Эй. Джи. Рич - Рука, кормящая тебя
Усевшись за стол рядом с мамой Джимми, я вдруг застеснялась.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила она. – Каким он был человеком, мой сын?
Я не знала, что ей ответить. С чего начать.
– Я понимаю, вопрос непростой. Но я не общалась с ним двадцать лет. Я совершенно не знаю, каким он стал. А ты знаешь.
Это была непомерно тяжелая ноша. Мне пришлось напомнить себе, что это я все затеяла. Я сама ей позвонила. И сама попросила ее о встрече. Я должна ей ответить. Но должна ли я говорить правду?
– Он был обаятельным. Он был рисковым, любил приключения. Он любил Мэн.
– Он жил здесь, в Мэне?
Что бы я ей ни сказала, это могло ее ранить. Я решила, что лучше соврать. Иногда это нужно.
– Он много рассказывал мне о Мэне.
– А он не рассказывал о своей семье?
– Джимми жил сегодняшним днем.
– Это да.
Мне подумалось, что она как-то уж слишком быстро со мной согласилась. Опережая ее следующий вопрос, я спросила сама:
– А каким он был в детстве?
– Он был прелестным ребенком. Все от него млели. Он вертел старшими сестрами как хотел. Однажды соорудил самодельный парашют и уговорил Ванессу его испытать, спрыгнув с крыши гаража. Ей повезло, что она не сломала ногу или что похуже.
Судя по голосу, она вспоминала тот случай со смехом – но лишь потому, что с ее дочерью ничего не случилось.
– Он был самым умным из моих детей, но школу ненавидел. Его бесило, что учителя указывают ему что делать. Я отправила его в военное училище, но он оттуда сбежал. Его отец был военным летчиком. Джимми его никогда не видел.
Мне хотелось узнать, что случилось с отцом. Умер? Ушел из семьи? Но спрашивать я не стала. Не нашла в себе силы спросить.
– А кем Джимми хотел стать, когда вырастет?
– Музыкантом или художником. Это последнее, что я знаю. Но я ни разу не видела, чтобы он рисовал, и ему не хватало терпения, чтобы освоить хотя бы один музыкальный инструмент. Чем он занимался, когда вы познакомились?
Эта женщина завтра хоронит сына. Я сказала, что он владел небольшой художественной галереей и занимался продвижением молодых музыкантов. Еще одна невинная ложь, которая успокоит ей сердце. Но от нее мне нужна была правда.
– Он был для меня загадкой, – сказала она.
Вот она, правда.
Наверное, после девяти часов за рулем у меня был совершенно измученный вид, и сразу же после ужина Рене повела меня наверх и предложила на выбор одну из двух комнат – одинаково обставленных гостиничных номеров.
– Здесь с утра солнце, – сказала она, и я выбрала другую комнату.
Я надеялась завтра поспать подольше. Поминальная служба была назначена на час дня. Мы пожелали друг другу спокойной ночи – на этот раз обошлось без объятий, – и когда Рене ушла, я закрыла за ней дверь, достала из сумки черное платье, которое привезла для похорон, и повесила на вешалку в шкафу. Это платье я надевала всего один раз, на коктейль, но завтра я собиралась надеть его с простыми черными колготками, а не с ажурными чулками.
Утром меня разбудили громкие голоса, доносившиеся снизу.
– Зачем ты пустила ее сюда? – Женщина, проговорившая это, даже не пыталась понизить голос.
Мне было слышно, как Рене ответила:
– Она ни в чем не виновата. Она приехала к нему на похороны из Нью-Йорка, провела за рулем девять часов. И у меня есть свободные номера.
– И теперь нам придется весь день общаться с его подружкой?
– С его невестой, – поправила Рене. – Они были обручены.
– Как ей не повезло!
Кого из сестер так взбесило, что я приехала?
– Вообще-то она очень милая. Ты сама убедишься.
Я решила спуститься вниз уже сейчас. Организм остро нуждался в кофе, и я очень надеялась, что Рене его сварила – даже для одной постоялицы в моем лице. Я неторопливо спустилась по лестнице, морально готовясь к встрече с сестрой.
– Морган, это моя дочь Ванесса.
Ванесса была женской версией Беннетта. То есть Джимми. Чуть ниже ростом, но с такими же темными волосами и голубыми глазами. Она даже стояла как брат: выставив одну ногу вперед и уперев руку в бок. Она еще не надела траурное платье. А может, и вовсе не собиралась переодеваться для похорон, а хотела остаться в простой зимней одежде, купленной по каталогу «L.L. Bean». Ванесса смерила меня оценивающим взглядом, даже не пытаясь скрывать неприязнь. Я заговорила первой. Сказала, что мне очень жаль, что все так получилось с ее братом.
– Ну, он хотя бы вернулся домой. Впервые за двадцать лет, – сказала она. – Теперь-то он никуда не сбежит.
Я спросила Рене, не сварила ли она кофе. Она сказала, что да и сейчас она его мне принесет. Я хотела сходить в кухню сама, но Рене все-таки настояла на своем. Мы с Ванессой остались наедине.
– Он ей изрядно помотал нервы, – сказала Ванесса, не вдаваясь в подробности и явно не ожидая ответа. Да и что я могла бы на это ответить? Еще и без кофе.
Я попробовала подступиться с другого края:
– А Лайза скоро приедет?
– Приедет, – сказала Ванесса, но не уточнила когда.
Несмотря на ее явную грубость, меня завораживало ее сходство с Джимми. У них даже голоса звучали похоже. Мне хотелось ее разозлить, чтобы это сходство раскрылось еще сильнее.
– Ты на него очень похожа, – сказала я, зная, что она станет это отрицать.
– Ты хотела сказать, он похож на меня. Был похож.
– Твоя мама знает, как он умер?
– Нам сказали, что это были твои собаки. Как я понимаю, тебя привело сюда чувство вины.
– Мне хотелось побольше узнать о мужчине, за которого собиралась замуж. – Я не поддалась на провокацию.
– Нам тоже хотелось бы знать о нем больше. Но маме и так уже хватит плохих новостей.
Рене принесла кофе и тарелку покупных плюшек с корицей. Она извинилась, что не приготовила нормальный завтрак, и Ванесса напомнила, что сегодня – день похорон ее сына и никто не ждет от нее подвигов по хозяйству.
– Садитесь, пожалуйста, – сказала Рене нам обеим.
Я уселась за обеденный стол, но Ванесса осталась стоять.
– Ты будешь переодеваться? – спросила Рене у дочери. – Или ты не пойдешь на похороны?
У меня в голове не укладывалось, как сестра Джимми могла не пойти на его похороны.
– Лайза приедет к полудню. Она нас отвезет, – сказала Рене.
– Раз уж я здесь, то пойду, – пробурчала Ванесса, завернула в бумажную салфетку плюшку с корицей, чтобы взять ее с собой, и вышла из комнаты, не сказав больше ни слова.
– Она меня оберегает, – сказала Рене, когда Ванесса ушла. – Иногда даже слишком. Ну как я могу на нее сердиться?
– Я хочу, чтобы вы знали, что я понимаю, как вам тяжело. Мне очень жаль, что все так получилось. – Я не случайно выбрала столь обтекаемую формулировку. Пусть Рене понимает мои слова как ей самой кажется правильным. Я не собиралась заново переживать его смерть – даже в воспоминаниях. Я решила, что буду брать пример с Рене.
– Я тебе очень признательна, ты проделала такой путь… но сейчас мне хочется побыть одной.
Я схватила пальто и перчатки и постаралась исчезнуть как можно быстрее и изящней. Я решила пройтись вдоль озера – к старомодной домашней кондитерской, которую приметила еще вчера по дороге сюда. Продавщицы за прилавком разглядывали меня с нескрываемым любопытством. Неужели зимой сюда вообще никто не приезжает, так что любой незнакомый человек сразу же привлекает к себе внимание?
Мне не пришлось долго раздумывать над ответом. Какая-то женщина, с виду ровесница Джимми, пригласила меня присесть за ее столик.
– Вы приехали на похороны Джимми?
– Вы знали Джимми?
– С начальной школы. Так вы и есть та особа, кому все-таки удалось заставить его остепениться?
Та особа?
– Я была в него влюблена, но, как говорится, отделалась легким испугом.
Что все они знали о нем, чего не знала я?
Кажется, я вообще ничего не знала.
– Вы о чем?
Меня явно здесь не привечали. Все, кроме Рене.
– А теперь это важно?
– Для меня важно.
– Может, вы тоже легко отделались. Он украл у своей матери все сбережения, когда смылся из города.
Одна умная подруга однажды сказала мне, что если хочешь узнать, как мужчина будет к тебе относиться, присмотрись к тому, как он относится к своей матери.
– И еще… даже не знаю, как это сказать… в общем, он перепортил всех до единой девчонок в городе.
Я не на шутку разволновалась. У меня было двоякое ощущение – и омерзительно, и любопытно одновременно. Мне хотелось, чтобы эта женщина продолжала рассказывать, и в то же время совсем не хотелось услышать что-то еще. Но все решилось само собой.
– Было приятно с вами познакомиться, – сказала она, поднимаясь. – Передавайте привет Рене.
Она ушла, оставив меня с нетронутой чашкой кофе и ощущением, что я выбрала не ту профессию. Я совершенно не знаю людей.
У Лайзы был старенький джип «Чероки» черного цвета. Она подъехала к «Озерному дому» вместе с Ванессой. Та пересела на заднее сиденье, уступив Рене переднее. Мне пришлось сидеть сзади рядом с Ванессой, поскольку других вариантов не оставалось. Она так и не переоделась во что-то более подходящее для похорон, поехала в том же, в чем была утром. Рене надела черную шерстяную юбку, темную водолазку с неярким рисунком, черную кофту, черные колготки и туфли без каблука. Лайза была в простом облегающем черном платье, высоких черных сапогах до колен и темном пальто из верблюжьей шерсти.
