Карл-Йоганн Вальгрен - Тень мальчика
И в глубине души он так и не мог понять: зачем? Десять лет он свободен от наркоты. Десять лет ежедневной борьбы, собраний АН, Анонимных наркоманов, короткие периоды на метадоне, программа реабилитации в Уттерйерне, оплаченная его коллегой из Министерстве обороны, Рикардом Юлином. Рикард потратил немало сил и денег, подчас ставил на карту свой престиж, чтобы вытащить его из пропасти, вернуть в систему, найти работу… подстилал солому, где только мог, нашел работодателей… и все псу под хвост. Все псу под хвост…
Не может этого быть. Что за работу он делал в последнее время? Какая-то IT-фирма заказала данные о белорусских телефонных сетях. Перевел пару годовых отчетов, несколько статей из официальных деловых газет в Минске.
Он осторожно ввел иглу, угадывая смутную голубизну вены под кожей, и осторожно потянул поршень на себя.
Должна появиться кровь.
Ему вовсе не хотелось всадить дозу в мягкие ткани – во-первых, это довольно болезненно, а во вторых, пройдет вечность, прежде чем героин начнет действовать.
Вот так!
Попал с первого раза. В шприце под поршнем расплылось темно-красное облачко. Он зубами развязал узел на стягивающих плечо колготках. Кайф пришел немедленно. Все мышцы расслабились, обволокли скелет, как перина, веки сразу отяжелели, и он закрыл глаза. Божественное, неописуемое ощущение – только сейчас он осознал, насколько ему не хватало его все эти годы. Он резко выдернул иглу, капля крови попала на грудь сорочки, но это его уже не волновало. Вытащил из кармана платок и прижал место инъекции.
Теперь на месте окровавленного человека появился другой – в черном костюме и широкополой шляпе. Данни зажмурился и снова открыл глаза. Человек исчез. Даже гадать нечего, кто это, все равно его не было. Почему появляются и исчезают люди?
Над головой опять прогромыхал поезд метро.
Он посмотрел на женщину. Та закончила возню, набрала шприц и выгнала воздух. Черные, очень черные волосы, и лицо немного восточное. А глаза не черные, нет… бутылочно-зеленые. Красивый рот. И очень белая кожа. Как у Белоснежки.
– Я тебя знаю, – сказал он. – Где мы встречались?
– А я тебя не знаю. Это только ты так думаешь, что меня знаешь…
Даже попытки не сделала вспомнить. И что это вообще значит – только ты думаешь… а кто так не думает?
Но ей сейчас не до него. Она спустила штаны, приподняла винно-красные трусики, поискала вену в паху, не нашла, подняла левую руку к шее и начала ощупывать ее. Ногти почти все сломаны. Или обгрызены. Не надо бы в шею, говорят, опасно… впрочем, такой тонкой иглой большого вреда не наделаешь. Но и эту попытку она оставила.
Наконец, нашла вену в локтевой ямке и ввела наркотик, мрачно и сосредоточенно. И немедленно начала крохоборничать: подтянула немного поршень и ввела опять – не упустить ни микрограмма.
– Значит, мы все же встречались… – пробормотал Данни. – Здесь, что ли? – Он показал на матрас.
– Я мимо проходила… но ты же здесь живешь?
– Где? Здесь, под мостом?
– Нет, под кустом… Какого черта? У тебя дела плохи, парень. Кто-то хочет тебя посадить.
Он кивнул. Согласился. Неужели уже начал приспосабливаться к новой действительности? Кто-то хочет меня посадить… значит, есть за что.
– А ты-то кто?
– Я? Конь в пальто…
Зрачки сузились так, что почти не видны. Она прислонилась к нему и закрыла глаза. Яркая полоска трусов из-под полуспущенных брюк. И признаков жизни не подает. Передозировка? Надо бы набрать сто двенадцать… пусть приедут и впрыснут нарканти.
И тут он увидел шрамы. Ожерелье следов от глубоких укусов вокруг шеи. Такие же укусы, как у Эвы Дальман, его первой подружки, которую он якобы ударил по голове и, пока она была без сознания, рвал ей зубами горло. Его за это осудили. Тогда ему было шестнадцать… Послали в закрытую школу для малолетних преступников, и там вся его жизнь внезапно изменилась. Он принял решение – покончить с прошлым, с наркотой и уголовщиной. Осудить-то осудили, но как раз в том, за что его осудили, он был невиновен! Он просто был не в состоянии сделать что-то подобное, какие бы технические доказательства они ни приводили…
Мой лживый трон,
мою корону из дерьма,
полную обрывков мыслей,
которые я не могу соединить.
Откуда эта чертова музыка? Он завертел головой, но так ничего и не обнаружил.
И эта женщина, уснувшая у него на коленях… кто она? Он отвел упавшие ей на лицо черные волосы, осторожно переложил женщину на матрас и встал.
Теперь в каждой фразе по пять нот, и по-прежнему ускользающий лад – не минор, не мажор. Только мелодия, никаких слов, это память подбросила ему текст. Он узнал эту мелодию. «Рана». Группа Nine Inch Nails.
Звуки все усиливались, они словно поднимались из глубины сознания, заглушали и затеняли все – опоры моста, женщину, грязный матрас, шприцы, наркоту… эта мелодия была на его мобильнике, вспомнил он и порадовался, что вспомнил, – он быстро выходил из полубессознательного состояния. Это сигнал на его мобильнике, но только мелодия, без отравленного хинной горечью голоса Трента Резнора. И мелодия продолжалась, пока он не открыл глаза и не нащупал на полу рядом с кроватью мобильник. Как он оказался здесь, в своей квартире? Он не помнил. Не помнил, выходил ли он вообще. Скорее всего, это был сон.
Данни нажал зеленую кнопку. Смотрел на процеженный сквозь опущенные жалюзи свет майского дня и слушал голос.
Голос… голос женщины под мостом, голос Эвы Дальман почти тридцать лет назад, и все же другой. Как будто кто-то аннулировал понятие времени.
* * *Ангела Клингберг была ошеломляюще красива. Они назначили встречу в «Риторно», старом кафе на Уденгатан. Настолько красива, что красота наверняка доставляет ей массу неприятностей, решил Данни Катц, садясь за угловой столик. Конечно же элегантно одета. Ничего удивительного – достаточно вспомнить, кто ее муж. Сумочка от Hermès небрежно поставлена на пол, дорогие перчатки на столике, тонкий свитерок из ангорской шерсти, очень скромный, уверенный макияж и такой же скромный бриллиантовый браслет на левом запястье. Лет тридцать пять, блондинка, гибкая фигура. От нее исходила странная аура – смесь напряженного внимания и грусти. Он почувствовал укол сожаления и зависти – она замужем за другим… Данни сам себе удивился. Надо же… Зависть к обладателю такой женщины была не то чтобы сильной, но искренней.
До утреннего телефонного разговора он понятия не имел о ее существовании. Но даже сейчас ему трудно было представить, что она замужем за Джоелем Клингбергом, а еще трудней – вообразить его женатым.
Катц встал, неторопливо снял пиджак, повесил на спинку стула и опять сел. Зачем он вообще согласился на эту встречу? Любопытство, никаких других причин. Двадцать пять лет назад, когда ему удалось покончить со своим прошлым отпетого малолетнего преступника, они с Джоелем Клингбергом вместе учились в школе военных переводчиков. Даже жили вместе – сначала в военном лагере в Карлсборге, а потом – два невероятно интенсивных семестра в Упсале, изучали русский язык. После этого он не встречался с Клингбергом, хотя читал о нем в светской хронике, видел фотографии с каких-то великосветских фуршетов и всегда удивлялся, насколько мрачный вид Джоеля не соответствовал ожиданиям папарацци. Потом Клингберг, вместе с какими-то приятелями по интернату в Сигтуне, открыл риелтерскую фирму на Ривьере. Фирма просуществовала недолго – видимо, Джоель просто решил набраться делового опыта. Потом изучал юстицию, вслед за этим – год в Лондонской школе экономики. В конце концов он начал работать на семейном предприятии «Клингберг Алюминиум АБ» – и исчез, растворился в тщательно поддерживаемой анонимности делового мира.
– Спасибо, что нашли время. – Она улыбнулась. Смущенно, как ему показалось.
– Ну что вы… где вы нашли, кстати, мой номер?
– У Джоеля в компьютере. В списке контактов.
Это уж и вовсе странно. Катцу даже представить было трудно, что Джоелю когда-либо придет в голову ему позвонить.
– Хотите что-нибудь поесть? Выпить?
– Спасибо… достаточно, если вы объясните, что мы с вами здесь делаем.
И она объяснила.
Три недели назад Джоель Клингберг пропал. Полиция считает, что по собственной воле. Никаких причин объявлять его в розыск и тем более подозревать преступление.
Он вышел из их квартиры на Эстермальме утром в воскресенье. Отправился по каким-то делам и не вернулся. Она звонит ему ежедневно, но каждый раз натыкается на автоответчик. Но… есть кое-что, что можно назвать прощальным письмом.
Она нагнулась и вынула из сумочки лист с распечаткой. Е-мейл, посланный с мобильника Джоеля. Катц быстро просмотрел текст: несколько строк. Уезжаю на неопределенное время, хочу побыть наедине с самим собой и привести в порядок мысли. Извини, не хватило решимости сказать лично, прошу не беспокоиться и не искать.
