Рональд Нокс - Следы на мосту. Тело в силосной башне (сборник)
Если человек испытывает неприязнь к собратьям, предпочитает работу на свежем воздухе, проточную воду и общество цветов, что можно пожелать ему, кроме как кончить свои дни смотрителем шлюза? Точнее, оставаться смотрителем, пока он в состоянии наклониться, чтобы повернуть лебедку или открыть непослушные ворота. Здесь, в верховьях Темзы, встречаются только прогулочные лодки, да и то короткий сезон ограничивают непредсказуемые капризы английского лета. А в остальном смотритель шлюза может полностью предаться садоводству, не тревожась за цветы, которые будут расти в идеальных условиях, по соседству с приятной парой – водой и камнем. Среди этих волшебных садов Шипкот – один из самых великолепных. Его густонаселенные клумбы с турецкой гвоздикой, левкоем, настурцией, львиным зевом, индийской фиалкой, казалось, стоят прямо на воде, словно цветочный галеон, увитый алыми снастями вьющихся растений. Трудно отделаться от мысли, что, разделив реку, запрудив один ее рукав и вогнав другой в каменное русло, человек сначала совершил насилие над природой, а затем увенчал оскорбление надругательством, этим цветочным изобилием бросив вызов не столь красочному изяществу речного берега.
«Если б (как говорит Гомер о пещере Калипсо) на острове этом и бог появился бессмертный, он изумился бы, глядя, и был бы восторгом охвачен»[5]. Однако Найджел Бертел не имел обыкновения изумляться чему бы то ни было. Особенно сильное отторжение у него вызывали цветы, по крайней мере те, что росли под открытым небом. «Они такие болезненно естественные, – говорил он, – знаете, как голые дикари, совершеннейшие простота и натуральность. Поместите их за стекло в оранжерею, и о них можно будет хоть что-то сказать; вычурный антураж придает им какое-то дешевое обаяние». Достать фотографический аппарат, когда лодка подплыла к шлюзу, его заставило не восхищение пейзажем. (Фотография, считал он, самое высокое из всех искусств, поскольку снимок никогда не говорит правды.) Внимание младшего Бертела привлекла фигура смотрителя шлюза, вид сзади, внезапно ополовиненный тем обстоятельством, что смотритель наклонился, решая какую-то садоводческую задачу.
– Виадук, набросок, – пробормотал Найджел, нажав на кнопку спуска, а затем с неожиданной силой крикнул: – Шлюз!
Небезукоризненных линий невольная модель выпрямилась и обернулась к ним. Обиженное выражение лица смотрителя, казалось, намекало, что он всего-навсего садовод, а за шлюзом присматривает в качестве любителя. Тем не менее, насвистывая, почтенный служитель пошел открывать ворота.
Поскольку не так давно он пропустил некоего джентльмена в плоскодонке, вода в шлюзе стояла высоко. Найджел медленно подгреб, и смотритель, не особо желая терять время, которое можно было бы посвятить любезной его сердцу герани, поспешил к нижней части шлюза и открыл входные ворота, оставив взимание платы на потом. Пока он стоял на мосту, какое-то происшествие внизу привлекло его внимание – отшельники всегда имеют ярко выраженную склонность к созерцанию, – и лишь когда вода почти сошла, он вернулся на берег и принял свою привычную позу, опершись на деревянный рычаг. Найджел в это время стоял на берегу, а лодка с остававшимся в ней пассажиром исчезла из виду, опустившись ниже верхнего края камеры шлюза. Путешественники переговаривались, причем смотритель мог разобрать лишь половину, как если бы присутствовал при телефонном разговоре – одного из собеседников не было слышно.
– Сколько тебе нужно, чтобы добраться до Итонского моста? Пару часов?.. Ну, через три-то часа, может, я уже буду тебя там ждать. Если меня вызовут сразу и экзаменаторы не проявят нескромного любопытства к объему моих знаний, я, скорее всего, освобожусь к одиннадцати. Потом возьму такси и к тебе… Как ты сказал?.. А-а, да, вполне приличное заведение. Если хочешь, жди меня там. Но, думаю, я буду раньше. Если тебя не понукать, ты будешь плескать веслом до обеда. Ну ладно, тогда… Что? Да, хорошо, сейчас принесу… Нет, если брошу, ты не поймаешь. – Найджел спустился по ступеням и сразу же вынырнул обратно, чтобы уладить дело со смотрителем. – Нет, обратно он не поплывет. А я здесь сойду, поеду дальше поездом. Это все-таки быстрее, чем на лодке. Кстати, как мне дойти до станции?
При малейшей возможности англичанин всегда предваряет информацию уточнением:
– Так вы на поезд? Тогда вам надо было сойти у моста. Оттуда автобус идет прямо до станции, аккурат к поездам. Да-а, так-то вот, на мосту вам надо было сойти. А отсюда-то придется топать пешком.
– Но это же не далеко?
– Ну, как сказать, если по дороге, то придется опять вернуться к мосту. Это займет не меньше часа, уж точно. Лучше всего, сэр, вам пойти по тропинке, полем. Перейти по мосту, вон тому, у запруды, и прямо через поле, живая изгородь будет слева. Слева наискосок увидите ферму Спинакера, но вы на нее не обращайте внимания, держите все время прямо. Полем идти, может, четверть часа. Да-а, теперь так, пожалуй, лучше всего.
– У вас, случайно, нет расписания поездов? Кажется, есть поезд около четверти десятого.
– Девять четырнадцать, сэр, вам на него надо, если вы собираетесь обратно в Оксфорд. О, у вас куча времени. Еще даже не без пяти девять.
– Вы уверены? На моих ровно девять.
– Нет, ваши спешат, сэр, как пить дать спешат. Я каждый вечер сверяю время по радио, поэтому точно знаю. Восемь пятьдесят пять, точнехонько. Ваши спешат, понимаете, в этом все дело.
– А поезда тут у вас ходят аккуратно?
– Ну-у, я бы так не сказал. Иногда прямо хочется, чтобы они ходили поскорее, прямо беда, бывает ведь, что опаздывают то на десять минут, а то и на целых пятнадцать. Зависит от того, с какой скоростью трогаются, в этом все дело. Но если вам в Оксфорд, сэр, то нет, этот не опоздает, ну, может, на минуту-другую. Девять четырнадцать не опаздывает, утром они ходят точно. Спасибо, сэр, очень вам признателен. Если пойдете прямо по тропинке, на станцию поспеете, а оттуда до Оксфорда не больше получаса. Всего доброго, сэр.
Найджел перешел по мосту у запруды и зашагал посреди ярких настурций и колокольчиков. Прежде чем мост перестал раскачиваться, юноша скрылся за островом и деревьями. Смотритель снова обратил взор на воду. Дерек по-прежнему лежал неподвижно, весло без дела валялось на банке; ветра и течения было достаточно, чтобы на приличной скорости протащить утлое суденышко через впускные ворота шлюза.
– Что ж, видно, ему некуда торопиться, – проворчал смотритель и вернулся выдирать сорняки, угрожающие герани.
Глава 3
По течению
Вопреки расчетам, изложенным в предыдущей главе, на оксфордскую платформу Найджел вышел без билета. Ему пришлось обратиться к кондуктору, смиренно претерпеть кивок, оттесняющий его в сторону, поскольку кондуктор разбирался с другими пассажирами, и испытать унижение, самолично пройдя к guichet[6]. Однако его берлога располагалась на Хай-стрит, а воспитание, во многих отношениях несовершенное, по меньшей мере позволило ему научиться быстро переодеваться, так что он предстал перед входом в университет почти ровно в десять, в респектабельном виде и белом галстуке.
– А вы, сэр? – спросил швейцар.
– История.
– Устный экзамен по истории завтра. В десять, сэр.
Найджел, не выказав особо расстроенных чувств, развернулся и снова отправился к себе. Оксфорд одолевали все кошмары летних каникул: основательные американцы с путеводителями, блокнотами и фотографическими аппаратами; столпотворение экипажей, битком набитых жизнерадостными жителями центральных графств, они терялись, окликали друг друга, перекрикивались, обмениваясь им одним понятными шутками; маленькие терпеливые люди, которые приехали на летний семинар для поставщиков ритуальных услуг и теперь пытались найти обратную дорогу к колледжу Кибл. Что на опасно запруженных мостовых, что на тротуарах, где было не протолкнуться, места по окончании семестра едва ли прибавилось, северный Оксфорд вел торговлю безжалостно, как и всегда: колесили на велосипедах развозчики товаров, а на багажниках у них сидели похожие на аистов развозчицы; всматриваясь в даль, вышагивали в своих плащах члены ордена Святого Иоанна[7]; нудными разговорами и расспросами, кто когда уезжает, столкнувшись, не давали друг другу прохода преподаватели; и только студенты вопреки обыкновению сидели на чемоданах. В окне гостиной Найджела виднелась мрачная надпись «Квартира сдается», под ней красовался горшок с папоротником – нет, тут ему больше делать нечего. Он снял галстук и подозвал такси, которое через четверть часа высадило его у Итонского моста.
Гостиница «Пескарь» расположена возле Итонского моста, от нее к реке спускается симпатичная, хоть и не самая аккуратная лужайка; внизу миниатюрная набережная с несколькими лодками на причале, за которой крытая веранда, где постояльцы в дождь могут пить чай, оставаясь, так сказать, на свежем воздухе. В общем, бывают места и похуже, где приходится дожидаться запаздывающего родственника. Найджел объяснил юной леди за стойкой, что к чему, и, поинтересовавшись у нее, который час, заказал большую кружку имбирного пива. Когда ему принесли заказ на лужайку, он, достав из кармана фляжку, добавил кое-что в кружку и в этой компании уселся ждать. Дерек еще не мог подплыть, однако практически не было сомнений, что он должен появиться не позднее чем через полчаса, самое большее час: старший Бертел плыл по течению, и в спину его подгонял приличный ветер. Оставалось только сидеть и философствовать. Неторопливое журчание реки и впрямь располагало к философии; оно совпадало с настроением человека, который собрался покинуть Оксфорд без особых покуда достижений, которые можно было бы поставить ему в заслугу. К нему осторожно подошел крупный павлин. Найджел отломил несколько кусочков хлеба, обмакнул их в джин и бросил павлину в надежде, что тот заинтересуется. Какое зрелище для утонченных ценителей – наблюдать, как с обалдевшего павлина сходит вся напыщенность. Внимание Найджела привлекла компания, расположившаяся чуть ниже, на другом берегу; двое загорелых юношей спустились к воде помыть посуду и развесить одежду на просушку. Найджел принялся размышлять, можно ли получать хоть какое-то удовольствие от жизни, если приходится мыть за собой посуду и питаться лососем из консервной банки. Однако вот, похоже, люди, которые занимаются этим, потому что им так нравится. Вероятно, своего рода компенсация; сегодня все, что угодно, можно объяснить компенсацией.
