Джорджетт Хейер - Убийство в Эшли-Грин. Осторожно, яд! (сборник)
– Да, очень подозрительно, – сказал Роджер. – Но, говоря, что сошел на берег два дня назад, я не сказал, что прибыл из Южной Америки.
– Вы сказали, что прибыли из Буэнос-Айреса, – напомнил ему Ханнасайд.
– Это верно, – согласился Роджер. – Сказал. Само собой, если бы знать, что вы заинтересуетесь, я мог бы рассказать вам всю историю. Суть в том, что по пути я сошел в Лиссабоне.
– С какой стати? – спросила Антония.
– Хотел повидать одного человека, – уклончиво ответил Роджер.
– Так вот где собака зарыта, – презрительно заметила Антония.
– Нет, не собака. Все дело в попугаях, – ловко сымпровизировал Роджер. – Не серых с розовыми хвостами, а зеленых. Тех, что визгливо кричат. – Эта история начала его захватывать; воодушевясь ею, он продолжал: – Думал, удастся заключить сделку. Вы не представляете, какой спрос на попугаев в Португалии.
– Я точно не представляю, – сурово произнес Ханнасайд.
– Как и любой человек, – сказал Роджер. – Я и сам был удивлен. Но дело обстоит так. Идея заключалась в том, чтобы отправить партию тому человеку, о котором я вам сказал. Единственной помехой был тот факт, что мы не могли прийти к соглашению, поэтому мне требовалось повидать его лично.
– Полагаю, соглашения вы достигли, – сказал Ханнасайд с сильным сарказмом.
– Нет, – ответил Роджер, не умеряя полет фантазии. – Не достигли. Все застопорилось, так как он хотел покупать попугаев большими партиями, что, разумеется, нелепо. Однако теперь, получив деньги, я больше не буду об этом беспокоиться.
– Какая жалость, что Кеннет всего этого не видит! – сказала Антония. – И где же эти попугаи?
– На Амазонке, – ответил Роджер. – Их нужно ловить.
– Да, представляю, как ты идешь в сельву и ставишь на попугаев силки. Осел!
– Я не стал бы делать этого сам, а нанял бы людей, – возразил Роджер. – Конечно, если бы этот бизнес расширился, думаю, так бы и произошло, – можно было бы основать ферму и разводить их, как разводят чернобурок и прочих животных. При хорошем управлении это приносило бы большой доход, потому что если покупатель платит за попугая десять фунтов (а очень часто хороший попугай стоит больше), сами видите, что прибыль за попугая значительна. – Он решил, что попугаи сыграли свою роль, и оставил их. – Но, как уже сказал, теперь, получая наследство, я выбросил их из головы. Забудем о них.
– Согласен с вами, – кивнул Ханнасайд. – Я выяснил, мистер Верекер, что вы были пассажиром на борту парохода «Гордость Лондона», который пришвартовался в Ливерпуле шестнадцатого июня – за день до убийства вашего брата.
Роджер откинулся на спинку кресла.
– Что ж, раз выяснили, ничего не поделаешь, – заметил он. – Спорить с детективами по таким вопросам глупо, поэтому сразу скажу: насчет попугаев я пошутил.
– Я это понял, – сказал Ханнасайд. – Если больше не станете шутить, мы будем продвигаться успешнее и быстрее.
– Многие считают, что скорость – проклятие нашего века, – сказал Роджер. – Не могу сказать, что разделяю эту точку зрения. Учтите, я вовсе не уверен, что план с попугаями лишен здравого смысла. Чем больше думаю об этом, тем больше склоняюсь к мысли, что нет. А что, если люди начнут украшать шляпы их перьями?
– Мистер Верекер, я не так глуп, чтобы поверить, что вы настолько глупы, как притворяетесь. Оставим тему попугаев?
– Как хотите, – дружелюбно ответил Роджер.
– Признаете, что вы сошли на берег в пятницу шестнадцатого июня?
– Раз вы расспрашивали судовых агентов, нет смысла интересоваться, признаю или нет. Очень жаль, что вы были так любознательны, так как вам придется попусту потратить уйму времени, пытаясь установить, что я убил Арнольда, хоть я могу вам сразу сказать: не убивал.
– Мистер Верекер, если вы так убеждены, что я буду тратить время попусту, почему пытались скрыть тот факт, что семнадцатого июня находились в Англии?
– Вот это очень глупый вопрос, – заговорил Роджер. – Все очевидно: если бы выяснилось, что я находился в Англии, полицейские увязались бы за мной, как свора ищеек. Смотрите, как вы ведете себя сейчас! Я вас не виню, естественно, это ваша обязанность. Но в том-то и дело. Я появляюсь, об этом становится широко известно, а на другой день убивают Арнольда. Надо быть безмозглым дураком, чтобы не понять, на кого падет подозрение. Я не люблю неприятности и не люблю полицейских. Более того, я понял, что все эти дела очень утомительны, потому что постоянно приходится напрягать мозги, стараясь припомнить множество несущественных деталей. От этого у меня болит голова. Я хочу только покоя и тишины.
– Тем не менее, мистер Верекер, вынужден попросить вас обратить мысли к тому дню, когда вы сошли на берег, и рассказать мне, что делали.
Роджер вздохнул, но, видимо, смирился с необходимостью отвечать и ответил усталым голосом:
– Поехал в Лондон. Естественно. Что еще мне было делать?
– В пятницу?
– Если вы наводили множество справок, то должны знать, что пришвартовались мы поздно вечером, – сказал Роджер.
– Разумеется, я это знаю, но все-таки вы могли уехать в Лондон в тот же день.
– Так вот, я не уехал. Не люблю путешествовать ночью. Всегда не любил. Кое-кто прекрасно спит в поезде. Поверьте, ко мне это не относится.
– В таком случае когда вы приехали в Лондон?
– На другой день, само собой. Только не стоит спрашивать меня, в какое время пришел поезд, потому что я не помню. Я там пообедал.
– А что вы делали, оказавшись в Лондоне?
Роджер ненадолго задумался, потом спросил:
– Вы знаете, что я делал?
– Я вас спрашиваю, – ответил суперинтендант.
– Угу, в том-то и беда. Я ведь не знаю, что именно вам известно, а это избавило бы нас от многих недоразумений. То есть мне бессмысленно говорить, что я пошел в зоопарк, если вы можете доказать, что я провел день в Британском музее. Вместе с тем я не хочу говорить вам ничего лишнего. Понимаете, в чем мое затруднение?
Не успел Ханнасайд ответить, как вмешался Джайлс Каррингтон:
– Роджер, можно дать тебе совет?
– По мне, каждый может делать что угодно, – ответил Роджер. – Имей в виду, твой совет не особенно мне нужен, потому что, насколько я понимаю, ты заодно с этим суперинтендантом Озриком – нет, он не Озрик, но не важно, как его фамилия.
Джайлс пропустил это мимо ушей.
– Не дурачься. Ты имеешь дело не с дураком.
– Это и есть твой совет? – удивленно спросил Роджер.
– Представь тебе.
– Знаешь, я о нем невысокого мнения. Неужели ты ожидаешь, что я изменю старые привычки? У меня всегда был дар воспринимать все весело.
– Такое веселье может довести тебя до беды, – довольно строго сказал Джайлс.
В мутных, налитых кровью глазах кузена появился отчетливый проблеск разума.
– Нет-нет! – заговорил Роджер. – Ничто не доведет меня до беды. Конечно, не поручусь, что здесь не возникнет множество неприятностей. Скорее всего, возникнет. Но Тони подробно рассказала мне об этом убийстве, и, насколько я понимаю, мне ничто не грозит. У вас нет никаких улик, даже отпечатка пальца; вы не знаете, с кем был Арнольд в тот вечер, – собственно, ничего не знаете, кроме того, что он убит.
– У нас есть одна улика, – сказал Ханнасайд. – Орудие убийства.
– Так вот, докажите, что оно принадлежало мне, и окажетесь умнее, чем я думаю, – ответил Роджер. – Этого вам не доказать, потому что мне оно не принадлежало. Ну и где вы теперь? Снова в самом начале. Вам гораздо лучше прекратить этот допрос.
– Благодарю, – ответил Ханнасайд. – С вашего разрешения я его немного продолжу. На вашем месте я бы воспользовался советом кузена. Что вы делали, когда приехали в Лондон?
– То одно, то другое, – беззаботно ответил Роджер.
– Вы абсолютно уверены, что вас ничто не доведет до беды, но почему-то не хотите признаться, что отправились к своему брату, мистеру Верекеру.
– А, так вы и это узнали, – кивнул Роджер. – Что ж, должен сказать, это упрощает дело. Я очень устал изворачиваться. Да, я отправился к Арнольду.
– Вполне естественный поступок, – согласился Ханнасайд.
– Конечно, естественный. У меня не осталось денег.
– Понятно. То есть вы разделяли неприязнь к нему с единокровными братом и сестрой?
– Нет, неприязни к нему у меня не было, – задумчиво произнес Роджер. – Собственно, я над этим не задумывался.
– Относились к нему, в сущности, равнодушно?
– Вот-вот, – сказал Роджер. – Это самое верное слово. Хотя должен сказать, теперь, зная о его состоянии, я не удивляюсь, что его не любили. Он был очень жадным. Вы не поверите, но мне удалось выпросить у Арнольда всего пятьдесят фунтов, да те он дал просто из страха, как бы не стало известно, что его брат ночевал на набережной. Мне показалось, он возомнил себя очень респектабельным. Не хотел, чтобы я появлялся в его доме. Слава богу, я не принадлежу к обидчивым людям, а то оскорбился бы его отношением. Вы не поверите, но он дал мне эти жалкие пятьдесят фунтов с условием, что я больше не приближусь к нему.
