Три орудия смерти (сборник) - Честертон Гилберт Кийт
Их общий путь несколько символично подошел к концу, и Барбара с возмущенным видом повернула на тропинку, ведущую в частный сад губернатора. В то же мгновение мужчина поднял свой зеленый зонтик, мимолетным движением указав на темную линию пустыни и далекую пирамиду. День уже порозовел, перейдя в вечер, и закат простирал длинные огненные пальцы по багровому одиночеству этого песчаного моря вдали от морских берегов.
– Великая империя, – произнес он. – Империя, в которой никогда не садится солнце. Посмотрите… солнце садится в море крови.
Она опрометью, открыв железную калитку, которая с лязгом захлопнулась за ее спиной, исчезла из виду. Направляясь по аллее к внутренней части сада, Барбара почувствовала, как нервозность постепенно покидает ее и она замедляет шаг. Спустя несколько секунд ее движения стали привычно плавными, и в них читалась задумчивость. Краски и тени тихого сада окружили девушку со всех сторон. Теперь это место было ее домом, и среди ярких садовых аллей она разглядела свою сестру Оливию, собиравшую цветы.
Это зрелище успокоило Барбару, хотя самым удивительным было то, что она вообще разволновалась. Ей не давало покоя тревожное ощущение того, будто она прикоснулась к чему-то инородному и ужасному, чему-то свирепому и чуждому, словно ей довелось погладить дикое животное, обитающее в пустыне. Но окружающий ее сад и дом в его глубине, несмотря на всю свою новизну и африканское небо над ними, уже обрели неописуемо английский вид. Кроме того, не вызывало сомнений то, что срезанные цветы Оливия поставит в английские вазы или украсит ими английские обеденные столы с графинчиками и блюдцами с соленым миндалем.
Но по мере того как Барбара подходила ближе, фигура сестры представлялась ей все более странной. Цветы, которые она сжимала в кулаке, казались случайными и растрепанными пучками, сорванными так же небрежно, как в задумчивости или гневе выдергивает траву лежащий на земле человек. Сломанные стебли усеивали дорожку. Казалось, бутоны срывал и тут же бросал на землю ребенок. Барбара не понимала, почему она медленно и потрясенно изучает эти детали, пока не перевела взгляд на центральную фигуру, окруженную ими. Оливия подняла голову, и ее лицо было ужасным. Оно вполне могло быть обличьем Медеи, собирающей ядовитые цветы в собственном саду.
Барбара Трейл была девушкой, в характере которой много мальчишеских качеств. Так часто говорят о современных героинях романов и пьес. Тем не менее наша героиня многих разочарует. Ведь, к сожалению, совершенно очевидно, что авторы, сравнивающие своих героинь с мальчиками, не знают о них ровным счетом ничего. Девушка, которую они рисуют, независимо от того, считаем ли мы ее смышленой или полной тупицей, в любом случае и во всех отношениях является полной противоположностью мальчишке. Она восхитительно прямолинейна, ее суждения несколько поверхностны, а сама она неизменно жизнерадостна и не обременена предрассудками. В общем, она обладает всеми качествами, которые не характерны для мальчиков. Но Барбара и в самом деле немного напоминала мальчишку. Это означало, что она была довольно застенчивой, и ее часто одолевали смутные фантазии.
Она была способна на интеллектуальную дружбу, всякий раз доставлявшую ей много эмоциональных терзаний. Помимо этого ее отличала болезненная впечатлительность, и в чем ее уж никак нельзя было обвинить, так это в отсутствии замкнутости. Она ощущала себя белой вороной, что характерно для многих мальчиков, смущающихся от того, что их душа якобы слишком велика, чтобы показывать или раскрывать ее другим. Отсюда склонность тщательно соблюдать условности, не позволяя проявляться зачаткам не одобряемых обществом переживаний и эмоций.
Это привело к тому, что Барбара попала в число людей, одолеваемых сомнениями. Среди них могли быть и религиозные сомнения, но в настоящий момент они носили патриотический характер, хотя она ни за что не согласилась бы с существованием подобных сомнений. Ее опечалил разговор о предполагаемых обидах Египта и возможных преступлениях Англии. Лицо незнакомца, это белое лицо с золотистой бородой стало для нее символом дьявола-искусителя либо мятежного духа. Однако лицо сестры внезапно заслонило собой все жалкие политические проблемы. Оно грубо напомнило ей о проблемах гораздо более личного свойства, о гораздо более тайных проблемах, потому что в их существовании Барбара признавалась только самой себе.
В семействе Трейлов была трагедия, или скорее, возможно, то, что склонная к меланхолии Барбара привыкла рассматривать как зачатки трагедии. Ее младший брат все еще оставался мальчиком. Его разум так и не достиг нормальной зрелости, и, хотя врачи расходились во мнениях относительно природы этой неполноценности, в самые мрачные моменты жизни Барбарой завладевали пессимистичные настроения, что омрачало все семейство Толлбойзов. Именно поэтому при виде странного лица сестры у нее непроизвольно вырвалось:
– Что-то случилось с Томом?
Оливия, слегка вздрогнув, ответила немного более раздраженно, чем того требовала ситуация:
– Нет, я бы не сказала… Дядя нанял ему учителя, и, кажется, дела идут лучше… Почему ты спрашиваешь? С ним не случилось ничего особенного.
– В таком случае, – настаивала Барбара, – что-то особенное случилось с тобой.
– Как сказать, – уклончиво ответила Оливия. – Разве ты не находишь, что с нами всеми что-то случилось?
С этими словами она резко развернулась и зашагала обратно к дому, роняя цветы, якобы ею срезанные. Глубоко обеспокоенная сценой младшая сестра последовала за ней.
Когда они приблизились к крытой террасе, Барбара услышала высокий голос своего дяди Толлбойза. Откинувшись на спинку садового стула, он беседовал с супругом Оливии, заместителем губернатора. Толлбойз был сухопарым мужчиной с большим носом на узком лице и оттопыренными ушами. Как у многих мужчин подобного типа, у него был выпирающий кадык, а речь его отличалась звучностью и торопливостью. Но то, что он говорил, заслуживало внимания, хотя страдал привычкой сопоставлять одно утверждение с другим, подчеркивая каждое высказывание непринужденными жестами крупных ладоней, что у многих вызывало легкое раздражение. Не меньше его собеседники досадовали и на глухоту губернатора.
Заместитель губернатора, сэр Гэрри Смайт, забавно контрастировал с собеседником. Гэрри был коренастым человеком со светлыми и очень ясными глазами на довольно полном румяном лице, пересеченном двумя параллельными линиями – черных прямых бровей и усов, что придавало ему сходство с Китченером. Но так казалось лишь до тех пор, пока он не поднимался на ноги, тогда по сравнению с упомянутым деятелем начинал выглядеть коротышкой. Окружающие нередко думали, будто сэр Гэрри постоянно пребывает в дурном расположении духа, что абсолютно не соответствовало действительности, потому что на самом деле он был нежным и заботливым супругом и добродушным товарищем, хотя как члена партии его отличало упрямство. Разговора с губернатором было вполне достаточно, чтобы продемонстрировать воинственные взгляды Гэрри, настолько характерные для него, что их вполне можно было считать обыденными.
– Словом, – говорил губернатор, – я полагаю, план правительства идеально соответствует сложившейся непростой ситуации. Экстремисты обоих типов с этим не согласятся, но они вообще никогда и ни с чем не соглашаются.
– Вот именно, – прозвучало в ответ, – и проблема заключается не в их недовольстве, а в том, не вызовут ли они неодобрение народа в свой адрес.
Барбара, имея собственные новые и неустойчивые политические взгляды, с досадой обнаружила, что ее попыткам прислушаться к политическому диспуту мешает присутствие посторонних людей. На террасе сидел изысканно одетый молодой джентльмен, волосы которого напоминали черный атлас. Его звали Артур Мид, и, похоже, он занимал должность местного секретаря губернатора. Кроме него тут находился пожилой мужчина в весьма очевидном каштановом парике над совершенно невыразительным, если не сказать непроницаемым желтым лицом, именитый финансист, известный под фамилией Морзе. Здесь были и дамы из официальных кругов, надлежащим образом рассаженные между джентльменами. Похоже, Барбара явилась к окончанию чего-то наподобие полуденного чая. И теперь поведение единственной хозяйки дома, отправившейся в дальний сад рвать цветы, казалось ей тем более странным и подозрительным.
