Алан Брэдли - О, я от призраков больна
Так вот в чем дело! Вэл Лампман – действительно Вольдемар из «Кто есть кто», но он сын Филлис Уиверн, а не брат, как я предположила. Я неправильно интерпретировала запись в «Кто есть кто»[40]. Я бы покраснела, но была слишком взволнованна.
– У нее уже родилась дочь годом ранее, – продолжала тетушка Фелисити. – Вероника, кажется, так ее звали. Бедное дитя. Произошла трагедия, о которой никогда не говорят. Филлида, или Филлис, как она предпочитала себя называть, – некоторое время была замужем за ныне покойным и не особенно оплакиваемым Лоренцо, который, несмотря на голубую кровь и значительную разницу в возрасте, активно путешествовал и занимался не то парками, не то париками, точно не помню.
– Вероятно, париками, – высказала я догадку, – поскольку на ней был парик.
Тетушка Фелисити бросила на меня недовольный взгляд, как будто я выболтала секрет.
– Он упал, – объяснила я. – Я пыталась сделать так, чтобы простыня, которой ее накрыла полиция, не приводила ее волосы в беспорядок.
Повисло молчание, настолько плотное, что в нем ложка могла бы стоять.
– Бедная Филли, – наконец сказала тетушка Фелисити. – Она ужасно пострадала в руках агентов Аксис[41]. Химикаты, полагаю. Ее волосы были ее гордостью. С тем же успехом они могли вырвать у нее сердце.
Химикаты? Пытки?
Доггера тоже пытали, на Дальнем Востоке. Как странно, что в мирном Бишоп-Лейси находят себе приют старые кошмары.
– Отец об этом знает? О Филлиде Лампман имею в виду?
– Ее режиссером во многих иностранных фильмах был Малиновский, – рассказывала тетушка Фелисити, глядя на свои руки с таким видом, будто они были руками другого человека. – Самый выдающийся фильм, конечно, – это «Анна из степей», роль, в котором косвенным образом привела к тому заданию и к ее провалу. Хотя она уцелела, она пережила ужасный срыв, из-за которого у нее выработался иррациональный страх перед всеми восточными европейцами.
– Вот почему она настаивала на том, чтобы всегда работать с той же самой британской съемочной группой, – сказала я.
– Именно.
Мы видели перевыпущенную версию «Анны из степей» в кинотеатре Хинли, где ее показали с английскими субтитрами под названием «Облаченная для смерти».
Хотя сначала показалось, что это будет очередная нуднятина о русской революции, я вскоре поймала себя на том, что история захватила меня, и мои глаза были так же ослеплены резкими черно-белыми образами, как если бы я слишком долго смотрела на солнце.
На самом деле незабываемая сцена, когда Филлис Уиверн в роли Анны, одетая в бабушкино платье и тяжелые башмаки, с аккуратно причесанными волосами, накрасившись, благоухая духами, которые привез ей из Парижа ее любовник Марсель, лежит со своим годовалым ребенком перед армадой рычащих тракторов, до сих пор вызывает у меня периодические необъяснимые кошмары.
– Мисс Уиверн, должно быть, была очень смелой женщиной, – заметила я.
Тетушка Фелисити вернулась к окну и выглянула наружу с таким видом, будто Вторая мировая война до сих пор бушует в полях к востоку от Бук-шоу.
– Она была больше чем смелая, – сказала она. – Она была британка.
Я позволила молчанию сохраняться до тех пор, пока оно не повисло на ниточке. И потом сказала то, что пришла сказать.
– Должно быть, вы слышали все, что происходило. В соседней комнате.
Внезапно тетушка Фелисити показалась измученной, старой и беспомощной.
– Мне следовало бы, – ответила она. – Бог знает, мне следовало бы.
– Вы имеете в виду, что ничего не слышали?
– Я старая женщина, Флавия. И возраст дает о себе знать. Я выпила рюмочку рома перед сном и спала, прижавшись к подушке тем ухом, которое лучше слышит. Эта бедная окаянная душа всю ночь крутила фильмы. Разумеется, я знала причину, но даже сочувствие имеет пределы.
Так ли это, подумала я, или тетушка Фелисити просто меняет тему разговора?
– Значит, вы ничего не слышали, – в конце концов повторила я.
– Я не сказала, что ничего не слышала. Я сказала, что слышала не все.
Я пересекла комнату и встала рядом с ней у окна. Снаружи стемнело, и снег продолжал густо падать, как будто наступал мучительный конец света.
– Я встала, чтобы сходить в туалет. Она с кем-то спорила. Шум фильма, видишь ли…
– С мужчиной или женщиной?
– Не могу сказать наверняка. Хотя они старались говорить тише, было очевидно, что они обмениваются сердитыми словами. Даже приложив ухо к стене – о, все в порядке, не смотри с таким шокированным видом, я признаю, что подслушивала, – я не смогла разобрать, что они говорят. Я сдалась и вернулась в постель, решив поговорить с ней утром.
– До этого вы с ней не разговаривали?
– Нет, – сказала тетушка Фелисити. – Не было возможности. Один раз я неожиданно наткнулась на нее в коридоре, но, как я тебе говорила, мы обе слишком хорошо обучены искусству изображать полных незнакомцев.
Мой разум попеременно прыгал с одной темы на другую из того, что рассказала тетушка Фелисити. Если, например, она говорила правду, Филлис Уиверн не могла ни с кем ссориться, когда тетушка Ф. вставала в туалет, потому что уже была мертва. Я слышала звук сливающейся воды в туалете и через несколько секунд оказалась в комнате смерти. Перед этим у кого-то было достаточно времени, чтобы задушить Филлис Уиверн, переодеть ее в другую одежду (какими бы странными ни были причины этого) и выйти через одну из трех дверей: в коридор, в спальню Мэв и Фло или – в этот момент я бросила нервный взгляд через плечо – в ту самую, где я сейчас нахожусь. Спальня тетушки Фелисити – той самой тетушки Фелисити, которая только что сказала мне, что способна прийти ко мне в ночи с мясницким ножом. Если то, что она сказала, правда – пусть даже половина того, на что она намекала, было беспорядочными бреднями женщины, внезапно постаревшей в конце войны, – она способна на все. Кто знает, какую смуту могут внести старая преданность и еще более старая ревность между двумя женщинами, которые некогда были подругами?
Или врагами?
Мне нужно время подумать, пора уходить, чтобы собраться с мыслями.
– Благодарю, тетушка Фелисити, – сказала я. – Должно быть, вы очень устали.
Я всегда могу прийти к ней позже и заполнить пробелы.
– Ты такой заботливый ребенок, – произнесла она.
Я одарила ее скромной улыбкой.
* * *Чулан под лестницей – это равносторонний треугольник, оснащенный свисающей лампочкой. Здесь, в безопасности от глаз и камер съемочной группы, хранились журналы, унесенные из библиотеки и гостиной. Старые номера «Сельской жизни», словно геологические пласты, наслаивались на старые выпуски «Иллюстрированных лондонских новостей». Высокой кучей лежали выпуски «За экраном», старые номера «Киномира» были свалены покосившимися стопками, должно быть, восходившими к временам немого кино.
Я ступила внутрь, закрыла за собой дверь и, взяв первую стопку журналов, принялась искать.
Я страницу за страницей пролистывала «Любопытные факты кино» и «Серебряный экран», сначала улыбаясь нелепым выходкам так называемых кинозвезд, о большинстве из которых я никогда не слышала.
Вечеринки, торжества, премьеры, благотворительные представления: улыбающиеся лица, зубастые улыбки, цилиндры и платья с блестками, объятия в экзотических машинах – как много времени эти люди проводили фотографируясь!
Найти Филлис Уиверн оказалось несложно. Она была повсюду, похоже, не старея год от года. Вот, например, она сидит со скрещенными ногами в парусиновом кресле, на спинке которого написано ее имя, изучает сценарий, на ее плечи наброшен кардиган, на лице выражение чрезвычайной сосредоченности. Вот она танцует с молодым летчиком в темном ночном клубе, по виду расположенном в подземной усыпальнице в церкви. И вот снова она, на съемках «Анны из степей», стоит рядом с другой актрисой, обратив лицо в небо, перед трактором-бегемотом, и им поправляет макияж мужчина с усами и в берете.
Может ли это быть?..
На миг я подумала, что рядом с Филлис Уиверн была Марион Тродд. Намного более молодая Марион Тродд, чтобы быть уверенной, но тем не менее…
Несмотря на мое возбуждение, мне сложно было фокусировать глаза на странице. Воздух в чулане стал спертым; голая лампочка выделяла удивительное количество тепла. Это и тот факт, что я устала до смерти, вызвали у меня головокружение.
Сколько времени я провела, скорчившись, в чулане? Час? Может, два? Судя по ощущениям, дни.
Я потерла глаза кулаками, заставляя себя внимательно прочитать крошечные буквы подписи.
Возможно, отец не совсем не прав, настаивая на том, чтобы у всех нас были очки. Я надевала свои, только когда пыталась вызвать сочувствие или когда хотела защитить глаза во время опасного химического эксперимента. Я на миг решила было сбегать наверх за очками, но передумала.
Я потрясла головой и снова перечитала подпись:
