Кейт Мортон - Дом у озера
Добравшись до каменистого брода, Клемми остановилась, швырнула в сторону сумку для пикника (с пирожными, которые стащила из кухни) и дала Тео соскользнуть с ее спины по ногам прямо в большую кучу сухой скошенной травы на берегу. Малыш приземлился с восторженным смехом и встал на ножки.
– Ва! – важно сказал он, показывая на ручей. – Ва!
Пока Тео топал по клеверу к илистому краю берега и усаживался на попку среди камышей, Клемми искала идеальный камень для запускания «блинчиков». Мало того что плоский и гладкий, он еще должен удобно лежать между пальцев. Она подняла округлый камешек, взвесила на ладони, погладила края и забраковала: слишком неровный.
Весь процесс пришлось повторить раза три, прежде чем нашелся камешек, может, и не идеальный, но вполне пригодный. Клемми сунула его в карман и продолжила поиски.
Лучше всех камешки для «блинчиков» выбирала Элис. Она всегда побеждала в играх, потому что отличалась любовью к деталям и упрямым характером, который заставлял ее бороться до последнего. Когда-то Элис и Клемми проводили здесь долгие часы, отыскивая, а потом швыряя заветные камешки. Сестры кувыркались колесом, делали качели из длинных и жестких лодочных канатов, строили шалаши среди зарослей утесника. Они дрались, щекотались и хохотали, заклеивали друг дружке коленки липким пластырем, засыпали, усталые и потные, под кустами боярышника, когда яркие цвета блекли под послеполуденным солнцем. Но этим летом Элис изменилась, и Клемми осталась одна.
Она подняла светлый камешек со смешными крапинками и вытерла большим пальцем. Все началось с тех пор, как их семейство вернулось из Лондона. Они привыкли к тому, что Элис внезапно утыкается в записную книжку и с головой уходит в воображаемый мир своих историй, однако сейчас все было иначе. У нее постоянно менялось настроение: от бурной радости до угрюмой злобы. Она придумывала отговорки, чтобы закрыться у себя в комнате, – «мне нужно прилечь… я сейчас пишу… у меня болит голова», – а потом тайком сбегала, и когда Клемми заходила за ней, ее уже не было.
Клемми оглянулась на Тео, который ковырял палкой грязь на берегу. Малыш радостно загулил, когда кузнечик перепрыгнул с одной камышинки на другую, и Клемми грустно улыбнулась. Тео, конечно, замечательный мальчуган, но она скучала по Элис и все бы отдала, лишь бы та, как прежде, была рядом. Впрочем, Клемми скучала по обеим сестрам. Они ушли вперед, стали взрослыми. Элис с мечтательным выражением лица и Дебора, которая собралась замуж. Клемми казалось, что ее предали. Вот она никогда не будет такой, никогда не повзрослеет. Взрослые вечно все осложняют. Клементина впадала в тоску от утомительного однообразия их указаний («не сейчас», «поспокойнее», «немедленно прекрати»), скучных разговоров, таинственных головных болей, дурацких предлогов, которые они придумывали, чтобы уклониться от любого мало-мальски интересного занятия, а еще она терпеть не могла бесконечное вранье по мелочам, царство измышлений и полутонов, в котором, похоже, существовали все взрослые, говоря одно, а подразумевая совсем другое. Мир самой Клемми был черно-белым, или, если говорить в авиационных терминах, строился на основе модели бинарного выбора: «да» или «нет», «вверх» или «вниз», «правильно» или «неправильно».
– Нет! – пробормотала Клемми, злясь на саму себя.
Ее настроение уже омрачило сегодняшнее солнечное утро, а теперь еще и память услужливо подбросила то, о чем лучше забыть. То, что она видела. Тела, обнаженные, сплетенные в объятии, движущиеся тела…
Нет! Клемми зажмурилась и, встряхнув головой, отогнала ужасную картину.
Впрочем, понятно, почему она вообще всплыла в памяти. Клемми увидела их в такой же погожий день. Она тогда ходила посмотреть на самолеты и уже возвращалась домой.
Да, ничего бы не случилось, если бы она пошла домой раньше. Или если бы что-нибудь помешало ей срезать дорогу через лес, мимо лодочного сарая. Тогда бы она не увидела их вдвоем, не испытала бы страх и замешательство, пытаясь понять, что они делают.
«Бедняжка! – воскликнула Дебора, когда Клемми сообщила ей об отвратительной сцене, больше не в силах держать это в себе. – Какое ужасное потрясение ты пережила!» Она взяла Клемми за руки и велела успокоиться. Она все сделала правильно и теперь может забыть о той сцене. «Я все улажу», – обещала сестра. Клемми тогда еще подумала, что нельзя сложить разбитую скорлупу обратно в яйцо, однако Дебора улыбнулась, и ее лицо было таким безмятежно красивым, а голос таким уверенным, что все тревоги Клемми сразу улетучились. «Я сама с ней поговорю, – заверила Дебора, – вот увидишь, все будет хорошо».
Клемми встряхнула камешками в кармане и рассеянно прикусила ноготь на большом пальце. Она до сих пор не знала, нужно ли рассказать маме или папе. Спросила Дебору, но та сказала, что нет. Велела забыть обо всем и не говорить ни одной живой душе. «Они только расстроятся, Клем, а мы же не хотим их огорчать, правда?»
Тогда, после того, что она увидела, Клемми хотела пойти к Элис, поговорить; возможно, будь они близки, как раньше, так бы и поступила, но между ними пролегла пропасть. Нет, она, Клемми, все сделала правильно. Дебора всегда знает, что делать. Она все устроит.
– Ми-ми?
Тео пристально смотрел на нее, на его мордашке застыло серьезное выражение, и Клемми поняла, что хмурится. Она быстренько изобразила улыбку, и после недолгого раздумья Тео радостно улыбнулся в ответ, пухленькое личико довольно сморщилось, душевный покой малыша был восстановлен. Клемми внезапно охватило смешанное чувство грусти, радости и страха. Как же Тео ей доверял! Одной улыбки хватило, чтобы у него полностью поменялось настроение. Клемми снова нахмурилась, и радость исчезла из глаз малыша, он тоже посерьезнел. Клемми внезапно поняла, что обладает безграничной властью над братом, и остро почувствовала его беззащитность. С какой легкостью плохой человек смог бы воспользоваться доверием малыша!
От мыслей о брате Клемми отвлек шум сенокосилки, вернее, его отсутствие. Стрекот сенокосилки был привычной частью летнего утра, и Клемми не замечала его до тех пор, пока он не прекратился, и все остальные звуки – журчание воды, пенье ранних птиц, лепет братика – вдруг стали громче.
Лицо девочки затуманилось. Она знала, кто управляет сенокосилкой, и меньше всего на свете хотела видеть этого человека. Ни сейчас, ни когда-нибудь еще. Она страстно хотела, чтобы он навсегда убрался из Лоэннета, и как можно дальше. Может, тогда она забудет, что видела в лодочном сарае.
Клемми взяла Тео на руки.
– Давай, Пухлянчик, – сказала она, отряхивая его грязные ладошки. – Поднимайся на борт, идем на взлет.
Тео охотно послушался; Клемми слышала, как мама говорила няне Бруен, когда та две недели назад заменила няню Роуз, что Тео – покладистый и очень спокойный ребенок. (Довольный и слегка удивленный тон матери явно намекал, что Клемми не отличалась ни покладистостью, ни спокойным нравом.) Он безропотно оставил свое занятие и устроился на спине сестры, крепко прижав локтем Щена. Осторожно ступая по камням, Клемми перешла на другую сторону ручья и направилась на аэродром за фермой Джека Мартина. Она шла быстрым шагом, согнув руки под коленками Тео, и не оглядывалась.
* * *Бен спрыгнул с сенокосилки и наклонился над мотором. Цепь держалась на месте, в ножах ничего не застряло, участок, на котором он пытался скосить траву, был ровный. На этом познания Бена в технике заканчивались. Наверное, нужно дать машине отдохнуть: вдруг передумает и снова начнет работать.
Он сел поудобнее и достал из кармана рубашки спички. Утреннее солнце припекало затылок, день обещал быть жарким. Стало слышно чириканье воробьев и шум раннего поезда, который отъезжал от станции, в воздухе разливался сладкий аромат чайных роз и запах свежескошенной травы.
В небе пролетел биплан, и Бен смотрел на него, пока тот не превратился в крошечную точку, затем перевел взгляд на залитый солнцем фасад дома. При виде витражных окон наверху – Бен знал, что там находятся спальни, – его, как всегда, охватило желание. Выругавшись, он отвел взгляд и затянулся сигаретой. Его чувства не имеют значения, хуже того, они только мешают. Он и так зашел слишком далеко и теперь стыдится самого себя.
Он будет скучать по этому саду, когда уйдет. У него временный контракт – Бен знал это, когда начинал, не знал только, как скоро все закончится и что ему захочется остаться. Мистер Харрис предложил продолжить работу, но Бен сказал, что у него есть другие дела, «семейные». Старик кивнул и похлопал его по плечу, а рядом в сарае копошился Адам – тридцатитрехлетний мужчина, а разума не больше, чем у щенка. Бен не стал вдаваться в подробности и, уж конечно, не упомянул о Фло и ее трудностях, да и зачем? Мистер Харрис знает об ответственности перед семьей больше, чем другие.
Бен подошел к увитой зеленью беседке и замер у пруда с рыбками. Незаметно, как тень, подкралось воспоминание. Именно здесь Элис впервые прочитала ему отрывки из своей рукописи. Он до сих пор слышал ее голос, будто тот случайно остался среди ветвей и теперь звучал в ушах Бена, как граммофонная запись.
