Тень мальчика - Вальгрен Карл-Йоганн

В поисковом окошке он написал Клингберг, но результата не получил. Прошерстил жесткий диск в поисках спрятанных файлов. Безрезультатно.

Отложил мышку и осмотрелся. Вмурованный в стену сейф пуст, массивная стальная дверца открыта. Посмотрел под стол. Квадратная колодка с розетками, совсем новая модель, он таких еще не видел. Используется только крайняя. Кабель идет к транзисторному приемнику на полке. Данни встал и нажал на кнопку power. Попсовая музыка. И почему-то светится индикаторная лампа батареек, значит, из розетки питание не приходит. Почему?

Он присел на корточки, достал из рюкзака отвертку и открутил пластмассовую крышку. Он прав – это никакая не колодка с розетками, а замаскированная под колодку крышка тайника: в стене открылась цилиндрическая ниша.

Он сунул туда руку. Юлин спрятал от посторонних глаз два предмета. Первой появилась на свет маленькая пузатая бутылочка, оплетенная черным гарусом с красными блестками. Пробка запечатана черным воском. А по сторонам торчат тоже скрученные из шерстяной нити ручки. То ли ручки, как у старинных амфор, то ли не ручки, а руки. Человечек. Чем-то эта штука напомнила ему холщовые полотенца, полученные Джоелем незадолго до исчезновения.

Кроме бутылки, в нише обнаружился коричневый конверт с фотографиями. На одной из них – Юлин в обнимку с Понтусом Клингбергом на палубе яхты. Оба еще, так сказать, в молодой версии. Но легко узнаваемы. Свободная одежда, оба в солнцезащитных очках. Фотография, скорее всего, сделана в начале восьмидесятых.

Вот так. Значит эти двое давно знакомы.

Мысль работала на предельных оборотах.

Значит, ни о каком шантаже речи идти не может… тогда что это? Сотрудничество? Юлин получил от Понтуса Клингберга деньги за похищение Джоеля и убийство его жены?

А потом Юлину надо было замести следы, и самой подходящей кандидатурой на роль козла отпущения оказался именно он, Данни Катц.

Джоель Клингберг, скорее всего, тоже мертв. Он-то и был главным объектом. Посланные по почте полотенца сыграли роль спускового механизма. Информация о похищении брата в самом начале семидесятых. И что-то в этой информации заставило Джоеля почувствовать опасность. И он на всякий случай предупредил Ангелу: если со мной что-то случится, найди Катца.

Полный бред. Данни в растерянности перебирал фотографии.

Снимки с военной службы. Рядом с Юлином человек в форме, лицо откуда-то знакомо, но откуда – не припомнить. На заднем плане – солдаты в красных беретах. Десантники-парашютисты. Карлсборг. Фотография сделана на фоне здания школы военных переводчиков. Значит, этот офицер, скорее всего, кто-то из преподавателей, поэтому и лицо кажется знакомым. Выходит, Юлин поддерживает с ними контакт.

Катц сложил снимки в конверт, сунул в карман куртки вместе с сувенирной бутылочкой в хитроумных шерстяных одежках и вздрогнул. С первого этажа послышались какие-то звуки. Охранник очнулся.

Данни забежал в президентскую, с будуаром, спальню жены Юлина, открыл первый попавшийся ящик в бельевом шкафу и тут же нашел, что ему было нужно: пару черных чулок. Один натянул на голову, достал из кармана «Глок» и спустился на первый этаж. Охранник так и лежал там, где он его оставил. А куда ему было деваться – прикованному своими же наручниками к батарее отопления? Он был в сознании, но взгляд все еще плавал.

Катц присел рядом с ним на корточки.

– Что тебе от меня надо? – слабым голосом спросил охранник.

Вместо ответа Катц сунул дуло пистолета ему в рот. Сунул глубоко. Рвотный рефлекс, охранник задергался, на глазах выступили слезы. Катц вынул пистолет и тщательно вытер дуло о щеку охранника.

– Где Юлин? – спросил Данни, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Тот еле мог говорить.

– Чего тебе надо? – опять спросил он еле слышно. На лбу крупными каплями выступил пот. – Ради бога… что тебе надо?

– Скажи мне… Юлин замешан в похищении человека по фамилии Клингберг?

– Не понимаю, что ты несешь…

Катц снова сунул пистолет ему в горло, незаметно поставил на предохранитель и спустил курок.

Раздался грозный пустой щелчок, и тут же Данни почувствовал запах: бедняга наложил в штаны.

Катц встал, обошел охранника и встал за его спиной.

– Где Юлин? Мне он нужен.

– Уехал позавчера, – всхлипнул охранник. – Охотиться, что ли… на птицу. И ни о каком похищении знать не знаю. Я сторож… охраняю дом, пока его нет, вот и все.

– Адрес? Где он охотится?

– Точно не знаю… где-то в Сёрмланде. У какого-то его знакомого там усадьба… откуда мне знать? – опять всхлипнул охранник.

– Я тебе верю, – тихо сказал Катц, и у охранника ручьем полились слезы. – И не забудь: если увидишь Юлина раньше меня, скажи, что ему повезло, что я его не застал. Но я вернусь… а пока передай ему привет от старого приятеля.

Еврейский дом престарелых помещался в двухэтажном здании в Скарпнеке, на юге Стокгольма. Странно, что она не догадалась сразу по фамилии – Хирш. Имя, конечно, очень шведское, древнее – Рагнар, но фамилия типично еврейская.

Она оставила машину на стоянке и через двойные раздвижные двери прошла в вестибюль. Ее встретила медсестра. В аквариуме на столе, рядом с диваном для посетителей, плавали яркие цихлиды, огибая пластмассовые водоросли и искусственные кораллы. На стене – карта Израиля.

Направо – столовая, на большом щите перед входом предлагаются на выбор два кошерных блюда. Огромные окна, из них открывается вид на фонтан и бесчисленные цветочные клумбы.

– Я провожу вас к Рагнару, – сказала сестра. – Идите за мной, и ничего больше.

Что значит – ничего больше? Неважно. Они шли длинным коридором. Эве бросилась в глаза вывеска на приоткрытой двери – «Трудотерапия». Там сидела старушка, судя по всему, давно утратившая контакт с окружающим миром. Больше по пути не встретился никто. Как-то пустынно.

– У нас есть и дементные… но в основном жильцы прекрасно справляются сами, – проследив ее взгляд, сказала сестра. – Самому старшему сто два года, самому младшему – семьдесят пять. Рагнар где-то посередине. Осенью исполнится девяносто. Не знаю, от чего это зависит, может, от кошера, но еврейские дедушки и бабушки живут очень долго.

Прошли общую гостиную с телевизором и пианино. За занавеской – алтарный шкаф со свитком Торы и другими ритуальными принадлежностями.

На доске объявлений – программа мероприятий на неделю. Сегодня, оказывается, приедет актриса Драматена [9] Бася Фридман, будет петь песни на идиш.

Они свернули в другой коридор. Как в жилом доме с коридорной системой – направо и налево двери с именами жильцов.

Сестра остановилась и постучала.

– К вам дама, Рагнар, – сказала она весело. – Не забудьте только про экскурсию, а то увлечетесь в приятном обществе… Автобус отойдет в три часа.

Он ждал ее – пару часов назад они говорили по телефону. Бывший комиссар полиции уже сварил кофе, со старомодной учтивостью отодвинул стул и пригласил Эву сесть.

Выглядел он для своего возраста на удивление хорошо. Поджарый, жилистый, коротко остриженные густые волосы.

– Добро пожаловать! Не скажу, чтобы здесь было так уж просторно, но для старого полицейского зубра места хватает. Порядок отличный, персонал знает свое дело. Твердый распорядок – все в свое время. Завтрак, ланч, ужин, посещения врачей – все строго по расписанию. И полно знакомых. Симпатичная подобралась банда. Нам и синагога не нужна – службу проводят в общей комнате, там есть все что надо.

Он налил кофе из термоса.

– Мне нравится, – сказала она искренне. – Очень уютно… все какое-то обжитое.

– И самое главное – никто не собирается продавать дело каким-нибудь авантюристам в частные руки. Теперь это сплошь и рядом.

На старой черно-белой фотографии на стене – подростковая версия Рагнара Хирша на фоне длинного одноэтажного здания. Стоит в окружении сверстников. Все в трусах и футболках с номерами, на первом плане – футбольный мяч. На заднем плане большой щит с надписью: «Детский летний лагерь Глэмста». Лагерь для еврейских детей на Ваддо, Катц рассказывал, он там бывал, пока родители не умерли. Говорил, его посылали туда против желания. Это был, кажется, единственный случай, когда он заговорил о своем еврейском происхождении.