Джон Ле Карре - Шпион, пришедший с холода
Видимо, сидя в Лондоне, они окончательно рехнулись. Он же объяснил им, что это не серьезно, просил оставить ее в покое. А теперь стало ясно: с того самого момента, как он покинул Англию – и даже раньше, пока он еще отбывал срок в тюрьме, – какой-то идиот принялся подчищать за ним, оплачивая счета, улаживая проблемы с домовладельцем и избитым торгашом; а главное – занявшись Лиз. Это было безумие, в которое невозможно поверить. Чего они добивались? Гибели Фидлера, гибели собственного агента? Срыва своей же операции? Или за всем этим стоял один лишь Смайли? Неужели его извращенная совестливость толкнула его на все? А Лимасу оставалось теперь только одно – выгородить Лиз и Фидлера, приняв весь удар на себя. Вероятно, его и так уже списали со счетов. Если ему удастся спасти шкуру Фидлера – если только еще остался хоть какой-то шанс, – то появится надежда вернуть Лиз домой.
Но каким, черт возьми, образом им стало так много известно? Он был уверен, на все сто процентов уверен, что в тот день его не могли отследить до дома Смайли. И деньги… Откуда им известно об обвинении в краже денег из казны Цирка? Эта сплетня предназначалась исключительно для внутреннего распространения… Так откуда же? Откуда, дьявол их раздери?!
Растерянный, злой, стыдящийся себя самого, он медленно прошел через центр зала, пошатываясь, как осужденный, всходящий на эшафот.
23
Признание
– Хорошо, Карден, ваша взяла. – Лицо Лимаса было бледным и застывшим, словно каменным. Голову он откинул чуть назад и вбок, напоминая человека, который вслушивается в какой-то отдаленный звук. Он был пугающе неподвижным и спокойным, и это было спокойствие, продиктованное не чувством обреченности, а полнейшим самоконтролем, и потому казалось, что воля у него железная. – Отпустите ее, Карден.
Лиз уставилась на него глазами, полными слез, ее лицо сморщилось и подурнело.
– Нет, Алек… Нет, – сказала она неожиданно громко. – Как бы то ни было, не признавайся ни в чем ради меня… Мне все равно, как они поступят со мной, Алек. Это правда, мне все равно.
– Помолчи, Лиз, – смущенно отозвался Лимас. – Теперь уже слишком поздно. – Он перевел взгляд на президента трибунала. – Она ничего не знает. Вообще ничего. Выведите ее отсюда, отправьте домой, и я сам расскажу вам все.
Президент по очереди обменялась взглядами с мужчинами, сидевшими по обе стороны от нее, некоторое время размышляла и, наконец, сказала:
– Она может покинуть зал, но не отправится домой, пока слушания не завершены. Потом будет видно.
– Говорю же вам, ей ничего не известно, – почти выкрикнул Лимас. – Карден прав, разве вы еще не поняли? Это была операция, спланированная операция. Откуда ей было об этом знать? Она лишь потерянная маленькая девочка из заштатной библиотеки. Вам она ни к чему!
– Она все еще свидетель, – жестко возразила ему президент. – Возможно, Фидлер захочет ее допросить.
«Товарищем Фидлером» она его больше не называла.
При упоминании своей фамилии Фидлер, казалось, вышел из забытья, в которое погрузился, а Лиз впервые смогла по-настоящему разглядеть его. Карие глаза Фидлера на несколько секунд тоже задержались на ней, и он чуть заметно улыбнулся, словно только что понял, к какой расовой группе она принадлежит. Он выглядел маленьким и жалким, но до странности умиротворенным, подумалось ей.
– Она ничего не знает, – сказал Фидлер. – Лимас совершенно прав. Отпустите ее. – Голос его звучал предельно устало.
– Вы понимаете смысл сказанного вами? – спросила президент. – Осознаете, что это значит? У вас есть к ней какие-либо вопросы?
– Она уже сказала все, что могла. – Руки Фидлера были сложены на коленях, и он изучал их так внимательно, словно они интересовали его значительно больше, чем происходившее вокруг. – С нею сработали чрезвычайно ловко. – Он кивнул. – Позвольте ей уйти. Она не может рассказать то, чего не знает. – А потом тоном почти издевательски формальным добавил: – Вопросов к свидетелю не имею.
Охранник отпер дверь и что-то выкрикнул в сторону коридора. В полной тишине, снова наступившей в зале, донеслись ответ женщины и ее приближавшиеся гулкие шаги. Фидлер резко поднялся и, взяв Лиз за руку, повел ее к двери. У самого порога она обернулась и посмотрела на Лимаса, но он отвел взгляд с выражением человека, который не выносит вида крови.
– Возвращайтесь в Англию, – напутствовал ее Фидлер. – Вам следует отправиться обратно в Англию.
Лиз внезапно разразилась неудержимыми рыданиями. Тюремщица обняла ее за плечи, но не чтобы утешить, а лишь не дать упасть, и вывела из зала. Охранник закрыл дверь. Постепенно всхлипы затихли, и их не стало слышно совсем.
– Мне остается добавить лишь немногое, – начал Лимас. – Карден совершенно прав. Это была попытка свести счеты. С гибелью Карла Римека мы потеряли своего единственного действительно важного агента в восточной зоне. С другими расправились еще раньше. Для нас это было непостижимо. Мундт успевал раскрыть их, казалось, еще до того, как мы их вербовали. Я вернулся в Лондон и встретился с Шефом. Присутствовали также Питер Гиллам и Джордж Смайли. Джордж к тому моменту уже официально ушел в отставку, занимаясь чем-то крайне интеллектуальным. Кажется, в области филологии.
Как бы то ни было, им пришла в голову эта идея. Превратить нашего человека в живую ловушку, как выразился Шеф. Проделать необходимые действия и посмотреть, клюнет ли на них противник. Затем мы продумали план, причем в обратном порядке, если вам понятно, что я имею в виду. «Методом индукции», по определению Смайли. Если бы Мундт в самом деле был нашим агентом, как бы мы ему платили, как бы выглядело досье по делу и так далее. Питер вспомнил, что пару лет назад какой-то араб пытался продать нам схему организации работы Абтайлунга, но мы послали его куда подальше. Уже потом выяснилось, что сделали мы это совершенно напрасно. И Питер решил, что подобный эпизод вполне можно использовать, – мы сделаем вид, что отвергли информацию, потому что все уже и так знали. Это был умный ход.
Остальное вам нетрудно будет представить. Я изобразил полный распад личности: выпивка, проблемы с деньгами, слухи о том, что Лимас ограбил казну своего отдела. Все сплеталось в отличный клубок. Чтобы сплетни расходились быстрее, мы привлекли Элси из бухгалтерии и еще пару сотрудниц. Они справились с этим блестяще. – В его голосе даже послышалась нотка гордости. – А потом я выбрал подходящее утро – в субботу, чтобы народу кругом собралось побольше, – и окончательно слетел с катушек. Моя история попала в прессу. По-моему, даже «Уоркер» писала об этом, но к тому времени ваши люди уже взяли меня на мушку. И с тех самых пор, – добавил он, – вы сами начали рыть для себя могилу.
– Не для себя, а для вас, – негромко заметил на это Мундт. Он задумчиво смотрел на Лимаса своими до белесости бесцветными глазами. – И вероятно, для товарища Фидлера.
– Вам не в чем особенно винить Фидлера, – равнодушно произнес Лимас, – он просто оказался нужным для нас человеком. Но он ведь далеко не единственный в Абтайлунге, кто с большим удовольствием повесил бы вас, Мундт.
– А повесим-то мы все-таки вас, – заявил Мундт с уверенностью в голосе. – Вы убили охранника. И пытались убить меня.
Лимас лишь сухо улыбнулся.
– Ночью все кошки серы, Мундт… Смайли с самого начала предупреждал, что план может пойти под откос. Мы запускаем реакцию, говорил он, которую уже не сможем остановить. У него нервишки шалят, как вы наверняка знаете. После дела Феннана он сильно изменился. Точнее, после тех дел, которые натворил в Лондоне некто Мундт. Говорят, с ним что-то тогда случилось, и потому он покинул Цирк. Но я многого не могу понять. Зачем они расплатились по моим счетам, для чего помогли девушке и прочее. Должно быть, Смайли умышленно решил провалить операцию, другого объяснения у меня нет. Вероятно, у него случился очередной конфликт с собственной совестью, и он решил, что убивать кого бы то ни было недопустимо. Что-то в этом духе. Ведь было чистым безумием после стольких приготовлений, огромного объема предварительной работы так грубо вмешаться в ход операции.
Но Смайли ненавидел вас, Мундт. Думаю, мы все вас ненавидели, хотя не высказывались об этом вслух. Мы все спланировали так, словно это было чем-то вроде игры… Сейчас даже трудно объяснить толком. Но мы знали, что нас прижали к стене. Мундт нанес нам поражение, и теперь нам оставалось только попытаться уничтожить Мундта. Но все равно это была игра. – Обращаясь к трибуналу, он продолжил: – Вот почему вы ошибаетесь относительно Фидлера. Он вовсе не наш человек. Лондон никогда бы не пошел на риск вербовки столь высокопоставленного офицера, как Фидлер. Но они рассчитывали на него, не могу не признать. Они знали, что он тоже ненавидит Мундта, и у него были на то особые причины. Назвать их вам? Дело в том, что Фидлер – еврей. А вы, вы все до единого в этом зале осведомлены о репутации Мундта и его мнении о евреях.
