.

Он наклонился и заглянул в замочную скважину, но ничего не увидел. Неожиданно он поднял голову и потянул носом воздух, потом лег на пол и приник лицом к щели под дверью.

Тут же он вскочил на ноги и закричал:

– Кемп!

Но инспектора как ветром сдуло. Энтони снова позвал его, и на этот раз отозвался полковник Рейс – он бегом поднимался по лестнице. Энтони не дал ему вымолвить ни слова.

– Там открыт газ! – крикнул он. – Нужно выломать дверь!

Полковник Рейс был человеком недюжинной физической силы. Вдвоем они трудились недолго – дверь с оглушительным треском подалась. На секунду у них перехватило дыхание: комната была полна газа.

– Она там, у камина, – сказал Рейс, вглядевшись в темноту. – Я сейчас брошусь вперед и разобью окно, а вы хватайте ее на руки и выносите.

Айрис Марль ничком лежала у камина, лицо ее было прижато к газовой горелке, вывернутой на полную мощность.

Через одну-две минуты, задыхаясь и судорожно сглатывая слюну, Энтони и Рейс положили бесчувственную девушку на лестничную площадку и открыли окно в коридоре, чтобы устроить сквозняк.

– Я сейчас ею займусь, – сказал Рейс, – а вы вызовите врача, да поживей.

Энтони сломя голову бросился вниз по лестнице. Рейс крикнул ему вдогонку:

– Не волнуйтесь, все обойдется! Мы подоспели вовремя.

Пока в холле Энтони набирал номер и говорил по телефону, за его спиной суетилась, всплескивала руками, ахала и охала Люсилла Дрейк.

Повесив трубку, он облегченно вздохнул:

– Слава богу, доктор оказался дома. Он живет рядом, только перейти площадь. Через пять минут будет здесь.

– Но скажите же мне наконец, что случилось! Айрис плохо? – в отчаянии простонала Люсилла.

– Айрис была у себя в комнате. За запертой дверью. Лежала уткнувшись лицом в камин. Газ был открыт.

– Айрис? – Миссис Дрейк испустила истошный вопль. – Айрис решила покончить с собой?! Не могу поверить! Не верю!

По лицу Энтони промелькнула бледная тень его привычной иронической усмешки.

– И не верьте, – сказал он, – это неправда.

Глава 14

– А теперь, Энтони, – сказала Айрис, – пожалуйста, расскажи мне все по порядку.

Айрис лежала на диване; сквозь широкие окна Литл-Прайерс было видно, как отважное ноябрьское солнце изо всех сил старается доказать, что зима еще далеко.

Энтони поглядел на сидевшего на подоконнике полковника Рейса и ослепительно улыбнулся:

– Не стану скрывать, Айрис, я давно ждал этой минуты. Я просто лопну, если не расскажу кому-нибудь без промедления, какие чудеса проницательности я продемонстрировал и до каких высот логики поднялся. Мое повествование будет избавлено от ложной скромности. Это будет наглый, хвастливый монолог, лишь изредка прерываемый паузами для того, чтобы восхищенные слушатели могли воскликнуть: «Ах, Энтони, какой ты умный!», или «Тони, это просто потрясающе!», или еще что-нибудь в том же духе. Итак, внимание! Представление начинается.

В целом все выглядело достаточно просто. Классический пример причины и следствия. Смерть Розмэри, в свое время истолкованная как самоубийство, на самом деле самоубийством не была. У Джорджа возникли подозрения, он взялся самолично расследовать это дело, напал как будто на верный путь, но, прежде чем успел разоблачить убийцу, в свою очередь был убит. Логическая связь, если можно так выразиться, соблюдена безукоризненно.

Но тут мы сразу же сталкиваемся с некоторыми вопиющими противоречиями, а именно: (А) Джордж не мог быть отравлен; (Б) Джордж был отравлен. И далее: (А) к бокалу Джорджа никто не прикасался; (Б) в бокале Джорджа был обнаружен яд.

Сопоставляя эти формулировки, я вначале упустил из виду одно важное обстоятельство – многозначное употребление родительного падежа. Скажем, «ухо Джорджа» однозначно обозначает неотъемлемую часть его организма, которая может быть отчуждена только с помощью хирургического вмешательства. Но когда мы говорим «часы Джорджа», мы подразумеваем часы, которые все время носит Джордж. Здесь, правда, может возникнуть еще один второстепенный вопрос: являются ли эти часы фактической собственностью Джорджа или кто-то дал их ему поносить? Когда же речь заходит о «бокале Джорджа» или о «чашке Джорджа», то здесь, если вдуматься, мы имеем в виду нечто неопределенное. Все содержание, которое я вкладываю в это понятие, сводится к следующему: это тот бокал или та чашка, из которого или из которой пил Джордж, и если на столе стоит несколько таких же бокалов или чашек, то бокал или чашка Джорджа никакими особыми признаками не отличаются от остальных.

Чтобы показать это наглядно, я провел небольшой эксперимент в кафе. Рейс пил чай без сахара, Кемп – с сахаром, а я пил кофе. По цвету содержимое всех трех чашек было примерно одинаковым. Мы сидели за круглым мраморным столиком в зале, где стояло еще несколько таких же круглых мраморных столиков. Сделав вид, что меня вдруг осенила какая-то догадка, я заставил своих собеседников встать и выйти со мной в вестибюль. Пока все поднимались и отодвигали стулья, я, улучив момент, незаметно передвинул трубку Кемпа, лежавшую у его прибора, к своему прибору. Мы вышли в вестибюль, тут я выдумал какую-то отговорку и предложил вернуться в зал. Кемп подошел к столику первым. Он придвинул стул поближе и сел на то место, где лежала его трубка. Рейс сел справа от него, как он и сидел, а я слева. Но заметь, что при этой ситуации возникло два противоречивых суждения типа А – В: (А) в чашке Кемпа чай с сахаром; (Б) в чашке Кемпа кофе. Эти суждения несовместимы, они не могут быть истинными одновременно – и тем не менее оба они истинны! Вся загвоздка в том, что в оба суждения входит сочетание «чашка Кемпа». Между тем чашка Кемпа в тот момент, когда он вставал из-за стола, и чашка Кемпа в тот момент, когда он снова сел за стол, – это не одна и та же чашка!

Именно так все и обстояло в тот вечер в «Люксембурге». После концерта, когда все пошли танцевать, ты уронила сумочку. Ее поднял официант – не наш официант, не тот официант, который обслуживал наш стол и точно знал, где кто сидит, – а официант случайный, вконец затюканный желторотый мальчишка, который пробегал мимо с каким-то соусом, увидел упавшую сумочку, нагнулся, подобрал ее и положил на стол рядом с прибором, но не с твоим, а на один прибор левее. Вы с Джорджем вернулись к столу первыми, и ты не задумываясь села на то место, где лежала твоя сумочка, – так же как Кемп механически придвинул стул к тому прибору, где лежала его трубка. Тогда Джордж сел на место, которое считал своим, – справа от тебя. И когда он предложил тост в память Розмэри, он отпил из бокала, который опять-таки считал своим, но который в действительности был твоим бокалом, Айрис. А вино в твоем бокале могло быть отравлено как раз во время концерта без помощи черной магии и потусторонних сил, потому что сразу после концерта, когда был предложен тост, один из гостей не прикасался к вину – естественно, тот, за здоровье которого пили, то есть ты!