Джон Гришэм - Адвокат
– Семнадцать человек.
– Без детей.
– Имена выселенных известны?
– Да. Кто-то – подозреваю, Палма – подсунул мне перечень. Если мы найдем этих людей, у нас будут свидетели.
– Возможно. Но Гэнтри скорее всего удалось запугать их. Он личность известная, для него пощекотать человеку ребра пистолетом – удовольствие. Мнит себя крестным отцом, и не без оснований. Если он приказывает держать рот на замке, то так и происходит, в противном случае тело вытаскивают из реки.
– Но ты его не боишься, а, Мордехай? Давай прижмем Гэнтри. Он расколется и расскажет все, что знает.
– Нахватался уличного духа, да? Мне повезло, я принял на работу осла. – Шаг к сближению сделан. – Сколько Гэнтри получил за склад?
– Двести тысяч. Приобрел за полгода до сделки. О цене в досье ни слова.
– Кто продавец?
– Город. Здание считалось брошенным.
– В таком случае он заплатил тысяч пять, максимум десять.
– Получив маленькую прибыль.
С чувством юмора у Мордехая было плохо, как, впрочем, и с отоплением в машине. Я дрожал от холода.
– Огромную. Для Гэнтри это прорыв. Раньше он промышлял мелочью типа моек для машин и овощных магазинчиков.
– Зачем ему понадобилось покупать склад и оборудовать площади под дешевое жилье?
– Наличные деньги. Он затратил пять тысяч на покупку, вложил тысчонку, чтобы установить фанерные перегородки и сортиры, дал дешевенькую рекламу. Новость быстро облетела улицы, и к складу потянулись бездомные. Гэнтри брал с каждого по сотне в месяц, исключительно наличными. Вряд ли его квартиросъемщики были искушены в бухгалтерии. Здание намеренно поддерживалось в самом неприглядном виде, чтобы городским властям, вздумай они наведаться, можно было заявить: склад захвачен самовольно. Чиновникам пообещать выгнать бродяг и, конечно, пальцем не пошевелить. Такое здесь творится сплошь и рядом. Неузаконенное предоставление жилья.
Я хотел спросить, почему город не вмешивается, но вовремя спохватился. Ответ ясен: если выбоин на дорогах ни сосчитать, ни объехать, если треть полицейских машин – катафалки, если в школах протекают потолки, а в больницах пациенты лежат в коридорах, значит, городской механизм разрушается на глазах.
Кого волнует ловкач, помогавший, пусть сомнительными методами, убирать с уродливых улиц их безобразных обитателей!
– Где думаешь искать Палму?
– Предполагаю, фирма не столь глупа, чтобы уволить Гектора. Полно филиалов, куда его могли запихнуть. Я найду его.
Мы въехали в деловую часть города.
– Видишь трейлеры вон там? – Мордехай махнул в сторону. – Это площадь Маунт-Вернон.
Из-за высокого забора вокруг территории примерно в полквартала виднелись облезлые, покореженные фургоны, поставленные друг на друга.
– Самая паршивая ночлежка в округе, – пояснил Мордехай. – Раньше в трейлерах перевозили почту, потом списали и отдали городу, а уж он догадался осчастливить бездомных. Спят они там, как сардины в банке.
Миновав перекресток, мы припарковались у длинного трехэтажного сооружения, которое тринадцать сотен человек считали своим домом.
БАСН было создано в начале семидесятых годов группой противников войны во Вьетнаме, поставивших себе цель действовать на нервы правительству до тех пор, пока оно не прекратит бойню. Члены братства сняли дом в северо-западном пригороде Вашингтона и организовали нечто вроде коммуны. Во время маршей протеста вокруг Капитолийского холма они частенько заговаривали с бездомными ветеранами, привлекали их в свои ряды. Братство росло. По окончании войны активные сторонники ненасилия деятельность не свернули, как можно было ожидать, а направили в новое русло: занялись практической помощью бездомным. Где-то в восьмидесятых лидером братства стал Митчел Снайдер, страстный защитник всех, кого общество отвергло.
Обнаружив пустующее здание городской школы, числившееся собственностью федерального правительства, члены братства заселили его шестью сотнями отчаявшихся найти крышу над головой. Школа стала домом для бродяг и штаб-квартирой для организации. Власти неоднократно пытались выгнать захватчиков, но успеха не добились. В 1984 году, стремясь привлечь внимание общественности к проблемам бездомных, Снайдер объявил пятидесятидневную голодовку. За месяц до переизбрания президент Рейган громогласно объявил о намерении превратить школу в образцовый приют, и Снайдер прекратил голодовку. Однако, оставшись на второй срок, Рейган забыл это обещание, и братство оказалось втянутым в вязкую трясину судебных разбирательств.
Выстроив в 1989 году на юго-восточной окраине города новый приют, власти решили во что бы то ни стало выселить бездомных из школы. Братство категорически отказалось перебраться на задворки. В споре с чиновниками бездомные проявили удивительное упорство, Снайдер заявил, что его люди забили досками окна и готовы выдержать любую осаду. По городу поползли слухи о восьмистах до зубов вооруженных отщепенцах. Конфликт грозил вылиться в настоящую уличную войну.
Власти, испугавшись потерять контроль над ситуацией, отступили. Мир и спокойствие были восстановлены; братство выросло на пятьсот человек, а школа стала крупнейшим приютом в стране. В 1990 году Митч Снайдер покончил жизнь самоубийством, и город назвал в честь него улицу.
Было половина девятого. Жильцы расходились по своим делам. Многие спешили на работу, но большинство просто не хотело торчать в четырех стенах. У входа, дымя сигаретами и переговариваясь, стояло человек сто.
Мордехай поздоровался с вахтером в стеклянной будке, мы расписались в журнале для посетителей и двинулись по коридору навстречу потоку негров. Я изо всех сил старался не думать о белизне своей кожи, но это было невозможно. Пиджак жал, галстук душил. Меня обтекали молодые питомцы улицы. У многих криминальное прошлое и шиш в кармане. Наверняка кто-то мечтал свернуть мне шею и воспользоваться содержимым моего бумажника. Я не отрывал взгляда от пола.
– Им категорически запрещено иметь оружие или наркотики. Нарушителя изгоняют навсегда, – сообщил Мордехай.
Я приободрился:
– А тебе не приходилось здесь нервничать?
– Ко всему привыкаешь, – легко отозвался Мордехай.
Конечно, он свой среди своих.
На доске у комнаты, отведенной для приема, висел список из тринадцати фамилий.
– Чуть меньше обычного, – заметил Мордехай.
Пока нам несли ключ, он ввел меня в курс дела.
– Тут, – указал, – почта. Одно из самых больных мест в нашей работе – связь с клиентом, адресов у большинства нет. Хорошие приюты дают постояльцам возможность отправлять и получать корреспонденцию. – Мордехай перевел палец на соседнюю дверь: – Там кладовка. Каждую неделю в приюте появляются тридцать – сорок новичков. Сначала проходят медицинский осмотр (туберкулез распространен среди бездомных), затем получают комплект: майка, трусы, носки. Раз в месяц новый костюм, так что за год у человека накапливается приличный гардероб. Одежда – не какая-нибудь рвань, и жертвуют ее в избытке.
– За год?
– Именно. По истечении двенадцати месяцев постояльца выдворяют. Это только выглядит жестоким. В действительности оно не так. Приходя сюда, человек знает: в его распоряжении год, он должен привыкнуть к опрятности, отучиться от пьянства, приобрести какие-то полезные навыки и найти работу. Большинству для этого хватает нескольких месяцев. Мало кому охота остаться в приюте навсегда.
С внушительной связкой ключей подошел мужчина, назвавшийся Эрни, пустил нас в приемную и испарился. Сверившись со списком, Мордехай пригласил первого клиента:
– Лютер Уильямс.
Под тушей, с трудом пролезшей в дверной проем, жалобно заскрипел стул. Облачен Уильямс был в зеленый комбинезон, из-под которого белели мыски оранжевых пляжных тапочек. Лютер работал истопником в котельной под Пентагоном. От бедняги сбежала подружка, прихватив все его сбережения. На Уильямса посыпались счета, оплачивать которые оказалось нечем. Из квартиры, сгорая от стыда, он перебрался в приют.
– Мне нужно очухаться, – пояснил нам.
Я почувствовал жалость.
Счетов накопилась целая стопка, в основном выплаты по полученным кредитам.
– Давай-ка объявим его несостоятельным должником, – предложил мне Мордехай.
Не имея понятия, из чего пекут банкротов, я насупился. Лютер, напротив, обрадовался. Двадцать минут мы с Мордехаем заполняли разные бланки, и первый посетитель покинул приемную, сияя как блин.
Следующий клиент, Том, вошел, вытянув для приветствия руку и грациозно вихляя бедрами. Ногти алели под ярким лаком. Я решился на рукопожатие, Мордехай – нет. Томми проходил полный курс лечения от наркотиков – крэка и героина. Три года он не платил налогов, а когда сие всплыло, денег, естественно, не оказалось. Кроме того, за ним числилась пара тысяч долларов долга по алиментам. Узнав, что он является отцом ребенка, я испытал некоторое облегчение. Терапия, которая должна была избавить Томми от наркотической зависимости, была весьма интенсивной – семь дней в неделю – и не оставляла времени для поиска работы.
