Мокко. Сердечная подруга (сборник) - де Росне Татьяна

– Лиза? Приходи немедленно! Это не обсуждается. Мне надо с тобой поговорить. Приходи прямо сейчас. Я жду.

Она повесила трубку.

Я сказала:

– Вы, наверное, хотите, чтобы я ушла?

Ее взгляд остановился на мне, и я подумала, что она только теперь вспомнила о моем присутствии в комнате.

– Нет, останьтесь. Вы хотели знать правду? Мы сейчас ее узнаем. Надо только дождаться Лизу. Она придет через пять минут, она живет напротив.

Лиза… Теперь я вспомнила. Тот телефонный звонок. Когда я была здесь вчера вечером, включился автоответчик: «Это я, Лиза, кто-нибудь дома?» Голос молодой женщины. Кто она? Я умирала от любопытства. Что их связывает – ее и Эву Марвиль с мужем?

Мы ждали в полнейшей тишине. Даже мальчик молчал. Он спрятался за креслом, из-за которого торчали только его босые ноги.

Муж так и остался стоять. Он выглядел расстроенным, нервным. Эва курила, сидя на диване. Казалось, к ней вернулось самообладание.

Щелчок двери, и голос:

– Я пришла!

В комнату вошла девушка, совсем молоденькая. Первое мое впечатление было, что это Эва Марвиль, только на двадцать лет моложе. То же телосложение, тот же высокий рост. У меня перехватило дыхание. Это была девушка с пожелтевшей фотографии. Вот только глаза светлые, ярко-голубые.

Это была ее дочь. Лиза была ее дочерью.

– Что ты хотела, мама? – Тут она заметила меня. – Добрый вечер, мадам!

Приятная улыбка, такая же, как у матери.

Мужчина сгорбился и отвернулся к окну.

На девушке были джинсы с низкой посадкой, открывавшие загорелый животик, и черная блузка, подчеркивавшая округлую, аппетитную грудь. Пирсинг в левой брови. Симпатичная блондинка – полненькая, пухлая, в расцвете юности. Нана из романа Золя, пахнущая таитянской гарденией.

– Присядь.

Теперь Эва говорила нормальным, спокойным голосом. Но руки ее по-прежнему дрожали.

– Видишь эту даму?

Девушка удивленно посмотрела на меня.

Эва Марвиль повернулась ко мне. Я ощутила запах «Shalimar».

– Простите, я не знаю вашего имени.

Я представилась.

Она продолжала спокойным голосом, пожалуй, даже слишком спокойным:

– У Жюстин Райт есть сын, ему тринадцать лет. И этого мальчика ты сбила в среду двадцать третьего мая. Когда была в Париже с Даниэлем, во время моей поездки в Барселону. Нет, дай мне сказать! Вы взяли мою машину. Вы поехали в Париж. Вы перевели звонки с домашних телефонных линий на свои мобильные, чтобы я ничего не заподозрила. Молчи, когда я говорю! – Пауза. Потом она продолжила уже громче: – Ты сказала мне, что поедешь к своему парню и останешься у него на выходные. Я ни о чем не подозревала. Ты у Дени, Дан дома, все хорошо. Но нет! Вы все продумали заранее! Ты так и не поехала к Дени. Вы отправились в Париж, провели там ночь, а на следующий день на бульваре М., когда ты была за рулем, хотя у тебя еще нет прав, вы проехали на красный свет и сбили ее сына. И даже не остановились! Вы испугались и решили, что не станете останавливаться.

В комнате повисла звенящая тишина. Эва Марвиль глотнула вина из стакана, стоявшего на столике.

Она заговорила снова, и голос ее набирал силу, становясь все более грозным:

– Мальчик до сих пор в коме. Уже больше месяца. И больше месяца вы от меня это скрываете. Больше месяца вы живете с этим на совести, и ни один из вас даже не попытался мне ничего рассказать. И все это ради того, чтобы скрыть вашу связь! Вашу связь, которая началась намного раньше, но сейчас мне не хочется задавать вам вопросы. Я не хочу знать, как давно мой муж спит с моей дочкой. Я думаю о мальчике, который в коме. Но кто вы? Кто? Кто может сделать такое? Мне теперь кажется, что я вас не знаю и никогда не знала. Счастье, Лиза, что твоего отца уже нет на свете и он не узнает, что ты сделала со своей жизнью и с моей тоже!

Последние слова Эва выкрикнула. Комната наполнилась ее ненавистью, ее горечью. Мальчик, похоже, был смертельно напуган. Он затаился за креслом.

Девушка была бледна как мел, но еще осмеливалась смотреть матери в лицо. Муж, наоборот, превратился в собственную тень.

– Мама…

Эва Марвиль подняла руку. Она говорила тихо, и в глазах ее появился странный блеск:

– Молчи. Я не хочу с тобой разговаривать. В понедельник к нам придет полиция. Вы с Даниэлем будете объясняться с ними.

Муж обернулся – растерянный, пристыженный. Похожий на сдувшийся воздушный шар.

– Послушай, Эва…

И снова этот решительный, пресекающий жест. И снова тихий голос:

– Замолчи. Я не хочу больше слышать твой голос. Молчи. Она обернулась ко мне.

– Видите ли, мадам, я думала, он хороший человек. Мы, женщины, часто ошибаемся в мужчинах. Я ошиблась в первый раз, с отцом Лизы. Я была очень молода и ничего не понимала в жизни. Ее отец был грубым человеком. Бессердечным. Он ушел от меня. Я много лет работала, чтобы открыть свой магазин, воспитывала дочь… Он погиб в аварии на своем мотоцикле. Никто по нему не тосковал. Потом я подумала, что Даниэль – это точно то, что надо. Я в это верила. Да, он был моложе меня. У нас родился сын. Но он не занимается своим ребенком. Он ничего не делает для сына. Для него Арно – жалкий маленький аутист, и я спрашиваю себя, любит ли он его вообще…

Продолжительная пауза. Громкое прерывистое дыхание дочери. Эва снова заговорила низким, исполненным боли голосом:

– Я давно могла бы понять, что снова ошиблась. Тем летом, когда Лизе исполнилось шестнадцать. Два года назад. Когда он начал заглядываться на нее, распускать руки… Да, тогда это и началось. А я… Я ничего не хотела замечать. Мне было слишком страшно, и я закрывала глаза. Хотя прекрасно видела, как он ведет себя с ней. Но, поймите, я доверяла дочке! Как можно не доверять своему ребенку? У нее есть парень, она – серьезная девушка. Я говорила себе, что моя Лиза – хорошая, правильная, и хоть Дан и крутится вокруг нее, она ничего плохого не сделает, ведь у нее есть парень, есть своя жизнь. Но и в дочери я тоже ошиблась.

– Мама, прошу тебя… – со слезами в голосе воскликнула дочь.

Но Эва Марвиль даже не взглянула на нее. Ни на своего мужа. Она смотрела не на них. Она смотрела на меня.

– Жизнь. Чего только в ней не бывает… Мы вами не знали друг друга, а теперь я буду вспоминать вас до конца своих дней. Вы думали, что это сделала я, а, придя сюда, обнаружили другую правду. Худшую. Флики тоже ее узнают, когда придут в понедельник. Но я буду вспоминать вас. Ваше лицо. Ваши глаза. Вы сказали: «Я знаю, что это вы». Тогда я не поняла вас. Но вы не ошибались. Моя дочь – моя плоть. Ваш сын – ваша плоть. Жизнь… Она рушится в несколько секунд, правда же? Ваш сын, машина, кома. Моя дочка, мой муж, их грязные делишки. Несколько секунд. Так…

Она вышла из комнаты, пошатываясь и зажимая рот рукой, словно ее вот-вот вырвет.

В своем укрытии мальчик вдруг закричал, закричал изо всех сил, невыносимо громко, но ни отец, ни сводная сестра даже не шевельнулись. Его мать не вернулась. Наконец он умолк – резко, словно диск, который остановили на середине песни.

После того как Эва Марвиль вышла, я уже не могла оставаться в этой квартире. Ее дочь и муж выглядели как люди, по уши вляпавшиеся в дерьмо и понимающие, что с этим уже ничего не поделаешь. Пристыженные и неподвижные как статуи, они молчали и старались не смотреть на меня.

Я встала. У меня было время как следует их рассмотреть. Наконец-то передо мной были люди, сбившие моего сына в тот день. В моей памяти зафиксировались их лица, их позы, их запах, звук их дыхания. Я вышла из квартиры и торопливо спустилась по лестнице. Мне легко было представить все, что случилось в тот день. Ночь, проведенная в отеле. Ее белокурые волосы, ее пухлое тело под телом взрослого мужчины. Его рот в момент оргазма – безвольный, уродливый. Жесты. Слова. Я словно бы видела все это наяву. Видела их. Обед с вином в ресторане быстрого обслуживания. Девушка хочет сесть за руль: «Ну, Дан, давай только до бульвара, я уже водила мамину колымагу, на ней не останется ни царапины! Это будет круто, давай, не будь занудой!» И вот машина набирает скорость, девушка хохочет как сумасшедшая, мужчина отдается ощущению беззаботности, тем более что он выпил слишком много розового вина и у него перед глазами все еще стоят картинки из ночи, которую они провели вместе: упругие загорелые бедра, которые он мнет руками… И вдруг на пешеходном перекрестке из-за автобуса выскакивает подросток. Tchock! С этим звуком тело мальчика ударяется о «мерседес», падает… «Вот дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Лиза, не тормози, твоя мать нас убьет, она не должна о нас узнать, никогда! Давай дальше, говорю тебе, до ближайшего светофора, там я пересяду за руль. Не волнуйся, с пацаном ничего не будет, он уже встал. Забудь все и ни слова матери, слышишь меня?»