Стивен Кинг - Заклятие параноика (сборник)
«Ладно. Четвертый маршрут – и о нем не многие знают, хотя там тоже неплохая дорога, по крайней мере асфальтированная – идет через Пик Пятнистой Птицы по дороге номер 219 с выездом на номер 202 уже за Льюистоном. Дальше дорогой номер 19 в объезд Огасты, потом Олд-Дерри-роуд. Всего 129,2 мили».
Я какое-то время молчал. Она, видимо, решила, что я ей не поверил, и добавила с вызовом: «Я знаю, в такое трудно поверить, но это действительно так». Я сказал, что, наверно, она права, и, подумав, решил, что так оно и есть. Потому что именно этой дорогой я ездил в Бангор навещать Франклина, когда тот еще был жив. С тех пор, однако, минуло несколько лет… Как ты думаешь, Дейв, может человек просто… забыть дорогу?
Я подумал и сказал, что такое бывает. Думать про хорошее шоссе труда не составляет. Через какое-то время оно просто оседает в памяти, и люди начинают думать не о том, как вообще добраться из одного места в другое, а о том, как добраться к выезду на шоссе, с которого можно быстрее попасть туда, куда нужно. Повсюду есть запущенные, заброшенные дороги. Дороги с каменистыми осыпями по сторонам, настоящие дороги, где по краям растет ежевика, которую некому есть, кроме птиц. Или карьеры, засыпанные гравием, со старыми, ржавыми, провисшими цепями перед въездом, заброшенные карьеры, поросшие травой, забытые, как старые детские игрушки. Забытые всеми, кроме людей, которые живут поблизости и думают только о том, как бы скорее выбраться оттуда на шоссе. У нас в штате Мэн любят шутить, что тут «не проедешь, не пройдешь», но, может быть, это не очень хорошая шутка. На самом деле всяких дорог здесь столько, что можно двигаться сотнями разных маршрутов. Просто никто не пробует.
Хоумер продолжал:
– Я довольно долго провозился с плиткой, сидя в этой маленькой, душной ванной, а она все это время стояла, скрестив ноги, в дверях – в шлепанцах на босу ногу, в юбке цвета хаки и чуть более темном свитере. Волосы она стянула «хвостом». Ей тогда было, пожалуй, тридцать четыре или тридцать пять, но лицо ее буквально светилось от того, что она мне рассказывала, и выглядела она, словно студентка, вернувшаяся домой на каникулы. Потом она, наверно, поняла, что уже долго стоит тут, молотит языком, и спросила, не надоела ли она мне.
«Да, мэм, – ответил я. – Ведь я всегда предпочитал общаться только с плиткой и раствором».
«Не остри, Хоумер», – сказала она.
«Нет, мэм, вы мне нисколько не надоели», – ответил я еще раз.
Она улыбнулась и принялась снова листать свою маленькую книжечку, словно разъезжий торговец, проверяющий заказы. Вдобавок к тем четырем основным маршрутам – на самом деле трем, поскольку дорогу номер 2 она оставила в покое после первого же раза – у нее было описано штук сорок разных вариантов, сочетаний основных маршрутов и множества всяких других дорог. Дороги с государственными номерами и без, дороги с названиями и какие-то безымянные просеки… У меня голова пошла кругом. Потом она наконец спросила:
«Хочешь, я расскажу про мой рекордный маршрут, Хоумер?»
«Пожалуй», – ответил я.
«Это пока самый мой рекордный маршрут, – продолжила она. – Ты знаешь, Хоумер, что в 1923 году в «Сай-енс тудей» появилась статья, автор которой доказывал, что ни один человек не в состоянии пробежать милю быстрее чем за четыре минуты? Он доказал это с помощью всяческих вычислений, основанных на данных о максимальной длине мускулов на ногах человека, максимальном объеме легких, максимальной скорости работы сердца и еще бог знает чего. Меня эта статья просто захватила. Настолько захватила, что я отдала ее Уэрту и попросила передать профессору Мюррею с кафедры математики университета штата Мэн. Я хотела, чтобы эти выкладки проверили. Я была убеждена, что они либо исходят из ошибочных постулатов, либо еще что-нибудь. Уэрт, наверно, решил, что я веду себя глупо – как он говорит: «Офелия вбила себе в голову…» – но он все-таки согласился. Профессор Мюррей проверил выкладки довольно тщательно, и знаешь, что, Хоумер?»
«Нет, миссус».
«Цифры оказались правильными. Все, что автор постулировал, тоже. Еще в 1923 году он доказал, что человек не может пробежать милю быстрее чем за четыре минуты. Он доказал это. Но люди бегают быстрее, и ты знаешь, что это означает?»
«Нет, миссус», – ответил я, хотя уже начинал догадываться.
«Это означает, что ни один рекорд не вечен, – сказала она. – Когда-нибудь – если до тех пор мы не разнесем планету вдребезги – кто-нибудь пробежит милю на Олимпийских играх за две минуты. Это может случиться через сто лет или через тысячу, но обязательно случится. Потому что нет предельных рекордов. Есть ноль, есть бесконечность, есть смерть, но нет ничего предельного».
Она стояла совсем рядом. Чистое, холеное, сияющее лицо. Волосы стянуты назад. Всем своим видом она словно говорила: «Только попробуй не согласиться!» И я, конечно, не мог не согласиться. Потому что думаю примерно так же. Это нечто вроде того, что имеют в виду священники, когда говорят о благодати, разумея изящество и совершенство.
«Так ты хочешь, чтобы я рассказала про мой пока самый рекордный маршрут?» – спросила она.
Я сказал, что хочу, и даже перестал ляпать раствор на стену. Все равно я уже добрался до ванны, и мне остались одни только эти маленькие чертовы уголки. Она глубоко вздохнула и начала говорить быстро-быстро, как тот аукционер в Гейтс-Фолс, когда ему случалось перебрать. Я не помню все точно, но что-то в таком вот духе…
Хоумер Бакланд закрыл на секунду глаза. Руки его лежали на коленях совершенно неподвижно. Потом он поднял веки, и мне вдруг показалось, что он на какой-то миг стал вдруг похож на нее. Клянусь. Семидесятилетний старик стал похож на тридцатичетырехлетнюю женщину, похожую в такой же момент в свое время на двадцатилетнюю студентку, и из того, что он мне сказал, я тоже помню не больше, чем запомнил он, когда говорила Офелия. Не потому, что это было так сложно, а потому, что он меня так поразил своим видом, когда повторял ее слова:
– Нужно выезжать на дорогу номер 97, затем свернуть на Дентон-стрит до дороги к старой городской управе. Так ты объедешь пригороды Касл-Рока, но снова окажешься на дороге номер 97. Через девять миль можно срезать по старой просеке и через полторы мили оказаться на городской дороге номер 6, которая у мельницы выйдет на Биг-Андерсен-роуд. Там есть проезд, который старики называют Медвежьей тропой, и через него можно выехать на 219-й маршрут. А как только ты вылетаешь на другую сторону Пика Пятнистой Птицы, дуешь по Стэн-хаус-роуд и сворачиваешь налево по Булл-Пайн-роуд. Там есть болотистые участки, но их легко проскочить, если хорошо разогнаться по гравию. Оттуда выезжаешь на дорогу номер 106. Она идет прямо через плантации к Олд-Дерри-роуд, и есть еще две или три лесные просеки, по которым можно выскочить на дорогу номер 3 сразу за больницей в Дерри. Оттуда всего четыре мили до дороги номер 2 в Энте, и ты уже в Бангоре.
Она остановилась перевести дух и посмотрела на меня.
«Знаешь, сколько все это получается в милях?»
«Нет, мэм». – Про себя я решил, что больше всего это похоже миль на 190 плюс четыре сломанные рессоры.
«116,4 мили», – сказала она.
Я рассмеялся. Смех у меня вырвался прежде, чем я успел подумать, что следовало бы мне помолчать, если я хочу дослушать историю до конца. Но Хоумер усмехнулся и кивнул.
– Вот-вот. И ты знаешь, Дейв, я ни с кем не люблю спорить. Но ладно, когда врут немного, а тут…
«Ты мне не веришь», – сказала она.
«В это трудно поверить, миссус».
«Пусть раствор отдыхает. Поехали, я тебе покажу. Там, за ванной, завтра доделаешь. Поехали, Хоумер. Уэрту я оставлю записку – он все равно сегодня к вечеру, может быть, не приедет, а своей жене ты можешь позвонить. Мы будем сидеть за обеденным столом в «Лоцман-Гриль» через… – она посмотрела на часы, – два часа сорок пять минут. И если я опоздаю хоть на минуту, я покупаю тебе бутылку ирландского виски. Мой отец был прав. Когда сэкономишь много миль, сэкономишь время, даже если для этого тебе придется пробираться через все лесные болота и канавы. Ну что скажешь?»
Она смотрела на меня своими карими глазами, светящимися, словно две лампы. Какой-то в них горел дьявольский огонь, а в улыбке на ее губах читалась та же самая бесшабашность. И скажу тебе, Дейв, мне очень хотелось поехать. Я бы даже не стал закрывать банку с раствором. Конечно, я не хотел вести эту дьявольскую машину: я бы просто сидел на втором сиденье и смотрел, как садится она. Юбка чуть сползает вверх, и она ее поправляет, а может быть, и нет. Волосы светятся…
Хоумер умолк и вдруг рассмеялся, сухо и саркастически. Этот смех напоминал выстрелы из ружья, заряженного солью.
– Позвонить Меган и сказать: «Ты помнишь Офелию Тодд, ту самую, из-за которой ты настолько извелась от ревности, что не можешь сказать о ней ни одного доброго слова? Так вот, мы с ней собрались рвануть на рекорд до Бангора в том самом ее «мерседесе» цвета «шампань». Ты уж меня к ужину не жди». Позвонить и сказать. Ну было бы дело! Ну было бы…
